23 декабря. Звонил брату. Поругались. Он не понимает, почему я отказываюсь приехать к нему на праздники. Огреб от него по полной. С его точки зрения, я сошел с ума, одичал и неисправим. Я должен вернуться к работе, открыть новый кабинет, снова заняться медициной. Он так стремится вернуть меня к “нормальной жизни”, что даже предложил замолвить словечко за меня перед коллегами, помочь найти место. Его несчастный непутевый брат потерпел катастрофу. Пусть он оставит меня в покое! Пусть не мешает мне сидеть по уши в дерьме один на один с собственной профессиональной ошибкой! Их открыточное Рождество! Да меня стошнит, если я буду на нем присутствовать. Он, что ли, забыл, что из-за меня целая семья лишена своего лубочного Рождества? Я вот не забыл и никогда не забуду, что облажался, что однажды дал слабину… Блин, сдохнуть от этого хочется!
24 декабря. В качестве рождественского подарка я снял номер в убогом отеле, в промзоне. Я настолько торможу, что даже не запомнил название города, в который заехал. Больше поселиться было негде. Из-за рождественских каникул мне нечем заняться до третьего января. Сегодня шатался по улицам, глазел на людей, делающих последние покупки, выбирающих последние подарки. Потом суета сама собой стихла. Я остался один и, как идиот, останавливался перед окнами, где мерцали огоньки рождественских елок. В прошлом году я работал допоздна, занимался поносами и начинавшейся эпидемией гриппа. А потом я поехал к месье и мадам H., паре старичков, которые были мне очень симпатичны. Они никогда не покидали свою ферму, а их дети жили далеко. Они пригласили меня остаться и провести с ними рождественский вечер, догадавшись, что у меня ничего не запланировано. Как сейчас помню, они мне тогда сказали: “Наш добрый доктор не должен быть один в такой вечер, оставайтесь у нас”. И я с благодарностью принял их тепло и выцветшие гирлянды, с радостью согласился занять место их отсутствующих сыновей. Я доставил удовольствие и им и себе. До сих пор не забыл, с какой головной болью проснулся из-за пойла месье H. наутро. Вспоминают ли они меня сейчас, год спустя? Они тоже отвернулись от меня, как и все.
2 января. Завтра покину эту дыру, где торчу уже целую неделю. Сяду опять в тачку и еще немного удалюсь от мира людей. Я себе противен. Празднуя окончание худшего года своей жизни, я торчал в барах, главным образом вокзальных, куда стекаются все одиночества, чтобы утопить тоску в недорогом алкоголе под звуки паршивой музыки восьмидесятых. И я туда нырнул. Пил до одури, чтобы не вспоминать о новогодних праздниках прошлых лет, проведенных в моей деревне, где, не спрашивая моего согласия, меня сначала считали героем, а потом пригвоздили к позорному столбу. И мне отчаянно захотелось нежности, захотелось прикоснуться к женскому телу, обладать им. В таких местах никто особо не возражает: достаточно встретить остекленевший взгляд, подать сигнал, завязать подобие пьяной беседы, и вскоре будешь трахаться в сортире бара, прижав партнершу к грязной стене. Я действительно достиг дна. Все, на что я могу рассчитывать, – секс без всяких чувств, без души, без реального желания, просто чтобы стало легче или чтобы на несколько минут забыть о жизни, которая больше ничего не стоит. После чего, как выяснилось, пребывать в еще большей растерянности, чем раньше. Мне нечего ждать от других, я не хочу никогда ни к кому привязываться, у меня больше не будет ни друзей, ни любовных увлечений. Одиночество. Я продолжаю свои бессмысленные блуждания, все глубже погружаясь в них, с тех пор как сложил вещи в машину и сбежал, чтобы затеряться, чтобы забыть, кто я такой.
Пора было перевести дух, чтение угнетало меня. Элиас оставался незнакомцем, хоть я и получила доступ к его самым интимным мыслям, его страданиям, изгнанию из мира людей, к которому он сам себя приговорил. Только я не знала, в чем истинная причина происходящего. Он считал себя в чем-то виноватым и наказывал. Я машинально взглянула на часы у себя на запястье. Мы с Кати должны встретиться за обедом. Но перед тем как положить тетрадь на место, я поддалась искушению и открыла следующую страницу. Если навскидку, промежуток между записями составлял несколько недель…
Я застрял в деревушке в Провансе. Из-за недостатка сна я на пару секунд прикрыл глаза, и именно в этот момент на шоссе выскочил дикий кабан. Я подумал было, что на этом все и кончится, что тут я и завершу свою жизнь на фоне красивого пейзажа и дьявольский круг наконец-то замкнется. Но нет. Там, наверху, меня не хотят видеть. Животному повезло, оно скончалось на месте, мне не пришлось его добивать, и я позавидовал ему. Но от вида крови, плоти, кишок, намотавшихся на бампер и подгоревших на радиаторе, меня стошнило. Я выблевал все внутренности в канаву. Меня подобрал здоровенный парень, симпатичный и отзывчивый. Я постарался убедить его, что не надо со мной возиться и пусть он оставит меня в покое. Но мне это не удалось. Он ни за что не хотел бросать меня. А ведь я дал ему понять, что предпочел бы, чтобы он свалил. Он прикинулся дурачком, и хоть я и не поверил ему, в результате он все же добился своего. И вот я в домашней гостинице, принадлежащей его приятельнице. Если честно, он ей не оставил выбора. Она любезно встретила меня, а я повел себя как последний невежа. Сколько я еще пробуду здесь? Я так устал, больше не могу. И мне не удается уснуть.
