Опомнился он в грязи под каменной стеной. Охваченная огнем обшивка «Спитфайра» все еще трещала, но взрывы боеприпасов стихли.
Джеймс с трудом поднялся на ноги и вновь издал душераздирающий крик: невыносимо болела спина. Что с ней такое? Как ни странно, раненая нога почти не беспокоила, лишь иногда слегка ныла.
Пора уходить, пока не начал рыскать немецкий патруль. Второй раз за день он пытался сообразить, где находится. За полями, в миле к югу, виднелись крыши деревенских домов.
Несмотря на мучения, нужно идти, иного выхода нет. Если повезет, со стороны местных его ожидает дружелюбный прием. Возможно, даже врач, который промоет рану на ноге, наложит швы и даст анальгетик, чтобы успокоить спину. И заодно распухший язык, прикушенный при падении и теперь причиняющий адскую боль.
С перекошенным от боли лицом Джеймс Блэкуэлл медленно ковылял в сторону проселочной дороги на другой стороне поля, ведущей, по-видимому, к деревне. Наверное, скоро удастся выбраться на нормальную дорогу.
За спиной догорал остов сбитого самолета.
Джеймс не оборачивался.
«С этим покончено».
– Значит, тогда ты и решил сбежать.
Голос Дианы прозвучал резче и категоричнее, чем ей того хотелось, и она покраснела.
Джеймс пожал плечами.
– Называй как угодно. Сбежал, дезертировал, самовольно оставил часть. Мне все равно, Диана.
Он наклонился над столом, лицо вдруг стало настороженным, глаза сузились в щелки.
– Послушай. С меня было достаточно. Я едва избежал смерти, за две недели дважды. И просто не мог думать о том, чтобы пройти через все это еще раз.
– Но зачем дезертировать? Почему не сдаться немцам и не провести остаток войны в лагере для военнопленных? Да, это отвратительно, но тогда ты по крайней мере оставался бы в безопасности.
Он вздохнул.
– Погоди минуту, ладно? В горле пересохло.
Джеймс щелкнул пальцами, и у стола тотчас возник официант. Диане он показался чересчур напряженным.
– Воды.
Официант спешно удалился. Диана смотрела на разбивающиеся вдали о берег волны.
– Этот человек боится тебя? Ты его знаешь?
Джеймс прикурил очередную сигарету.
– Нет. Первый раз вижу. Наверное, просто нервный тип. – Он глубоко затянулся. – На чем мы остановились?
– Ты рассказывал, почему не захотел провести остаток войны в лагере для военнопленных.
– Да… Так вот. В сороковом году многие из нас считали, что война проиграна. Франция сдалась, и все шло к тому, что за ней последует и Англия.
Диана нахмурилась.
– Но и в этом случае, когда все закончилось, немцы отправили бы тебя домой. Мы ведь обменивались пленными, так?
Он расхохотался.
– Что?! Ты серьезно? Если бы нацисты победили и вернули своих пленных, с нами обращались бы ровно так же, как и с остальными – поляками, чехами, русскими… Не читала гитлеровский план порабощения Великобритании? В прошлом году он попал в газеты. Уверяю тебя, жуткое чтиво.
– Разумеется, читала. Не надо так разговаривать со мной, Джеймс.
– Прости, Диана, я не хотел. Но ты подумай. Согласно генеральному плану фюрера по уничтожению Великобритании все британские военнопленные должны быть доставлены на эту сторону Ла-Манша. Я не исключение. Гитлер распорядился отправить всех физически годных британцев от семнадцати до сорока пяти на континент работать на немецких военных заводах и стройках.
– Знаю, – перебила Диана. – Говорю же, я читала. Да, согласна, ужасно. У наших военнопленных был бы выбор: воевать за Германию в особых британских подразделениях или идти на заводы.
Он кивнул.
– Вот именно. Работать на организацию Тодта, которая вовсю использовала рабский труд. Большинство рабочих не дожили до конца войны – умерли от голода или непосильного труда. Конечно же, моей задачей было не попасть в лапы немцам.
– Да, но… – Диана пристально посмотрела на него. – Все это стало ясно теперь, не так ли, Джеймс? Тогда, в сороковом году, ты не мог об этом знать. Почему ты не попытался связаться с французским Сопротивлением? Они бы тебе помогли.
– Потому что я думал, что мы проиграли эту проклятую войну! Ты меня не слушаешь! Но если и так, чем, по-твоему, они помогли бы? Что бы я сделал с их помощью? Вернулся на родину? Я тебя умоляю!
Она вздрогнула.
– Прости, Диана. – Джеймс сделал несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться. – Видишь ли, даже если бы мне каким-то невероятным образом удалось вернуться – что очень сомнительно, – и Британия сопротивлялась бы еще несколько месяцев, то меня наградили бы дурацкой медалькой, написали об этом в газете, а затем посадили в очередной «Спитфайр», чтобы я геройски погиб или попал в плен. Пойми, Диана, сама идея боевых вылетов мне казалась полным сумасшествием. Дикостью. Я об этом даже думать не мог.
– В любом случае, – продолжил он чуть спокойнее, – в то время никакого Сопротивления не было. Франция пала. Повсюду хаос. Военные слонялись повсюду как неприкаянные, гражданские бродили туда-сюда, группами, или в колоннах беженцев, или прятались в домах, ждали Апокалипсиса… Я знаю, что говорю. Некоторое время тут творился совершенный кошмар. Такого ты не видела никогда в своей жизни. Как будто наступил конец света, поверь мне.
