Что-то прячет? Обратись она волчицей — с легкостью бы раскусила его. Как матери, ей так и стоило поступить: какой бы ни была тайна, лучше узнает она, а не клан, который только и ждет ошибки с его стороны.
Но он воин, подобное оскорбило бы его. Да и стоит ли матери лезть в его жизнь? Он ведь и правда давно не волчонок.
— Знаешь, — произнесла Дииса, подливая чай в его кружку, — в юном возрасте я была редкостной сорвиголовой. Еще волчонком я наметила себе путь в воительницы клана и уверенна шла по нему: все свободное время проводила в тренировках, постоянно искала себе неприятности, чтобы опробовать силы, вызывала всех подряд на бой. И никогда не боялась броситься наперерез лосю или медведю, если от этого зависела моя жизнь или жизнь сородичей. Мать не уставала повторять, что моя решимость граничила с безрассудством и что однажды я за это поплачусь. В каком-то смысле так и случилось. Я приглянулась вождю клана.
— Отцу? — переспросил Лик, на миг переменившись в лице.
— Нет, его предшественнику.
Дииса сделала глоток, подождала, пока сын сделает то же, и продолжила:
— Тогда будущее на месте первой волчицы меня совсем не привлекало — пример совсем не вдохновлял. Ты же знаешь супругу предыдущего вождя, Суир Мягкую. Титул ей дали не просто так.
— Хочешь сказать, она всегда была такой миролюбивой и…
Лик не решился сказать «слабой», но слово явно вертелось у него на языке. Дииса улыбнулась.
— Может, когда-то у нее и был характер. Но, став первой волчицей, она превратилась в послушную супругу, которая могла только воспитывать волчат. Среди клана даже ходили слухи, что вождь Дуррлан… как бы сказать… потребовал от нее быть смирной, следить за домом и заниматься детьми.
— Зачем? — удивился Лик.
Дииса пожала плечами.
— Некоторые осуждали его выбор. Суир нельзя было назвать ни превосходной воительницей, ни умелой охотницей. Она даже не выбилась в старшие. А первая волчица должна быть первой во всем, иначе она недостойная пара для вождя. И, чтобы Суир не показывала своего несовершенства всему клану, Дуррлан намеренно ограждал супругу от всего, что могло подорвать уважение к ней и, соответственно, к нему тоже.
— Вот только уважением к Суир там, похоже, и не пахло, — фыркнул Лик.
Дииса погрозила пальцем.
— Сделаю вид, что не слышала этого, первый воин Лик Стремительный. — И, смягчившись, добавила: — Не важно, какой она была охотницей, воительницей или первой волчицей, она все еще супруга бывшего вождя и старейшая в клане. И все еще справляется с обязанностью няни. Лучше нее сиделки для яслей не сыскать во всем клане. Уже за это мы должны отдавать ей должное. Разве я не учила тебя этому?
— Конечно, учила, мама. — Лик опустил голову. — Прости. Ты знаешь, у меня остались не самые приятные воспоминания о времени, проведенном в яслях.
Дииса знала это даже слишком хорошо, и слова сына вызвали у нее легкую улыбку. Детям вождя с ранних лет приходилось отстаивать свое место в клане. За ними наблюдали пристальней, чем за кем-либо другим, но если Тайре уже тогда нравилось привлекать к себе внимание, то Лик всеми силами старался его избегать. Получалось неважно. Хотя бы потому, что к нему вечно цеплялся Мигир и дело неизбежно доходило до драки, которую приходилось разнимать старшим. Волчонком Лик постоянно жаловался матери на несправедливость и на то, что отец отчитывал его, требуя быть сдержанным.
— По твоим словам кажется, что вождь Дуррлан любил свою супругу, — прервал ее мысли Лик. — Так почему же он заинтересовался тобой?
Дииса откинулась на стуле и сложила руки на животе.
— Я все еще думаю, что так он хотел умерить недовольство клана — сделать меня первой волчицей, заключив союз только на словах. Я идеально подходила в качестве супруги вождя и матери его детей. Разумеется, чувствам там места не было. Меня такое положение не устраивало, и, хотя спорить с вождем было практически невозможно, я попыталась. Тогда-то, — она вдруг расплылась в улыбке, — Рууман и вмешался. Он в те годы уже занимал место советника и попытался отговорить Дуррлана. А потом и вовсе вызвал его на бой, чтобы отстоять мою свободу.
— Так он сражался за тебя?
Волколюдка прикрыла глаза. Даже спустя много лет она помнила это бой. Весь клан поднялся на лапы, чтобы не пропустить зрелище: за всю многовековую историю клана лишь четырежды спор вождя и советника доходил до поединка. И сама она наблюдала, как двое могучих волколюдов кружатся по тренировочной поляне, выдирая клоки шерсти, оставляя рваные раны на плечах, морде, боках, и при этом испытывала ужас вперемешку с восторгом. Такое может испытывать только волчица, за которую сражаются сильнейшие из клана. Бой был тяжелым, и победителя не нашлось. Но тогда Дииса решила, с кем разделит следующую охоту.
— Дуррлан тогда отказался от меня, — произнесла волколюдка. — И после того случая вождем продержался лишь несколько лун. Сам понимаешь, поединок взволновал всех, и Руумана стали прочить на его место.
— Отец говорил, что вождь Дуррлан ушел сам.
— Да, свое место он отдал добровольно. А потом и вовсе покинул клан, и с тех пор о нем практически не слышал. Я согласилась стать волчицей Руумана и нисколько об этом не пожалела.
— Ты не жалела? — переспросил Лик. — Несмотря на…
— Не жалею, — поправила Дииса. — Я сделала свой выбор. Разве я ничего не получила? Ты. Тайра. Место первой волчицы. Не титул, а возможность взращивать новые поколения — то, что является долгом любой матери. Любой женщины.
Лик повертел уже пустую кружку, отставил ее к очагу и сцепил пальцы в замок.
— К чему эта история?
— А ты не понял? — хитро подмигнула волколюдка.
— Всевидящая… — пробурчал он. — Ты снова говоришь со мной загадками?
— Есть вопросы, ответы на которые можешь найти только ты сам. — Она положила ладонь поверх его рук, заставив поднять голову и заглянуть ей в лицо. — Мы всегда занимали высокое положение в клане, и это накладывает на нас ответственность, заставляет вести себя, руководствуясь одним лишь рассудком. Мы сами выбрали этот путь. Правильно это или нет — решать тебе. Чтобы что-то изменить, нужно рискнуть. Боги не дают испытаний просто так.
— Звучит так, будто ты предлагаешь мне поступиться законами клана.
Дииса усмехнулась.
— Я такого не говорила, волчонок. Хотя, нерушимых законов не существует.
Лицо Лика стало задумчивым. Он высвободил руки из ладоней матери и едва заметно улыбнулся.
— Спасибо за чай… и этот разговор.
— Ты всегда можешь прийти ко мне за советом. В любое время.
Дииса проводила уходящего сына взглядом. Лик сказал достаточно, чтобы догадаться, в чем дело — и от мысли, что ее волчонок взрослеет, ей стало тепло.
[1] Маун-трава — другое название валерианы.
Глава 16Митьяна
Запомни золотое правило: много маленьких лучше одной большой. Подумай токмо: увидят пять ватрушек с ладонь размером, и решат, что ты ленишься сделать двадцать. Плохая, значится, хозяюшка.
Из наставлений матери будущей деревенской невесте
Х514 год, 13 день месяца Зреяния
Столяр Варлам с сыном приехали в деревню на день позже, чем планировали — утром тринадцатого дня месяца Зреяния. Первым делом, как и водилось в Калсангане, они направились к старосте — поприветствовать, отобедать, обменяться новостями.
С самого их приезда Зера была сама не своя. Когда Митьяна заглянула к ней домой, чтобы позвать за водой до ручья, она отказалась, заявив, что никуда из дома не выйдет. Мита знала подругу слишком хорошо и оставлять одну не намеревалась. На улицу она вытаскивала ее чуть ли не силком.
— Не выйду я, ясно вам? — упиралась Зера, бросая гневные взгляды на деда Казира. — Что хотите делайте, запрусь в сарае, не выкурите!
— Пойдем. — Мита потащила ее за рукав. — Поговорим.
До ручья шли в молчании: Зера дулась и на травницу не смотрела. Пока набирали ведра, Мита перебросилась парой слов с Радией, которая тоже спустилась пополнить запас воды. Зера продолжала отмалчиваться. Стоило жене старосты уйти, как Мита огляделась, отставила ведра в сторону и потащила подругу в кусты, подальше от случайных ушей.
— Ну, чего тебе? — не выдержала, наконец, Зера.
— Что у тебя не сложилось с этим Миленом?
Зера пожевала губу. В сочетании с растрепанными черными волосами, которые девушка не успела поутру заплести в косу, это выглядело забавно, и Мита тут же вспомнила Тира. Странно, но, кажется, она скучала по этому веселому вранолюду.
— Не сложилось… Не сложилось, говоришь… А я и не хочу, чтобы складывалось, понимаешь?
Митьяна вздохнула и усадила подругу на траву.
— Выкладывай.
— Да не хочу я за него замуж! — громко заявила она.
И заревела.
Мита потерла лоб. Слезы подруги ее не удивили: Зеру могла расстроить любая мелочь, а тут такое. Браки не по любви в деревнях были обычным делом. Девиц пытались пристроить, пока те были молодые — а что они в любви понимают, когда им всего по пятнадцать лет?
— Не нравится он тебе?
— Не нравится! — завыла она и всхлипнула. — Надоело, понимаешь? Все одно вокруг талдычат, какой он хороший, какой надежный, богатый и все вот это вот… Да на кой мне его деньги, если я сама ему не нужна-а?..
— А деда Казир чего?
— А ничего! Хочет, чтобы я за него за… Замуж… И детей… Внуков надо… А не надо мне от него детей! И уезжать никуда не хочу-у… как я без тебя буду-у…
Митьяна обняла подругу, позволив той уткнуться в плечо. Зера тряслась и всхлипывала.
— Хорошо тебе, Мит… — пробурчала она, немного успокоившись. — Никто тебя замуж не гонит. Это я для всех в старых девах хожу. А тебе хоть бы что, ты ж знаха-арка…
Травница улыбнулась. Ей было почти двадцать, но с замужеством никто не приставал, ни деревенские, ни отец. Почему-то все решили, что Мита дала обет целомудрия, словно монахиня или служительница храма древних богов. Зеру же, которой месяц назад исполнилось девятнадцать, уже не один год пытались пристроить в «хорошие руки», да только та упрямилась и старательно портила образ прилежной невесты на каждых смотринах.