Но когда вас ставят на пьедестал героя, спасителя, когда вас на него возводят вопреки вашему желанию, вы в конце концов принимаете этот дар, соглашаетесь с особым статусом, а в качестве бонуса получаете уверенность, что нашли свое призвание. Мне нравилось, что я всех знаю, что осторожно вхожу в их жизнь, разделяю с ними радости и горести, становлюсь советчиком для молодежи, не умеющей найти свое место в деревне, которую они ненавидят и обожают одновременно. Меня устраивало, что у стариков я занимаю место их детей и внуков, уехавших в город, что мне приходится выступать среди ночи в роли ветеринара или выслушивать тайны измученной жены деревенского труженика, которая просит поговорить с ее молчаливым мужем, раздавленным долгами и непомерными трудностями.
Вот уже почти две недели прошло с тех пор, как моя жизнь приняла иной оборот, я перевернула некоторые ее страницы, причем более или менее легко. Что до страниц дневника Элиаса, то их я перелистывала с большим усердием: каждое утро, сгорая от любопытства, заходила в его комнату, чтобы узнать, написал ли он накануне хоть несколько строчек. После того, как он оказал помощь раненому лесорубу, что, видимо, разбудило его воспоминания, Элиас стал рассказывать в тетради о том времени, когда он был деревенским врачом. Целыми днями он мотался между своим кабинетом и визитами на дом к пациентам – теперь было понятно, отчего его машина в таком состоянии. Записи позволяли судить о его самоотверженности: все время Элиаса, вся его жизнь были посвящены больным. Он отличался поразительной скромностью, знал, что в глазах тамошних обитателей он герой, однако для него именно они были героями в своей повседневной жизни. А делом самого Элиаса было лишь лечить их физические и душевные болячки самым лучшим доступным ему образом. Я читала дневник его жизни, словно глотала взахлеб увлекательный роман, временами даже забывая, что рассказчик живет здесь, у меня, – я редко его видела. Чтение его дневника было для меня отдыхом, своеобразным ритуалом, который я позволяла себе и без которого уже не могла обойтись.
Две последующие недели Эмерик звонил часто, чего я совсем не ожидала. Стоило мне прочитать высветившееся на экране имя, и внутри что-то обрывалось. В этом заключалась ирония ситуации. Я по-прежнему была уверена, что мы расстаемся, но при этом все-таки не прощаемся окончательно. Парадоксальным образом нам стало легче разговаривать друг с другом, в общении появилась свобода, которой нам не хватало в последнее время. Эмерик спрашивал, как дела с моей щиколоткой, появились ли в “Бастиде” новые клиенты. Он звонил по вечерам из машины после отъезда из офиса. Я вовсе не чувствовала себя на дне пропасти, как во время нашего единственного разрыва, когда мне казалось, будто мир вокруг меня рухнул. Сегодня все было не так. Впрочем, и у него все было по-другому. Я чуяла нутром, что он тоже догадывается, что происходит между нами. И не реагирует ни слишком бурно, ни со злостью, как это было два года назад. Нет, он принимал случившееся. Мы оба принимали. Возможно, в эти три года мы помогли друг другу стать более зрелыми, повзрослеть. Наша связь давала нам иллюзию юности, беззаботной, но только на самом деле давно прошедшей. Мы оба, и он и я, избегали ответственности.
Мы начали наш роман со страстью, стремительно и не раздумывая, а теперь продвигались очень медленно и осторожно, шаг за шагом привыкая к жизни врозь. Мы смягчали синдром абстиненции, чтобы избежать лишних мук. Впервые мы действовали по правилам… сознательно.
Что до моего профессионального будущего, я пока откладывала решение. Как бы то ни было, пока врачи не дадут мне зеленый свет, заглядывать вперед бессмысленно. Желание танцевать было всепоглощающим, я изнывала от тоски, которую невозможно было утолить ничем. Я училась быть терпеливой. Мой реабилитолог поддерживал контакт с безумным профессором, после того как связался по телефону с Огюстом и представил ему свой отчет. Мой учитель, со своей стороны, больше не атаковал меня требованиями приехать в Париж. Я обменялась несколькими сообщениями с Бертий, которая заверила меня, что в школе все хорошо, у нас надежное будущее, мои ученицы молодцы и Фиона отлично с ними справляется. Я воспринимала эти новости как бы отстраненно, да, конечно, я была рада за них, но все это казалось мне каким-то далеким и не имеющим отношения к моей жизни. Как будто слушала рассказ о планах другого человека, которые не касаются меня напрямую.
Субботним утром, как только гости уехали на весь день – включая Элиаса, некоторые привычки никогда не меняются, – я отправилась на закупки. Поскольку супермаркет в Боньё не отличается богатым ассортиментом, я остановила свой выбор на Кустеле. Посещение этого маленького средоточия потребления утомило меня. А ведь это всего лишь деревенский супермаркет! Но, как по мне, там было слишком много людей, слишком много машин, туристов и шума. Я даже забеспокоилась, не одичала ли я. Может, Матье меня заразил? Я задыхалась, вернувшись в свою старую “панду” без кондиционера. В половине первого было уже больше двадцати семи градусов. Впечатляет, если вспомнить, что сейчас только начало июня. Я ехала в “Бастиду” с опущенными до упора стеклами, пытаясь – увы, безуспешно – впустить в душный салон хоть немного свежего воздуха. Вся в поту я приехала на свою парковку, где застыла в изумлении при виде машины Элиаса. Впервые он был в “Бастиде” днем. Сегодня чтения у меня не будет. Я выбралась из своей душегубки и открыла багажник, чтобы достать покупки. Подходя к дому, я сделала небольшой крюк, потому что меня озадачил шум передвигаемой мебели, доносившийся из танцевального зала. На пороге я застыла, потрясенная. Там был Элиас, голый по пояс. Насвистывая, он перекрывал пленкой паркет, чтобы не повредить его при ремонте. Я заметила сдвинутую в углы мебель, а также папину стремянку, которую он наверняка нашел в гараже. Элиас приступил к ремонту, а я из-за всех последних событий вообще забыла о нашем уговоре. В душе полыхнула радость.
