и абортами или еще чем-то в этом роде.
Подошел официант. Джеймс замолчал и потом еще долго сидел, будто над чем-то размышляя, потягивал напиток и смотрел на проходящих по набережной людей. Диана почувствовала неловкость.
– Будешь рассказывать дальше? – спросила она наконец.
Он легонько побарабанил по столу пальцами.
– Честно говоря, не знаю, – ответил Джеймс холоднее, чем раньше. – Твое обвинение… Оно меня покоробило.
– Ничего не поделаешь, – сдержанно произнесла она. – Зато ты, судя по всему, совершенно не чувствуешь за собой вины.
Он потер переносицу.
– Вот, значит, как? Прости, Диана, но ты рассуждаешь как ханжа. Ты хотя бы представляешь, что творилось здесь летом сорокового года? Когда Франция признала поражение, каждый был сам за себя. Я видел такие вещи, только услышав о которых, ты поседела бы в одночасье.
– Не сомневаюсь, Джеймс, но этот врач… и старуха… Соверши я такое, совесть меня не отпустила бы никогда. Не понимаю, как ты можешь спокойно об этом говорить.
Она с грустью посмотрела на него. Диана не хотела проявлять нетерпимость, однако рассказ о том, как Джеймс застрелил врача и хладнокровно обшарил его карманы, вызвал у нее неприязнь. «А больная старуха? Он воспользовался ее беспомощностью и ничуть не раскаивается».
Джеймс, похоже, прочитал ее мысли.
– Послушай, – начал он, – я понимаю, как все это выглядит в твоих глазах. Но попытайся встать на мое место. Прошло всего несколько часов после боя, в воздухе я убил троих, видел их смерть своими глазами. И, честно говорю тебе, Диана, думал, что та же участь ждет и меня. Выпрыгнув из самолета, я считал те мгновения последними в своей жизни. Когда же добрался до деревни, то пребывал в очень… в общем, в крайне непростом состоянии. Как и любой бы на моем месте.
Диана кивнула, больше самой себе.
– Да. Думаю, я понимаю, – неохотно согласилась она.
– Черт возьми, Диана!
Она вздрогнула от неожиданного удара ладонью по столу.
Посетители за соседними столиками оборачивались и с интересом смотрели в их сторону.
– Я не мог сдаться в плен. Я ведь тебе объяснил. На этом бы жизнь моя закончилась.
– Не повышай на меня голос. А как же старуха? Что о ней говорит твоя совесть?
Он поморщился.
– Да, согласен. Это было отвратительно. Но я не причинил ей вреда. И приложил все усилия, чтобы ее не разбудить.
Диана усмехнулась.
– Тогда ты не открыл бы сейф.
– Наверное. Она умирала, Диана. Содержимое сейфа ей бы больше не пригодилось. Мне оно было гораздо нужнее. Уверен, на моем месте многие поступили бы так же.
– Только не мой отец.
От раздражения и досады Джеймс цокнул языком.
– Пусть так, но ведь твой отец и не дезертировал, да? Послушай, Диана, давай отбросим иллюзии. Ясно как божий день: я уже был сыт всем этим по горло.
– Мой отец воевал четыре года!
– В совершенно другой войне! Совершенно! Мое положение в корне отличалось. Я не сидел в окопе с кучей товарищей, способных меня поддержать. Я был один, вокруг – враги и напуганные до смерти местные, которые знали, что получат пулю, реши они помочь британскому офицеру или дать ему кров. Приходилось надеяться только на себя. Меня только что подстрелили в небе, я все еще пребывал в шоке. И действовал чисто инстинктивно.
Он сердито посмотрел на нее и потянулся за сигаретами. Пачка оказалось пустой.
– Черт! Кончились.
– Возьми.
Диана положила перед ним свои, он прикурил две сигареты, одну протянул ей.
– Понимаю, мой сегодняшний рассказ для тебя как гром среди ясного неба, – произнес он уже мягче. – Я и сам в тот день испытал немалое потрясение, уж поверь. Но ведь мы говорим о событиях сорокового года. Прошло больше десяти лет. У меня была куча времени, чтобы свыкнуться со всем этим, но, честное слово, я до сих пор считаю, что иного выбора, кроме как убить и обокрасть того человека, мне не оставалось. Ты должна мне поверить.
– Почему? – Она удивленно подняла брови. – Почему должна, Джеймс? Почему после стольких лет тебя волнует, что я о тебе подумаю?
Он захлопал глазами.
– Не знаю… почему-то волнует. Я никогда и никому не рассказывал о произошедшем в Лике. Тебе – первой. Почему-то мне даже в голову не пришло не поделиться этим с тобой.
Надолго повисла тишина.
Диана собиралась с мыслями. Встреча с Джеймсом всколыхнула старые чувства и образы. Она вдруг вспомнила себя студенткой Гиртона, имеющей на все свое категоричное мнение. Сейчас она изо всех сил старалась понять, как ей следует относиться к его исповеди.
Не слишком ли она к нему сурова? Он не первый из храбрецов, кто дезертировал, будучи раздавленным непомерными требованиями. И если эту часть уравнения убрать, позиция Джеймса становится понятней. Доктор собирался его выдать. А Франция – напомнила себе Диана – считалась союзником. Британия воевала в том числе и для того, чтобы освободить французов от фашистской оккупации.
Она взглянула на сидящего напротив человека. Он тоже будто погрузился в размышления, безучастно смотрел вдаль и курил. Похоже, его и вправду беспокоит ее мнение. Почему? Она тоже пробудила в нем старые чувства?
Диана попыталась представить, как бы сейчас жила, если бы Джеймса не сбили. И он не сбежал бы в Ниццу. Допустим, он вернулся после войны невредимым. Некоторым летчикам это удавалось. Остались бы они вместе до сих пор, родили бы еще детей? Она вспомнила, как была счастлива в день свадьбы, в тот самый день, когда потеряла его, казалось, навсегда.
Воспоминания становились все четче, и Диана почти физически испытала прошлые ощущения. Внезапно перехватило дыхание.
«Все, хватит! Достаточно».
– Мне пора, – произнесла она как можно спокойнее. – Ты прав, Джеймс. Я чересчур к тебе несправедлива. В любом случае не мне тебя судить. Ситуация и впрямь была исключительной, я даже не могу себе представить. Прости меня.
Он удивился и будто выдохнул с облегчением.
– Спасибо. Это много значит для меня. Погоди, пожалуйста… Я еще не рассказал, как добрался до Ниццы.
Диана понимала, что нужно быстрее уходить, однако любопытство пересилило, и она вновь приглушила нарастающие чувства.
– В моем распоряжении всего несколько минут. И я больше не желаю спорить с тобой, Джеймс. Я устала. Рассказывай быстрее, и покончим с этим. Я хочу домой.
Пятьдесят миль он ехал без остановки. Уже в сумерках притормозил попить и помыться у общественной колонки в одной деревне. Как мог, оттер засохшую кровь и обгоревшие волосы с головы и лица, снял грязное летное обмундирование. Одежда доктора пришлась очень кстати, хотя и сидела мешковато, зато брюки почти закрывали форменные сапоги.
Форму он бросил в канаву, оставив при себе только личный опознавательный знак Королевских ВВС, чтобы не расстреляли за шпионаж.
Первую ночь спал в машине, припарковавшись в безлюдном переулке. Там же придумал легенду. На все расспросы он будет отвечать, что защищал на севере Франции интересы британской компании, но помешало наступление немцев, и теперь он хочет вернуться в Англию через Испанию.
Он прекрасно понимал всю несостоятельность этой истории; впрочем, рассказывать кому бы то ни было ее все равно не пришлось. Продвигаясь на юго-восток, изредка он встречал скопления немецких танков и бронемашин, однако после французской капитуляции их изнуренные экипажи просто валялись в теньке. Даже в самый разгар дня многие спали, обессиленные непрерывными походами.
Он держался проселочных дорог и дал большой круг в обход Парижа перед тем, как свернуть на юг к Орлеану. На заправочных станциях в то время бензина не было, но бережливые фермеры имели запасы. Несмотря на пустующие бакалейные лавки, фермы были переполнены сырами, хлебом, молоком и вином. Пусть цены и зашкаливали, богатые люди пока без особого труда набивали кладовые и заправляли машины.
Джеймс закупил достаточно еды и питья, залил полный бак бензина и приобрел еще несколько полных канистр, уложив их на заднем сиденье. Уверенность в том, что он сможет добраться до побережья Средиземного моря самостоятельно, неуклонно крепла.
Обогнув Орлеан, он решил рискнуть и поехать через Бурж напрямую.
Это была ошибка.
Дорогу заполонили французские солдаты, большинство – безоружные. По всей видимости, никаких приказов они не получали, просто топтались на месте, обессиленные и изможденные, в надежде добраться домой. Он вспомнил кадры кинохроники о британцах в Дюнкерке.
Пока он медленно пробирался сквозь толпу, солдаты предпринимали несмелые попытки захватить «Ситроен», однако, завидев револьвер, шарахались в сторону.
Еще несколько миль он проехал относительно свободно, но впереди вновь ожидало препятствие: по дороге брели сотни и сотни гражданских, некоторые с чемоданами, другие толкали перед собой телеги с пожитками. Они удивленно глазели на изредка подающую сигналы машину. Среди них попадались настолько дряхлые и больные люди, что, казалось, они не протянут и дня. Тут и там на обочинах лежали трупы, брошенные как ненужный хлам.
Джеймс замолчал.
– Знаешь, Диана, я постоянно задавался вопросом: а если бы немцы оккупировали Англию?
Диана, внимательно слушавшая рассказ, выпрямилась.
– Мы боролись бы до конца, – просто ответила она. – Как только пала Франция, британцы официально организовали группы сопротивления. Что-то вроде ополчения. Позднее их переименовали в отряды местной обороны. Пусть и непрофессиональные, но очень серьезные, принять участие хотел каждый. Папа отстоял много часов в очереди, чтобы вступить туда… Я искренне считаю, мы сделали все возможное, чтобы противостоять немцам в случае их вторжения. Когда Черчилль говорил, что мы должны сражаться до конца и никогда не сдаваться, он адресовал эти слова самым широким массам. В том числе и мне.
– Хм, – Джеймс осушил бокал и подал знак официанту принести еще. – А я не был бы так уверен. Полное поражение… Никогда не узнаешь, что это такое, пока не увидишь собственными глазами. Страна только что капитулировала. Кругом абсолютная разруха, я такого в жизни не видел. Ощущение, будто наступил конец света. Бесконечные толпы людей, бредущих неизвестно куда. Как в Библии…