— Бояться, но пересилить свой страх, это же и есть настоящая храбрость, верно? А когда что-то делаешь и не боишься, то какой же тогда это подвиг?
Похоже было, что Филипп сейчас повторял чьи-то слова. Может быть, тоже вычитал их в каком-нибудь рыцарском романе.
Принц немного помолчал, вспоминая ту великую битву с драконом.
— В глазах Малефисенты горела ненависть, — спокойным ровным тоном продолжил Филипп. — Бешеная ненависть. Но при этом они казались какими-то удивительно пустыми… Души в них не было. Такие же пустые глаза я видел у ее слуг, которых она вызвала себе из преисподней. Дракон, конечно, был большим, грозным, но эти глаза, этот взгляд… Это в нем показалось мне страшнее всего, страшнее, чем чешуя или огонь из пасти.
— Жуть какая, — сказала Аврора, и только потом сообразила, насколько глупо это прозвучало. А принц на эти слова обиделся.
— Прости, — попыталась загладить свою оплошность принцесса. — Я понимаю, это было по-настоящему страшно, и ты, конечно же, герой, только… Когда ты убил дракона, все должно же было закончиться, так?
— Должно было закончиться, да вот, как видишь, не закончилось.
— Знаешь, мне до сих пор не верится, что мир, в котором я прожила последние шестнадцать лет, был выдумкой, сном. Я не понимала этого, и он казался мне настоящим. А теперь ко мне возвращаются воспоминания о шестнадцати годах другой моей жизни, которую я провела в действительно настоящем мире. Мне очень хочется в это верить, но все это так сложно и… страшно, как твой дракон.
— Мир, который ты начинаешь вспоминать, действительно настоящий. Поверь мне, я-то сам совершенно точно в нем жил.
— Это ты в нем жил, и тот мир был для тебя настоящим, потому что тебе совершенно точно было известно, кто ты такой, кто твои родители и где твой дом. А я ничего не знаю о себе наверняка. Мне и в том мире, который вроде бы настоящий, все время лгали. Не говорили, кто я, кто мои родители, где мой родной дом. И о том, кто такие мои тети, я тоже ничего не знала. Я подкидыш, и тот мир, который ты называешь настоящим, для меня оборачивается такой же выдумкой, как мир замка, мир сна. Знаешь, я честно тебе признаюсь. По мне, наверное, легче было бы сразиться с драконом. Ну, что дракон? Страшно, конечно, зато абсолютно понятно — либо ты его, либо он тебя, и никаких загадок, недомолвок. Если бы я убила дракона, то попереживала бы немного, и успокоилась. А если бы дракон убил меня, тогда для меня просто все закончилось бы, и все. Точка. А с этими двумя мирами у меня голова пухнет! Еще немного, и я с ума сойду, слышишь? — К этому моменту принцесса уже сорвалась на крик. — В моем выдуманном мире все люди были выдуманными, да. Но и весь мой так называемый настоящий мир тоже был выдумкой, пускай и не моей! Значит, и в нем люди были выдуманными? Где же тогда невыдуманные? А ты сам? Ты какой, принц Филипп, — тоже выдуманный или нет?
Аврора замолчала, размазывая по грязным щекам слезы.
— Ну, ладно, ладно, успокойся, — мягко сказал Филипп. — Лучше расскажи обо всем, что тебя мучает. Выговорись, полегчает.
Агрессивное возбуждение ушло, сменилось, как это часто бывает, неудержимыми слезами. Авроре трудно было сказать, какое из этих состояний ей нравится меньше. Они оба ей не нравились. Потом она вновь заговорила:
— Там, в замке, была одна девушка, Лиана. Она была… ах, как это глупо! Она была моей лучшей подругой. Когда мы оказались запертыми в замке, Малефисента сама приставила Лиану ко мне. Она стала то ли моей фрейлиной, то ли горничной… а потом, как я уже сказала, и лучшей подругой. Родители Лианы погибли, были убиты демонами из Внешнего мира. Сейчас-то я понимаю, что и это было еще одной, очередной ложью. Короче говоря, Лиана была, конечно, немного странной, но я делилась с ней всем. Абсолютно всем, понимаешь? И только в самом конце, перед побегом из замка, я обнаружила, что мы с ней совершенно разные существа. Я родилась от земных родителей, а Лиана оказалась порождением ада. В самый последний день я увидела ее ноги — уродливые, косматые, со свиными копытами. Мне стало страшно, когда я поняла, что Лиана, моя лучшая подруга, оказалась одной из слуг Малефисенты. И она, разумеется, пересказывала все, чем я с ней делилась, Малефисенте, своей хозяйке, а моей подругой только притворялась. Снова ложь, предательство, обман…
— Ах, бедная моя Роза, — тихо сказал принц, нежно гладя ее по голове. К золотистым волосам принцессы прилипла капелька сосновой смолы.
— Я совсем плохо помню настоящий мир, — снова всхлипнула Аврора, — но мне кажется, что у меня и в нем не было ни друзей, ни подруг. Людей, я имею в виду. Только кролики и белки. А в мире сна у меня появилась подруга — Лиана, но она предала меня. Не то чтобы я сильно виню ее за это. Я понимаю, иначе Лиана просто не могла. Она же не настоящая. Даже не выдуманный человек из сна, а вообще незнамо что…
Принц обнял Аврору, прижал к себе. Она уткнулась ему в плечо, чувствуя себя маленькой и совершенно беззащитной. Принцесса закрыла глаза и горько зарыдала. Она плакала сейчас не только от обиды на Лиану, но и о многих, многих других вещах, даже тех, для которых у нее не было названия.
