— Нет, это я настоящий Филипп, а ты лживое, подлое исчадие ада!
— Впрочем, все это не важно, — заметил «правый» Филипп. — Как ты убедилась, настоящему Филиппу, то есть мне, тоже верить нельзя. Я тебе солгал тогда в лесу, ты сама об этом сказала. Солгал, несмотря даже на то, что без памяти влюбился. А значит, легко мог бы и снова солгать. Ради благого дела, например. Какого такого благого дела? Ну, скажем, ради твоей безопасности. Если бы решил, что тебе слишком опасно идти дальше вместе со мной. Или еще что-нибудь… Разве ты достаточно хорошо меня знаешь? Разве можешь мне доверять? Особенно теперь, когда знаешь, что однажды я тебе уже солгал?
Аврора приложила руку к своему пылающему лбу. «Левый» Филипп выглядел сейчас довольно жалко, мялся, понимал логику рассуждений своего двойника, знал, куда он клонит, но возражать не пытался.
— И вот что я тебе скажу. Ради твоей собственной безопасности и ради успеха всего дела тебе действительно лучше идти дальше одной, — закончил «правый» Филипп.
Боль от этих слов была сильнее, чем от удара мечом. Впрочем, давно известно, что правда бьет больнее любого клинка, а слова «правого» Филиппа как раз и были ничем не приукрашенной правдой.
Аврора сама понимала, что снова осталась одна. Она и раньше всегда была одна. Одна останется и в будущем, надо полагать. Она одна, и может доверять только самой себе. Собственно говоря, ничего нового в этом нет. Разве как-то иначе обстояло дело в любой из ее прошлых жизней? Нет, к одиночеству ей не привыкать, оно было ее постоянным спутником и в лесу среди кроликов и белок, и в темных коридорах Тернового замка.
Слова «правого» Филиппа причинили, по всей видимости, сильную боль и Филиппу «левому».
— Но я… люблю тебя, — в отчаянии обратился он к принцессе. — Я хочу быть с тобой, защищать тебя, помогать…
— Нет-нет, это я хочу делать все это, — бесцветным ровным голосом возразил «правый» Филипп.
Аврора поняла, что откладывать решение нельзя, нужно принимать его немедленно, иначе она может застрять здесь навсегда. Ведь смысл этой ловушки, которую приготовила для нее Малефисента, именно в том и состоит, чтобы заставить ее принять решение. Малефисенте хорошо известно, что это самое трудное задание, которое только можно предложить глупой принцессе.
Аврора повернулась и пошла прочь, надеясь на то, что ей удастся отойти достаточно далеко раньше, чем возобновится дуэль между Филиппами, и в созданной ее воображением роще снова раздастся звон мечей.
И этот звон будет преследовать ее до тех пор, пока она не проснется.
— Я украл у своей матери жемчужную сережку! — крикнул вдруг один из Филиппов.
Аврора продолжала идти прочь, не оборачиваясь и прикрыв глаза.
— Я украл сережку только потому, что она была очень красивая, только поэтому. Позже, когда мама умерла, у меня нашли эту сережку и спросили, зачем я ее взял. Может быть, для того чтобы оставить ее как память об умершей матери? И я сказал «Да, в память о ней», хотя на самом деле украл сережку, когда мама была еще жива. Я сказал «да», потому что хотел, чтобы все жалели меня и продолжали хорошо относиться ко мне и чтобы никто не считал меня вором.
Вот теперь у принцессы уже не хватило сил, чтобы не обернуться.
Этот Филипп говорил странные вещи, так, очевидно, казалось и второму Филиппу, с неприязнью смотревшему на него.
— Зачем ты рассказываешь ей про нас все это? — спросил он.
Но первый Филипп, оказывается, еще не закончил:
— Когда мне было десять лет, то есть когда я уже хорошо знал, что можно делать, а что нельзя, я сказал своей сестре Мэри, что она красивее другой моей сестры, Бриджит. Причем сделал это в присутствии Бриджит, — признавшись в этом, он виновато опустил голову.
Принцесса крепче ухватила рукой рукоять меча и начала приближаться к Филиппам.
— А еще однажды я поймал мышь и выпустил ее в комнате, где была кошка. И смотрел, как кошка играет с мышью, пока та не умерла. Это было ужасно, и потом я несколько дней рыдал, мне было очень жалко мышь. Я даже покаялся о своем поступке на исповеди. Но все же я сделал это! Сделал, потому что мне хотелось посмотреть, что же будет.
— Ну, хватит, хватит, — занервничал второй Филипп. — Разоткровенничался! Думаешь, ей очень интересно знать все эти гадости?
— А еще я писал в постель до тринадцати лет!
И Аврора, и второй Филипп ошеломленно уставились на него.
— Да, я писал в постель до тринадцати лет, — продолжал первый Филипп, и в его голосе прорезались истеричные нотки. — Не все время, конечно, но и не просто раз-другой. Мой отец ужасно сердился, с горничной взяли клятву, что она будет помалкивать, мне говорили, что я позорю весь наш род. Пороли даже, только что толку? Я понимаю, что наследники трона в постель не писают, а я вот писал. Про это никто теперь не знает, только мой отец, я, а теперь еще и ты. А рассказываю я это тебе потому, что люблю тебя, у меня нет секретов от тебя. Никаких. Ни плохих, ни хороших. Я хочу, чтобы ты снова начала мне верить. Да, я солгал, но с этой минуты клянусь говорить тебе только правду и не скрывать ничего, — он облизнул пересохшие губы и тихо добавил: — А теперь уходи. Ради блага своего королевства, своего народа, ради собственной безопасности — уходи. И знай, что, если мы еще где-нибудь, когда-нибудь встретимся с тобой, я никогда больше тебе не солгу. Ни единым словом. И весь остаток жизни буду делать все для того, чтобы ты простила меня.
Второй Филипп хотел что-то сказать, даже раскрыл уже рот, но не успел — Аврора вонзила ему в грудь свой меч. По самую рукоять. Лицо второго Филиппа перекосилось от боли, но оставалось человеческим, из уголков рта потекла алая кровь. Принцесса невольно отступила назад, решив, что совершила страшную, непоправимую ошибку.
Но тут же кровь второго Филиппа стремительно почернела, а его тело с шипением принялось съеживаться, словно проколотый воздушный шар. Очертания фигуры второго Филиппа размывались, становились прозрачнее, демон исчезал — так же бесследно и бесславно, как и его предшественники.
Первый, живой Филипп с побледневшим лицом следил за гибелью демона. «Как ужасно, должно быть, наблюдать со стороны за собственной смертью!» — мелькнуло в голове Авроры.
И все же Филипп сумел взять себя в руки и даже, сделав шаг вперед, нанес удар мечом, который добил демона.
Затем принц отбросил в сторону испачканный черной кровью меч, повернулся к принцессе и обнял так крепко, что у нее затрещали ребра и перехватило дыхание. Но Аврора не вскрикнула, не поморщилась, не произнесла ни слова, хотя сказать ей хотелось о многом.
О том, как именно она догадалась, что правый Филипп — настоящий, о том, что за ложь его она еще не простила, хотя, наверное, простит, потому что идеальных принцев на свете не бывает. И что она будет помнить этот день до конца своей жизни, и все, что Филипп сказал сегодня, тоже будет помнить всегда, и не важно, что их ждет впереди — они теперь будут вместе до самого конца.
А еще Аврора только что убила существо, внешне совершенно не отличимое от настоящего принца. Ей повезло — она угадала. А если бы ошиблась?
Вот и поэтому тоже Аврора молчала, позволяя принцу обнимать себя.
Новое колдовство
Рядом с троном Малефисенты росла груда мертвых тел. Они лежали кое-как, вповалку, что выглядело довольно странно, учитывая болезненное пристрастие злой колдуньи к идеальному порядку во всем.
Впрочем, стоящим рядом с трупами чудовищам было глубоко наплевать на то, как лежат мертвецы, они смотрели на них, жадно облизываясь. Лиана, глядя на них, закатила глаза.
— Вы слишком быстро с ними расправляетесь, госпожа. Если так и дальше пойдет, у вас вскоре просто не останется подданных, — сказала она, обращаясь к королеве.
Малефисента со змеиным шипением в мгновение ока преодолела расстояние, отделявшее ее от фрейлины со свиными копытами под юбкой, мрачной высокой тенью нависла над Лианой.
Но Лиана даже не шелохнулась.
— У меня в запасе осталось меньше часа, — зловеще проскрежетала Малефисента. — Ах, нет, я неправильно выразилась. У нас осталось меньше часа. Если за это время принцесса не окажется в моей власти, я могу убить всех, кто остался в этом замке, и это уже не будет иметь никакого значения. Для меня. Теперь вопрос: много ли мне проку от тебя, моя дорогая? И насколько честно ты ведешь свою игру? Ты знаешь, я пыталась использовать все слабости Авроры, посылала ей вдогонку своих лучших слуг. Все напрасно. У меня есть подозрение, что ты что-то от меня скрываешь. Какой-то секрет, который помогает девчонке избегать моих капканов.
— Я рассказала вам о принцессе все, что знаю, — твердо ответила Лиана. — Другими словами, вам известно о ней ровно столько же, сколько мне.
Какое-то время Малефисента и Лиана пристально смотрели в глаза друг другу, и никто не отводил взгляда. Остальные чудовища начали нетерпеливо переминаться с лапы на лапу (или с копыта на копыто), вздыхать, похрюкивать, повизгивать.
Потом Малефисента злобно усмехнулась, вскинула вверх руки и, закрыв глаза, сосредоточилась, мысленно представляя себе растерзанные тела принца и принцессы. За спиной колдуньи взвился в воздух и снова опал ее черный плащ. Лиана продолжала стоять неподвижно и молча, со скучающим выражением на лице.
— Мне наплевать на ее секреты, — чуть слышно бормотала Малефисента. — Пусть оставит их при себе. А мне будет достаточно лишь дать им вырваться на волю.
Колдунья открыла свои желтые глаза, заглянула в глубину светящегося на верхнем конце ее посоха хрустального шара и сосредоточенно принялась колдовать.
Кошмар сгущается
Принц и принцесса шли по тропинке. Спустя какое-то время Филипп протянул Авроре свою руку. Сначала она не хотела ее принимать, но потом передумала — эта опора была сейчас очень кстати, потому что ноги у нее уже подкашивались от усталости.
Механически переставляя ноги, Аврора продолжала вспоминать короткие мгновения своей схватки с демоном. Вонзить меч в его тело оказалось намного сложнее, чем она думала. Интересно, а настоящего человека она смогла бы удари