– Ортанс, что с тобой? – обеспокоенно прошептал он.
– Ничего. – Я уткнулась носом в меню. – Я по тебе скучала, вот и все.
Я почувствовала его пристальное внимание.
– Ты сумела выбраться из дома, мне кажется, будто я вновь обретаю тебя. Тебе настолько лучше, просто не верится! Еще две недели назад ты не могла ходить!
Он подумал, что в игрушку вставили новые батарейки. Но нет, он ошибается, мне не лучше, и я бы предпочла, чтобы он наорал на меня, сказал, что я не должна рисковать своим здоровьем ради него. А он даже не подумал об этом. Мне полагалось быть стопроцентно прочной, красивой, чувственной и всегда готовой ответить на его зов. Я решила сыграть до конца роль, которую сама себе назначила на этот вечер, и окинула его самым зазывным взглядом:
– Надо бы мне чаще к тебе прислушиваться. Ты всегда прав.
Он самодовольно ухмыльнулся. Пока официант принимал у нас заказ, Эмерик продолжал пожирать меня глазами. Он хотел меня, и я была готова поверить, что моя власть над ним ничуть не ослабела. Эмерик гладил мою руку, и в этом жесте явственно сквозило чувство собственника, разбавленное изрядной дозой желания, однако временами какие-то мысли отвлекали его, и он тогда выглядел озабоченным. Я насторожилась. Что он собирается мне сказать? На его лице проступила извиняющаяся улыбка.
– Я… Я хотел бы попросить прощения за вчерашнее, я никак не мог освободиться. – Он сокрушенно покачал головой и продолжал: – Меня это очень расстроило, клянусь тебе… Не представляешь, как мне жаль, но мы не сможем увидеться в ближайшие десять дней. У меня командировка на следующей неделе, а потом пасхальные выходные с нерабочим понедельником.
Ну да, в праздники любовнице положено отдыхать…
– Без проблем, возражений нет.
Он озадаченно нахмурился. Такого он не ожидал.
– На самом деле все складывается очень удачно, – подчеркнуто небрежно бросила я.
– Почему?
– Я уезжаю на некоторое время в “Бастиду”.
Он отпустил мою руку и откинулся на спинку банкетки.
– Надолго?
В его голосе явственно слышалась легкая паника.
– Еще не знаю… Но не могу же я ничего не делать и сидеть взаперти. Лучше мне пожить там, пока с ногой не будет все в порядке.
Он бледнел с каждой секундой, я сделала ему больно. Как раз как задумала. Подманить его с помощью своих чар, а потом быстро все отобрать.
– До конца твоего больничного? То есть ты можешь уехать на целых два месяца?
– Да! Да, это будет потрясающе, я смогу в полной мере насладиться отдыхом.
Он облокотился о стол и обхватил голову руками.
– Когда ты это решила? – выдохнул он.
– Сегодня утром.
Нас прервал официант, который принес заказ. Эмерик выпрямился, лицо его стало замкнутым, он сделал глоток вина.
– Правильно делаешь, что уезжаешь, – выдавил он, съев несколько кусочков с тарелки и глядя мне прямо в глаза. – Мне сейчас придется уделять больше времени работе и всему остальному… В последнее время я все запустил.
Мы закончили ужин в молчании, каждый из нас погрузился в свои мысли, которые наверняка были не самыми позитивными. Эмерик страдал, и его страдания доставляли мне удовольствие. Он же в ответ, словно чтобы отомстить, выдал мне свое “все остальное”, прекрасно зная, как это меня ранит. Почему мы с таким упорством мучаем друг друга? Зачем, в конце концов?
К тому моменту, когда Эмерик нашел место для парковки рядом с моим домом, мы успели обменяться лишь несколькими банальными фразами. Он выключил двигатель, и настал момент истины.
– Ты спешишь, тебе пора возвращаться или поднимешься?
Вместо ответа он открыл свою дверцу. Да, сегодня вечером все спровоцировала я, но наша история и сама по себе становилась грязной, уродливой. Перед лестницей я сняла босоножки, потому что нога причиняла мне нестерпимую боль, которую я больше не могла скрывать. Он обнял меня за талию:
– Обопрись на меня.
Закрыв за нами дверь, я не стала включать свет. Он прижался к моей спине и крепко обнял меня, уткнувшись лицом в шею. Я цеплялась за державшие меня руки.
– Когда ты уезжаешь? – прошептал он.
– Завтра утром, – так же шепотом ответила я.
Это вырвалось у меня само собой. Нужно было уезжать быстро, как можно быстрее. Он сжал меня еще крепче, мне даже стало трудно дышать. Губы тронули мой затылок, легонько куснули, я застонала. Я знала его достаточно хорошо, чтобы догадаться, что, разжигая мое желание, он пытается заставить меня изменить решение. Он развернул меня лицом к себе и положил ладони на щеки:
– Помни, я люблю тебя.
Этими словами он как будто просил меня остаться, быть всегда у него под рукой. Но я ему не поддамся. Потому что уверена: я права, надо уехать. Это вопрос выживания. Продолжая целовать Эмерика со всей силой своих противоречивых желаний, я потянула его к постели. Мне хотелось оттолкнуть его, но при этом я ждала, что он будет меня любить. Эмерик не торопясь раздел меня, нежно касаясь моей кожи – он отлично знал, как разжечь во мне желание. Он занимался со мной любовью так, будто хотел оставить на мне несмываемую печать, чтобы я не забывала его и продолжала сходить по нему с ума. Он был хозяином моего тела и моего удовольствия, и сегодня вечером он играл ими, использовал их и не щадил меня. Он демонстрировал мне размах своей власти надо мной и моими чувствами. Я улетала, теряла остатки разума и ненавидела себя за свою слабость. Я сдавалась, покорялась ему, подталкиваемая надеждой на искренность его любви.
Он изучал меня в темноте, и на его лице была написана грусть.
– О чем ты думаешь? – совсем тихо спросила я.
– Мне будет не хватать тебя…
Он сейчас был искренним, я это чувствовала.
– А мне тебя. Но ты настолько занят и озабочен разными проблемами, что тебе просто некогда будет скучать по мне.
– Не говори глупости… я не выношу, когда ты далеко.
Несколько секунд он нежно дотрагивался губами до моих губ, а потом поцеловал так, что у меня закружилась голова.
– Мне пора.
Он оторвался от меня и заперся в ванной. Я сдерживала слезы, мне хотелось поскорее одеться, нагота нервировала меня, из-за нее мне казалось, что я для него всего лишь тело. Я скользнула под одеяло и свернулась клубочком. Моя отвага ослабевала, я сомневалась в себе. Во что выльется расставание, которое я затеяла? Не следствие ли это случившегося в последние дни полного затмения моего разума? Сегодня-то он любил меня, я снова существовала для него и все еще дрожала от наслаждения, которое он мне дал. Не создаю ли я сейчас проблемы на пустом месте? Возможно, я сама протягиваю палку, которой меня побьют? Но сегодня вечером я показала ему себя такой, какой он хотел меня видеть. К тому же он сам упомянул “все остальное”, которое временно забросил. Конечно, он специально сказал это, чтобы ранить меня, но не крылась ли в этих словах доля правды? Откуда это неожиданное беспокойство о жене и семье? Не происходит ли в его жизни нечто, что он от меня скрывает? Я почувствовала на своей щеке ладонь Эмерика и подняла глаза. Он присел на корточки передо мной и улыбался. Недавняя грусть как будто покинула его лицо. Я огорчилась, мне бы хотелось, чтобы его грызла тоска.
– Ты права, что уезжаешь, Ортанс, судя по твоему лицу, ты в этом нуждаешься. Возвращайся, когда окончательно придешь в норму. И у нас все снова будет так, как было раньше… до твоего падения.
Ошибаешься. Ничего уже не будет как раньше. Сам того не заметив, ты только что однозначно подтвердил это.
– Постараюсь, – пробормотала я.
Он наклонился ко мне, я уцепилась за его шею и в последний раз прижалась к нему:
– Я люблю тебя, Эмерик. Мне будет тяжело без тебя.
Я сдавалась самым жалким образом, не могла я отпустить его, не сказав напоследок о своей любви.
– Ничего не обещаю, но постараюсь приехать к тебе.
– Договорились, – едва слышно прошелестела я.
Я немного разжала объятия, а он придвинул свой лоб к моему и легонько поцеловал меня в губы. Тут я окончательно отпустила его.
– Засыпай поскорее.
Эмерик медленно отошел от кровати, продолжая всматриваться в меня. Кивнул и повернулся к двери. В последний раз обернулся, перед тем как выйти из квартиры.
– Я позвоню тебе.
Он бесшумно закрыл за собой дверь.
Глава седьмая
– Можешь остановиться? – попросила я Кати, когда машина свернула на дорогу, ведущую к “Бастиде”.
– Зачем?
– Хочу дойти пешком.
– Ты ведешь себя неразумно.
– Мне это необходимо, поверь.
Она вздохнула, смирилась и выключила двигатель.
– Спасибо.
Проверив лонгетку, я сделала первые шаги. Подняла лицо к небу и зажмурилась. Я глубоко дышала. Ароматы природы – смесь эфирных масел сосны, дикого чабреца и лаванды – вместе с кислородом, которого мне уже давно не хватало, наполнили мои легкие. Мне стало легче дышать. Глаза засияли. Передо мной выросли большие ворота из кованого железа: я сняла навесной замок и толкнула врата рая. Их скрежет напомнил мне о папе и его маниакальной привычке постоянно смазывать маслом дверные петли. Я инстинктивно распахнула настежь обе створки.
Не обращая внимания на щиколотку, я зашагала по аллее, обсаженной кипарисами, а потом решила срезать путь по полю. Я пробивалась, как могла, сквозь высокие травы, весна уже вступила в свои права, землю здесь давно не обрабатывали, и она была густо утыкана маками. Деревья вроде были в порядке, зимняя прохлада пошла им на пользу, миндаль цвел, оливы казались еще крепче, чем обычно, они прочно держались корнями за свою почву. Люберон – невысокий горный массив, мой порт приписки – возвышался передо мной, напротив дома. Его близость не давила, а, напротив, защищала, давала уверенность, успокаивала мягкостью форм, которые хотелось назвать чувственными. Я обожала любоваться им вечерами, на закате, когда очертания гор становятся еще более плавными и окрашиваются в красновато-оранжевый цвет. Казалось, их можно погладить и они будут на ощупь словно нежная кожа. Я хлопнула себя по бедру, неожиданно разозлившись на ногу, мешавшую пробежаться по траве. А потом я даже развеселилась, подумав, что, не упади я, работа в школе продолжалась бы, не понадобилось бы убегать от Эмерика и его угасающей любви и, значит, меня бы сейчас здесь не было. Папино и мамино оливковое дерево звало меня к себе, я мысленно адресовала им поцелуй и пообещала, что завтра приду поздороваться. Пора было встретиться с домом.