– Ой…
Он вздрогнул и быстро вскочил:
– Извините, я напугал вас, но…
– Нет, все в порядке. Просто я не знала, что вы уже начали.
– Вас это не устраивает?
– Вовсе нет. Но вы уже купили материалы? – спросила я, указывая на банки с краской.
– Да, я сегодня утром съездил в Апт.
– Надо было мне сказать, я бы сама поехала, и, главное, я бы сама расплатилась.
– Зачем морочить вам голову из-за такой ерунды, тем более что вы были заняты с клиентами на завтраке.
– Спасибо, но…
– Со всякими мелочами разберемся потом, Ортанс.
Мне нечего было возразить.
– Вижу, у вас все схвачено… удачи…
– Думаю, я справлюсь.
Я развернулась и пошла в дом, где наконец-то избавилась от пакетов. Не скрою, я была рада, что он начал ремонт. Радовало меня и то, что ему здесь комфортно, тогда как до сих пор он был скорее настороже. Но меня привело в замешательство неожиданное открытие: впервые при встрече с ним мне показалось, будто он живет здесь и не пытается сбежать, чувствует себя едва ли не как дома. Я догадывалась, что он из тех, кто держит слово, и, взяв на себя определенные обязательства, не уедет, пока их не выполнит.
К восьми вечера Элиас так и не появился. Он работал в танцевальном зале уже много часов. Мне было неловко. Не собирается же он проторчать там весь вечер! Я пошла посмотреть, чем он занимается. Приблизившись, я услышала звук шлифовальной машины. В зале было жарко, как в печи, густое облако тончайшей белой пыли плавало в воздухе, который трудно было признать пригодным для дыхания. Еще немного – и он тут задохнется. Я видела спину работающего Элиаса и ждала, пока он обернется и заметит меня. Стоя на последней ступеньке стремянки, он обрабатывал верхнюю часть стены, и я боялась его напугать. Меня тронуло, что он не забыл перекрыть зеркало и станок. В носу и горле у меня защекотало, я пыталась сдержаться и все-таки громко чихнула. Мои глаза наполнились слезами, но я успела заметить, что он оглянулся. На нем была бумажная маска, которую он снял, перед тем как спуститься со своего насеста.
– Решили проверить, как я продвигаюсь? – спросил он, выгнув бровь.
Мне стало неловко.
– Что вы, нет… э-э-э… вовсе нет, я…
Ну и идиотка… Я почувствовала, что бледнею. И тогда случилась нечто совершенно невероятное. Помолчав несколько секунд, он вдруг искренне заулыбался. Его лицо раскрылось, явив мне другого человека – приветливого и веселого. Изменился и взгляд – засиял, заискрился, в нем проступила некоторая теплота, приправленная капелькой иронии. Неожиданная метаморфоза Элиаса заставила улыбнуться и меня.
– Я, по-вашему, выгляжу нелепо?
Мой вопрос вызвал у него смех. Настоящий, искренний, заразительный.
– Извините меня, Ортанс. Но мне показалось, будто я объявил вам о конце света!
Я расхохоталась в свою очередь. Он шагнул ко мне:
– Могу я что-то сделать для вас?
– Да!
– Что? – Он был явно заинтригован.
– Заканчивайте! Уже поздно, вы целый день пашете в этой духоте. Если не бросите сейчас же, я реально буду чувствовать себя мучительницей. В выходной надо немного отдохнуть! Вы бы хоть сделали перерыв днем, чтобы окунуться!
– В таком виде я бы не рискнул испачкать ваш бассейн.
Ну да, он был чудовищно грязен.
– На улице есть душ.
– У вас на все найдется ответ!
Я улыбнулась, довольная собой. Он отошел в сторону и надел майку.
– Может, позже сбегаю в автолавку за пиццей.
– Если вы действительно хотите пиццу, то я сегодня ездила на закупки, и у меня в морозилке лежит пицца.
Мое предложение захватило его врасплох. Ничего удивительного – я сама не ожидала, что приглашу его на ужин.
– Хотите проверить, умею ли я плавать?
Меня его вопрос позабавил, я покачала головой, развернулась и ушла.
– Поступайте как знаете, а я пойду включу печку.
Пять минут спустя я была на кухне, а моих ушей достиг всплеск от прыжка в воду. Я удовлетворенно кивнула и достала второй прибор. Не желая смущать его, я, пока пицца готовилась, не выходила на террасу. Чтобы не терять время зря, я накрыла столы для завтрашнего завтрака. Все комнаты заняты, то есть мне надо будет накормить восемь человек. Я только-только вынула из печки пиццу, когда в дверь постучали.