Муж-то понял, а ЖЗЛ не желает. Объясняй теперь то, что ей и без Полины ясно:
— Очень нужно Боровской заниматься, глаза свои красивые портить. Ей нужна «корочка», остальное — папа сделает.
ЖЗЛ выразительно глянула на Полину, но продолжала по-прежнему ровно:
— Со студентами надо работать.
— Со студентами или с родителями? — грустно улыбнулась Полина. — Может, не работать надо с ними, а исключать? Таких, как Боровская? — И, прикинувшись совсем уж дурочкой, предложила: — Что, если так и поставить перед министерством вопрос: институт принимает всех, кто хочет, а оставляет тех, кто может. План по валу мы, сдается, перевыполнили.
Декан захлопнула лежащую перед ней папку, и Полина поднялась со стула.
— Между прочим…
Полина снова села. Хотя ее «между прочим» должно было предполагать что-то совсем незначительное, однако по тому, как декан это сказала, поспешно отведя глаза от ее настороженного взгляда, Полина поняла, что сейчас-то ЖЗЛ и выдаст то, ради чего весь этот разговор затеян.
— …тебя, кажется, должны переизбрать в конце семестра? — Вопрос чисто риторический, потому что ЖЗЛ все знает лучше Полины. — Как у тебя с характеристикой?
— Все в порядке, — недоуменно пожала плечами Полина. Характеристика, как и само переизбрание, дело чисто формальное. Ее даже и не зачитывают: все и так знают, кто что. — Она уже на подписи у завкафедрой, — сообщила для полной ясности.
— Так вот, — ЖЗЛ снова открыла папку, сделала вид, что ищет что-то, — Глеб Андреевич твою характеристику не подписал.
Глеб, правда, грозил неприятностями на переаттестации, в случае если Полина откажется от общежития. Но она же в конце концов согласилась.
Хотела сказать об этом декану, но вдруг перехватило дыхание, как в сегодняшнем сне. Характеристик, как известно, не дают, если собираются объявить служебное несоответствие.
— Вот так. — Встала, подошла к окну. — Говорит, не справляешься со своей общественно-воспитательной работой.
— В каком смысле? — Полину отбросило на спинку стула.
— В прямом! В твоей группе такое происходит… — Кажется, впервые в жизни ЖЗЛ затруднялась в выборе выражений. — Знаешь, из-за чего Дротов затеял драку?
Полина пыталась выяснить это в общежитии. Но староста ответил: «Спросите у Дротова», а тот, когда наконец объявился, не пожелал вдаваться в подробности: «За дело!» — и все тут.
— Кажется, тут что-то личное…
— «Кажется»! — ЖЗЛ резко отвернулась от окна. — Нет, уважаемая Полина Васильевна, не личное! В том-то и дело! Их драка имеет общественную… если хотите, политическую окраску.
— Какую-какую?
— А вот какую именно — сами должны уточнить и написать в своем агитаторском отчете. — ЖЗЛ перешла вдруг на «вы». Вернулась к столу и, подвинув к себе телефон, сняла трубку, давая понять, что сказала все.
Выходя из кабинета, Полина глянула на часы: разговор с деканом занял пять с половиной минут. За оставшиеся четыре с половиной надо его забыть, настроиться на занятия. «Показывать свое настроение студентам так же неприлично, как ходить с нечищеными зубами» — так, кажется, говорил их методист?
Села на стул в деканатском «предбаннике», пытаясь успокоиться, отрешиться от посторонних эмоций. Но успокоиться не могла: почему же ей не подписывают характеристику? Из-за Дротова? Но в их педагогической практике и не такое случалось. Из-за Боровской? Нет, заведующий не так примитивен. Тут что-то другое. Что?.. Стоп. Надо думать о занятиях, остальное — забыть. Студенты — народ чуткий…
Перед дверью аудитории Полина останавливается, мысленно оглядывает себя с головы до ног — все ли по форме? Однажды на последней паре студенты стали вдруг канючить: «Отпустите нас, Полина Васильевна». — «С какой это радости?» — раскрыла глаза Полина. «Ну, отпусти-и-ите! У вас ведь сегодня… такой день!» — «Какой?» И тут до нее дошло: собираясь после института в гости, она надела необычно нарядное, яркое платье.
Студенты тут же это усекли…
Толкает дверь, бодрой, энергичной походкой входит в аудиторию. Сеять разумное, доброе и тем более вечное спустя рукава не положено.
Студенты встают, громко двигая стулья.
— Здравствуйте, садитесь, — улыбается им. Это любимая группа Полины, и ей приятно, что ответные улыбки не заставили себя ждать.
К тому же она у них агитатор. Это слово Полине Слух уже не режет. Раньше она возмущалась: «Ну почему, скажите на милость, «агитатор»? Кого мы тут агитируем? Студентов? За что?» — «Как за что?! — рассмеялась тогда Галка. — За то, чтобы вовремя сдавали хвосты, чтобы не пропускали занятия. И вообще, чтобы учились!» Теперь привыкла: агитатор так агитатор, какая разница? В этой группе, правда, агитировать за учебу некого. Одну только Боровскую.
— Рада видеть вас в полном здравии. Кого мы имеем, кого потеряли? — Обводит взглядом присутствующих, открывая журнал.
— Дротова нет, — подсказывает староста Света Юлова.
У Светы тонкие правильные черты лица и огромные, как на портретах Глазунова, печальные глаза. Попадись она случайно какому-нибудь кинорежиссеру, наверняка сделал бы из нее кинозвезду. Недавно Света стала носить очки — много читала, испортила зрение. Жаль: очки ее портят.
— А почему нет Дротова? — спрашивает Полина, соблюдая форму. Такой поворот она предвидела. Придется опять ехать в общежитие.
— И Боровской. — Света ждет от преподавателя понимания — дескать, Дротова нет, зачем же Боровской приходить?
Полина откладывает журнал посещаемости, открывает план.
— Сегодня мы поговорим о некоторых языковых категориях. Начнем с модальности…
В дверь просовывается голова Боровской:
— Можно?
С опозданием на целых пять минут! По правилам надо бы послать в деканат за допуском. Но жаль времени.
— Садитесь, — разрешает Полина. — Итак, что такое модальность?
— Отношение говорящего к действительности, — отвечают чуть ли не хором.
— Молодцы! А как говорящий выражает свое отношение к действительности?
— По-разному, — говорит Юлова. — Но чтобы выражать отношение к чему-то, нужно его иметь. Тем более к такой сложнейшей философской категории, как наша действительность.
Схлопотала? Сама виновата: сеяла юмор, а пожинаешь, с легкой подачи Дротова, иронию. Что ж, назвался груздем…
— Вы правы, Света. Вопрос не точен. Поставлю его иначе: какими языковыми средствами пользуется говорящий для передачи своего отношения к действительности? Пожалуйста, Боровская.
— Языковые средства бывают… — начинает Боровская и замолкает.
Группа терпеливо ждет. Полина — тоже. Нетерпение — привилегия студентов, а не преподавателей.
— Какие же?
— Лексические… — не выдерживает кто-то на последнем ряду.
— …И грамматические, — дополняет Юлова.
— Правильно. Назовите их, — снова поворачивается к Боровской: со студентами, как сказала сегодня ЖЗЛ, надо работать, со слабыми — вдвойне.
— В русском или в греческом? — уточняет Боровская.
— В каком хотите. — И, исправляя проскользнувшее помимо воли раздражение, уточняет: — Какими средствами мы передаем, скажем, нереальное действие?
Боровская потихоньку косит глаза в учебник. Сейчас найдет нужную страницу и выдаст безукоризненно верное правило. Дротов бы уже ерзал на стуле. И Полине стало вдруг скучно-скучно…
— Знаете что, — обращается к Боровской и к остальным, — давайте поиграем в «если бы».
— В «Если бы я был директором»?
— Почти. Нереальное условие ставлю я, а ответ дайте вы, хорошо? Итак: если бы я был министром высшего и среднего образования…
— У-у-у, — загудели сразу все, — это условие абсолютно нереально!
— Помечтать-то можно, — предлагает Полина. — Хорошо, — уступает все же группе, — деканом факультета, это ближе. Итак…
И вдруг посыпалось:
— Я бы дала возможность выбора предметов: чтобы по желанию, а не из-под палки.
— Практику ввел бы с первого курса. А то до четвертого не знаем, ради чего зубрим.
— Ввел бы свободное посещение!
— Отменила бы лекции: зачем тратить время на то, что можно прочесть в учебнике!
— Отменила экзамены.
— Дай вам волю, вы бы и занятия отменили, — усмехнулась Полина.
— Не все, только некоторые.
— И вступительные отменить! — потребовали, вдохновляясь собственным энтузиазмом. Ничто, Полина заметила, так не поднимает человека над миром, как сознание своей силы.
— А что? Если принимать в институт всех, кто хочет? А оставлять лучших. — (Можно подумать, что они слышали ее сегодняшний разговор с деканом). — Сразу бы успеваемость подскочила! Нет, правда. Если бы ввести такую систему?..
— Условие ставлю я, не забывайте, — напоминает тем же шутливым тоном.
И ее сразу поняли, продолжали:
— Давал бы повышенную стипендию не за пятерки, а за моральные качества студента.
— И преподавателям бы установила дифференцированную оплату. Почему за разный труд одинаковая зарплата?
— В самом деле! Мы же видим, как одни выкладываются, а другие лишь бы время отбыть!
— Я бы ввела новый предмет: «Совесть», — предложила вдруг староста Юлова. — И еще: «Доброта».
— А как вы собираетесь учить доброте? — поинтересовалась Полина.
Юлова растерянно молчала.
— Собственным примером, — подсказал ей кто-то.
— Пора ввести и новое понятие — «нравственный прогресс». Технический ведь есть, социальный есть, а нравственного, выходит, нет?
— Спасибо, достаточно. Поиграли, и хватит. А теперь проверим ваши сочинения по греческому. Какая там была тема? «Поступок, которым я горжусь», верно?
— Полина Васильевна, я не приготовила, — надула губы Боровская.
— Почему?
— Не могла придумать.
— Да что вы, Лиза! Разве я поверю, что вы не могли вспомнить, — на этом слове сделала легкий, едва заметный акцент, — ни одного хорошего поступка?
— Нет.
— Я тоже не сделал.
— И я.
— И я…
— Кто же сделал?
Руку подняла Юлова, еще несколько человек. Да-с, негусто!
Света на вполне сносном