А в это время в замке…
— Проклятый принц! — Малефисента некрасиво оскалилась, показав все свои зубы. Перед ней, сотканная прямо из воздуха, висела картинка — оборванная, но по-прежнему прекрасная девушка шла в обнимку с принцем, направляясь в сторону лесного домика фей. — Убийца! Грязный, подлый убийца!
Рука Малефисенты непроизвольно поднялась к груди, легла на то место под сердцем, где даже в мире сна оставался широкий уродливый шрам от удара мечом.
Стражники королевы — чудовищные создания, вызванные с помощью черной магии из мрачных глубин ада — молчаливо топтались на месте. Они хорошо знали нрав своей повелительницы: одно лишнее слово или неловкое движение, и добро пожаловать назад, в преисподнюю.
Собственно говоря, только одно это их и беспокоило, до всего остального им не было никакого дела.
Среди прочих исчадий ада неподвижно стояла девушка, внешне похожая на человека, хотя у нее под юбкой скрывались уродливые ноги со свиными копытами. Лиана не отрываясь следила за повисшим в воздухе изображением своими большими, подернутыми поволокой глазами.
Малефисента высоко подняла над головой посох. На верхнем конце посоха бледно светился хрустальный шар, наполненный зеленой жидкостью. Затем злая колдунья осторожно встряхнула посох, и внутри шара появилась алая, не растворяющаяся в зеленой жидкости капля. Это была кровь, собранная Малефисентой из уколотого веретеном пальца принцессы.
— Битва только начинается, — мрачно усмехнулась Малефисента, глядя на каплю. — У меня есть сила, есть кровь, и настало время нанести ответный удар.
Война объявлена
Снова видение, снова воспоминание, живое и яркое, неотличимое от яви…
…Три взволнованные, с озабоченными лицами тетушки нашли ее в ложбинке возле Папоротникового холма. Не известно, как на самом деле назывался этот холм, но Роза звала его именно так. Солнце почти закатилось, становилось темно. Ей давно уже нужно было вернуться домой, но Розе не хотелось двигаться с места, уж очень удобно было лежать в этой ложбинке.
— Вот ты где, Роза! — сердито, но в то же время с облегчением воскликнула Флора. — А мы тебя разыскиваем, разыскиваем…
Тринадцатилетняя Роза потупилась, хотя если честно, виноватой она себя не чувствовала. Ее мысли по-прежнему витали где-то далеко отсюда.
— Тебе нельзя оставаться одной в лесу после наступления темноты! — запричитала Меривеза. — На тебя могут напасть волки! Или медведи!
— Они ничего мне не сделают, — ответила Роза. Говорила она медленно, едва шевеля губами. Розе казалось, что рот у нее слипся, словно был набит медом.
— Нет-нет, ты не права, — наставительно сказала Фауна. — Одно дело кролики или белки, а медведи это, знаешь ли…
— А еще бродяги и грабители, — вставила Меривеза.
Две другие тетушки недовольно нахмурились и посмотрели на Меривезу так, словно та ляпнула что-то совершенно лишнее.
Тетушки явно чего-то недоговаривали, не хотели упоминать о каких-то вещах, которыми родители обычно не делятся со своими детьми. А Розе, говоря по правде, это и не очень-то интересно было. Она позволила тетушкам отвести себя домой и конечно же извинилась перед ними, потому что была девочкой вежливой и воспитанной. Дома она сразу же легла спать и проспала двенадцать часов кряду.
…Что это за воспоминание и зачем оно вдруг всплыло в ее памяти?
Опустошенная, как это всегда бывало после очередного видения, Аврора устало присела на землю. Во время видения ей казалось, что рот у нее забит медом. Сейчас в нем остался лишь горький привкус желчи. Филипп опустился на колени рядом с Авророй, заботливо поддержал за плечи, заглянул ей в лицо.
Это воспоминание, как всегда, нахлынуло внезапно, ниоткуда, ударило как обухом по голове. Оно было как настоящее… Но ведь оно и было настоящим. Именно так все и было когда-то. Но как же мучительно восстанавливалась память Авроры, до чего же болезненно!
После исчезнувшего воспоминания у Авроры осталось странное ощущение. Тот день, когда она просидела в ложбине возле Папоротникового холма, удивительным образом напомнил ей другие дни, которые она в почти таком же оцепенении провела в Терновом замке. Та же апатия, та же лень, та же сонливость. Такое же желание исчезнуть, раствориться в пустоте…
— Со мной все в порядке, — сказала Аврора, опережая вопрос Филиппа. Голова у нее все еще кружилась, слегка подташнивало, но принцесса уже готова была идти дальше. Аврора протянула руку, пытаясь нащупать какой-нибудь корень, на который можно опереться и встать, но принц уже сам подхватил ее под руку, помогая подняться. Рука у него была крепкой и надежной. Встав на ноги, Аврора сразу почувствовала себя лучше, и голова перестала кружиться, и колени больше не дрожали.