Повисла долгая пауза.
– Из моей эскадрильи кто-нибудь уцелел? – спросил он наконец.
Она покачала головой.
– Немногие. Одного из видевших, как ты падал, сбили буквально через неделю. Некоторых взяли в плен, конечно. Кажется, одного летчика гестаповцы застрелили при попытке к бегству.
Джеймс смотрел на нее, щурясь от дыма и солнечного света.
– Ты, наверное, считаешь меня трусом.
– У меня пока не было времени подумать над этим вопросом.
Нервный официант появился снова, налил в стаканы воды.
Некоторое время Диана мучительно размышляла, глядя на Средиземное море, на возвращающийся из Корсики паром. И решила, что не имеет права осуждать никого, кто испытал подобный шок. Возможно, ей следует принять его доводы о причинах своего дезертирства.
– Не верю, что ты струсил, – наконец произнесла она, не отрывая взгляд от моря. – Ты очень смело сражался, Джеймс. Мой брат считал тебя лучшим и самым бесстрашным в эскадрилье. Хотя согласна, у каждого есть свой предел. И все же мне нужно, чтобы ты кое-что объяснил… теперь, когда я знаю, что ты жив.
– Что?
Она посмотрела на него.
– После того, как тебя сбили… куда ты пошел? Чем занимался? И почему не вернулся ко мне после войны? Я думала, что ты меня любишь, что мы были счастливы вместе.
– Я действительно тебя любил, – тихо сказал он. – И мы… мы были так счастливы, правда? Но как я мог вернуться? Меня бы тут же схватили и отдали под трибунал за дезертирство. А потом повесили бы. Пожалуй, даже сейчас все было бы точно так же. Летом сорокового года я вырыл себе могилу и с тех пор обязан в ней лежать.
Диана посмотрела на него тоскливым взглядом.
– Вернулся бы ко мне. Я бы тебя защитила.
– Сколько ни старайся, ничего бы не вышло. Я стал бы для тебя тяжким бременем. Как ты не понимаешь?
– Не понимаю.
– Послушай, давай отвлечемся от этого разговора.
Она пожала плечами.
– Как скажешь.
– В любом случае, не помешало бы немного перекусить. Не возражаешь? Не знаю, как ты, а я умираю с голода.
Диана взглянула на часы: почти час дня. Она обещала Стелле вернуться домой к обеду.
– Мне нужно позвонить.
– Хорошо. Знаешь, Диана… – он коснулся ее ладони. Она замерла на мгновение, затем отдернула руку. – Я расскажу тебе все как есть. По крайней мере ты это заслужила.
Она пересекла отделанное мрамором фойе «Негреско». Здесь было намного прохладнее, чем на раскаленной террасе, хотя там и дул легкий ветерок с моря. У телефонных будок ее перехватил управляющий отелем с улыбкой на лице и стал кланяться, потирая руки. «Похож на одного из участников «Yrian Heep», – подумала Диана.
– Madame, – он склонил голову, – разрешите выразить нескончаемое удовольствие видеть monsieur, – он мотнул головой в сторону террасы, – и его собеседницу у нас за обедом. Могу я…
– Я его жена.
Маленькие глазки расширились, в них явно промелькнул страх.
– Разумеется, madame, я должен был знать. Тысяча извинений. Я приложу все усилия, чтобы сделать приятнее ваш визит…
Отвесив еще один поклон, управляющий торопливо удалился.
Диана вздрогнула. С какой стати она так сказала? Ее муж – Дуглас, а не этот призрак, от которого больше десяти лет не было ни слуху ни духу. Что она делает?
Два последних часа она пребывала в шоковом состоянии. Сейчас, отлучившись ненадолго, она внезапно осознала подлинную суть происходящего. Все это время он был жив. Жив. Он скрывался во Франции, и если бы она не приехала сюда, в Ниццу, то никогда бы об этом не узнала.
Так что же он здесь делал? Как жил? С виду он достаточно состоятелен, и люди его явно побаиваются. Сначала официант, потом управляющий…
Диана ощутила слабое, но отчетливое предчувствие опасности.
Неожиданно она передумала. Обедать с ним – сумасшествие. Надо сейчас же вернуться домой, дождаться Дугласа и все ему рассказать.
Приняв решение, она вздохнула с необычайным облегчением и быстро пошла к боковому выходу из отеля, где располагалась стоянка такси.
– Диана!
Она обернулась. Джеймс стоял в дальнем конце фойе с недоуменным, обиженным выражением на лице. После двух часов, проведенных за одним столом, она вновь испытала шок от одного его вида.
Впервые за этот день она вдруг полностью осознала, что он очень красив.
Перед ней будто два схожих образа с почти неуловимым отличием сменяли и перекрывали друг друга. Джеймс, которого она так четко помнила с того последнего дня в Дауэр-Хаусе, – бравый красавец в униформе с иголочки, жизнерадостный, несмотря на усталость после изнурительных боевых действий, – и этот Джеймс, все еще красивый и стройный, но резкий, в своем новом окружении чувствующий себя как рыба в воде. По нескольким фразам, брошенным им на французском, было ясно, что он довольно свободно говорит на этом языке.