Любой ценой нужно положить тетрадь на место. Если продолжить чтение, речь зайдет о “Бастиде”, его жизни у меня, отношениях с Матье. Действительно ли я хотела сейчас это знать?
Я заехала за Кати в магазин и припарковалась на площади Гамбетта, пообедать мы собрались в “Террайле”. Мне было трудно отвлечься от прочитанного, от всего, что я узнала, и я думала совсем не о нашем обеде. Направляясь к террасе, я заметила на пороге ресторана мощную фигуру Матье.
– Смотри, кто тут!
Кати повернула голову, ее лицо озарилось улыбкой, и она позвала мужа своим певучим нежным голосом. Он ответил ей приветственным взмахом гигантских лапищ. Они так хорошо чувствовали и любили друг друга, что само присутствие этих двоих вселяло оптимизм, а их любовь напоминала мне ту, что связывала моих родителей.
– С кем это он? – спросила Кати, повернувшись ко мне.
У меня подогнулись ноги, когда я поняла, кто стоит рядом с Матье.
– Э-э-э… это Элиас.
– Потрясающе! Я его еще ни разу не видела.
Радостный Матье подошел к нам, увлекая за собой Элиаса.
– Привет, Матье! – преувеличенно весело поздоровалась я.
Он поцеловал жену, потом чмокнул меня. Лицо Элиаса было усталым, и он ограничился кивком. Я покраснела. Вспомнила его слезы этой ночью, жизнь проштрафившегося врача, желание со всем покончить и мое собственное непристойное любопытство.
– Здравствуйте, – тихо произнесла я.
– Познакомишь? – спросила Кати.
Матье понадобилась пара секунд, чтобы понять, чего она хочет, потом он решительно ухватил Элиаса за руку и подтащил к нам:
– Ага! Моя жена Кати.
Она взяла Элиаса за плечи и трижды звонко поцеловала, как это принято в здешних краях.
– Счастлива с вами познакомиться, я столько слышу о вас в последнее время.
Его как будто окончательно сбило с толку приветливое и теплое отношение моей лучшей подруги, и он явно не знал, как реагировать.
– Очень приятно, – выдавил он наконец.
– Ну вот, вы пришли, как раз когда мы уходим. – Матье был разочарован. – Что за невезуха, могли бы пообедать вчетвером.
– Случай еще представится! – Кати была полна энтузиазма.
Не уверена, что мне бы этого хотелось, и мои недавние открытия тут ни при чем. Как-то странно все получалось: впервые клиент общается с моими друзьями. Обычно это были два непересекающихся мира – с одной стороны, мы, с другой – туристы. Вот только одна маленькая подробность – Элиас вообще-то здесь не в отпуске.
– Ладно, нам пора! – объявил Матье, хлопнув в ладоши.
Элиас уже уходил, низко опустив голову.
– До свидания, – сказал он Кати, заставляя себя быть вежливым.
Я на мгновение поймала его взгляд, и в нем мне почудилась мольба.
– До вечера, – механически попрощалась я, не вдумываясь в смысл своих слов.
Он ушел. Я на пару секунд оставила друзей поговорить наедине, а сама направилась к нашему столику. Села лицом к горе Ванту. Матье и Кати обменялись привычным поцелуем влюбленных подростков, после чего сияющая Кати присоединилась ко мне.
– Какой он печальный! – сказала она, сев за столик.
– Ты тоже это заметила!
– Доверься моему муженьку, уж он-то его развеселит!
– Он тебе что-нибудь о нем рассказывал?
– Слушай, ну что он скажет, кроме того, что твой клиент пашет как вол и никогда ни от чего не отказывается?! Как ты понимаешь, Матье это больше чем устраивает.
– Тем лучше.
– Он хочет понаблюдать, как все сложится в эту неделю, и подумывает о том, чтобы предложить ему остаться хотя бы до конца июня.
– Правда?
– Ну да, как он и подозревал, он так никого и не нашел на временную работу. Если этот Элиас уйдет, у них будут серьезные проблемы.
Я опять подумала о том, что в его комнате витает дух бегства, этот человек привык отовсюду исчезать через несколько дней. Мне бы поделиться своим беспокойством с Кати, рассказать ей, что я узнала, но я не чувствовала себя вправе раскрыть сокровенную тайну Элиаса и даже просто сообщить ей, что раньше он был врачом. К тому же мне было совестно, что я рылась в его вещах.
Мы доели салаты и ждали кофе, и тут Кати затронула тему, которой я изо всех сил избегала. Заодно она нарушила наш с ней уговор.
– Есть новости от Эмерика?
Я опустила голову:
– Тишина. Даже не знаю, скучает ли он по мне…
Мой голос надломился, подкатили слезы.
– Не знаю, что тебе сказать, Ортанс… Ты не можешь и дальше так жить, он тебя изведет…
Я робко кивнула: