С Интуристом тоже распрощался без малейшего сожаления.
Линка пошла к декану факультета (Елена Александровна только вступила в должность и своего прозвища Железная Лена еще не заслужила), рассказала ей, что муж блестяще владеет четырьмя языками, что из-за нее он бросил перспективную работу.
— Пусть пишет заявление на имя ректора, — обнадежила Елена Александровна.
Через неделю он работал на кафедре второго языка почасовиком.
— Со временем возьмем на ставку, — пообещала декан. — Притрется к коллективу, приживется…
Но Володя притираться не захотел.
— Педагогическая деятельность — не для меня, — решил, отработав один семестр. — Все эти планы, конспекты, отчеты… целые тома! Да и не могу я из урока в урок долдонить одно и то же: «В английском языке, в отличие от русского и немецкого, существительные не изменяются по падежам и не имеют категории рода…»
И стал искать работу сам.
Линка очень переживала за него. А тут еще случилось непредвиденное.
Однажды, отыскивая какой-то телефон, взяла записную книжку мужа. Оттуда выпал сложенный вчетверо лист. Автоматически его развернула.
«Дорогой Володя!..» Почерк ровненький, красивый — кто-то, видно, очень старался. Сложила лист, собираясь вернуть его на место. Но что-то дернуло ее руку, заставило снова развернуть. Сердце застучало быстро-быстро, а глаза сами побежали по строчкам.
«…с тех пор как мы расстались, я много думала…»
«…не хочу сказать, что мой новый муж плохой, но… если ты можешь забыть прошлое…» Подпись: «По-прежнему твоя Женя».
Линка опустилась на стул, откинулась на спинку. «…Твоя Женя». Чушь, бред какой-то. Письмо, вероятно, кому-то другому. Но почему оно в его блокноте? В одном из своих писем Володя писал: «Жену найти просто. Трудно найти друга». Но ведь такого друга он уже нашел. «Ты у меня единая и неделимая», — повторяет чуть не каждый день. Зачем же эта Женя? Кто она?
«Ой, до чего же я глупая! — успокоила сама себя. — Письмо старое, мало ли что было до меня!..» Но дата на конверте была недавняя.
Надо выпить димедролу и уснуть. Спать! Спать!
«Твоя Женя. Твоя, твоя, твоя…»
Утром все стало на свои места:
— Женя — моя бывшая жена, — объяснил Володя.
— Почему ты никогда о ней не говорил? — удивилась Линка.
— Я хотел. Но вначале тебе это было ни к чему. А потом… Потом побоялся: не так поймешь, мало ли… И я тебя потеряю. Да и забыл я про нее. Если бы не это письмо… Одумалась! Пожалела! — В его голосе зазвучали мстительные нотки.
Линке показалось, что он, сам того не сознавая, доволен и ее письмом, и ее раскаянием.
— Ты очень любил эту Женю? — спросила как можно безучастнее.
Володя обнял ее, усадил на колени:
— Ну какое это теперь имеет значение? Все в прошлом. — Водил рукой по ее волосам, плечам, шее. — Ты у меня — одна. Единственная. Ну что ты так расстраиваешься? Глаза вон какие воспаленные! Не спала? Все из-за письма? Глупенькая! Ну, перестань, перестань! Не плачь. Тебе нельзя нервничать — молоко исчезнет. Кроме тебя, мне никто не нужен, Веришь? — спросил, целуя ее мокрые щеки.
— Верю. Как не верить.
Но иногда — не очень, правда, часто — муж возвращался домой подвыпивши…
Наступила вторая после Дашкиного появления на свет весна, и Володя предложил отвезти ее в Отрадное: пусть попасется там, да и легче так — сессия на носу. Сам и решил отвезти Дашку к бабушке.
Когда поезд «Москва — Ростов» скрылся из виду и Линка, всплакнув, повернула от платформы к выходу, она вдруг обнаружила, что Курский вокзал нисколько за прошедшие два года не изменился: казалось, вчера она приехала сюда с матерью, готовясь покорить Москву своим актерским дарованием.
С вокзала пошла пешком: по Садовому, по улице Чернышевского — к бульварам. «Господи, неужели можно идти, а не бежать? Просто так, не куда-то — в магазины, прачечную, институт, детскую поликлинику, а просто по улице?»
На площади Дзержинского хотела сесть в метро, но увидела, какие довольные выплывают из «Детского мира» папы и мамы — с коробками, пакетами, свертками. И Линке тоже захотелось зайти в это царство игрушек, что-нибудь купить для Дашки. Ну, просто так. А подарит потом, когда поедет в Отрадное.
В секции механической игрушки выбрала смешного бело-серого зайца, ушастого, с медными тарелками в передних лапах.
Девушка-продавец завела игрушку, и заяц запрыгал на задних лапах, шевеля ушами, и оглушительно лупил в тарелки. Вот Дашка-то будет смеяться!
— Выпишите, пожалуйста.
— Платите в кассу. Два сорок.
Она уже отошла от прилавка, как вдруг услышала:
— Нет, мне, пожалуйста, вон тот, с красными полосами.
Линка вздрогнула, отпрянула назад. Толик! Сердце застучало так, что она перестала слышать окружающий шум. Ринулась прочь из магазина…
После письма, которое она получила от Толика на картошке, Линка виделась с ним лишь однажды.
Он подстерег ее как-то у Володиного дома.
— Лина, я очень виноват перед тобой, — сказал, идя рядом к троллейбусной остановке. — Не прощай меня сейчас. Одного прошу: не торопись. Тетя Катя сказала мне, что ты выходишь за Володю. Не торопись, Лина. Ну подожди, все уляжется. — Толик взял в свою ладонь ее холодные пальцы, крепко сжал. — Ты сможешь забыть о…
— Не смогу. — Линка вынула пальцы из его раскаленной ладони. — Не смогу, Толик, — повторила, Останавливаясь.
— Я должен тебе объяснить, Ли.
— Ничего ты мне не должен. — Посмотрела на него устало и пошла не оборачиваясь к остановке.
— Подожди, Ли, — нагнал Толик, схватил за руку. — Ну подожди же! Пойдем в загс, а? Прямо сейчас, хочешь?
— Нет, не хочу.
— Но ведь ты его не любишь! Назло мне, я же знаю!
— Ты всегда все знал, Толик. — Линка слабо улыбнулась. — Все и за всех! — Вырвала руку и вскочила на ступеньку тронувшегося уже троллейбуса.
Толик звонил по нескольку раз на дню. Но Линка клала трубку или просила ответить Володю. Звонки стали реже. А после рождения Дашки совсем прекратились.
«Все к лучшему, — успокоила себя Линка. — Он тоже покупает игрушки. Для сына или дочери?.. Интересно, он счастлив? А я?.. Ну конечно! Дашка, Володя — что мне еще нужно?!»
Она свернула за угол «Детского мира», к подземному переходу.
— Линка! — раздалось над самым ухом. — Ты?
«Вот дура, — ругала себя, чувствуя затылком, всей спиной, что Толик идет следом. — Ну чего обмираю? Он мне совершенно чужой. Я давно уже ничего к нему не испытываю. Давным-давно…»
— Присядем? — кивнул Толик на скамейку в скверике на выходе из подземного перехода.
Линка опустилась на теплые крашеные доски, сама удивляясь, как плохо ее слушались ноги. Закрыла глаза от бьющего в упор солнца.
— Почти как у нас в Отрадном, — тихо сказал Толик.
— Да, — согласилась Линка.
Мысль об Отрадном ее сразу успокоила. Представила поселок, погруженный в белое кипение цветущих садов, двор с ровненькими, тщательно выполотыми матерью грядками. Дашку, которая бегает, вспугивая кур, и хохочет-заливается. Ей там вольготно будет.
— Завтра мои прибудут в Отрадное, — как бы про себя, сказала вслух.
— Кто? — не понял Толик.
— Дашка с Володей. Только что их проводила и уже скучаю, — вздохнула и посмотрела на Толика. Ее взгляд был ровным, спокойным.
— Так ты одна? — быстро повернулся он к ней. — Может быть?..
— Нет, Толик. Ничего не может быть. Ни-че-го! — повторила по слогам и поднялась со скамейки. — Ты сам это прекрасно понимаешь.
— Нет, не понимаю.
Она повернулась и пошла к метро.
— Проводить-то тебя хотя бы можно?
— Отчего ж нельзя? — пожала плечами. — Проводи.
Он переложил сверток из правой руки в левую и взял Линку под локоть, спускаясь по ступенькам.
Вагон набит битком, и они оказались тесно прижатыми друг к другу.
— А как ты живешь? — поинтересовалась Линка, стараясь отодвинуться.
— По-прежнему, — не сразу отозвался Толик. — Пишу диплом. Режу трупы… — И, помолчав, добавил: — Семейное положение то же. Не женат и пока не собираюсь. — И, заметив, что Линка покосилась на сверток, пояснил: — Для однокурсника, его сынишке год исполняется.
— Дашкин ровесник…
До Линкиного дома доехали на удивление быстро. У своего подъезда она остановилась, протянула руку»:
— До свидания, Толик.
— Нет, я должен доставить тебя на этаж. Мало ли что? Подъезд темный, лифт ненадежный.
— Должен? — переспросила, усмехнувшись. — Ты всегда своеобразно понимал свой долг. Прощай. — Повернулась и, не оборачиваясь, направилась к лифту. Прежде чем нажать кнопку, все же посмотрела назад — не идет ли следом. Нет, стоит.
Двери лифта почти захлопнулись, как вдруг сильные ладони протиснулись в узкую щель, разжали сомкнувшиеся было створки, и Толик ворвался в кабину, надавил на самую верхнюю кнопку. Над Линкой нависло его отяжелевшее, разгоряченное лицо.
— Ты что? Ненормальный? — уперлась ладонями в его плечи, пыталась оттолкнуть. — Пусти! Пусти же!
Толик не обращал внимания на ее крики — обалдело, суматошно целовал волосы, шею, лицо…
— Уйди! — повторила задыхаясь. Тело ослабло, ноги дрожат.
Толик все сильнее прижимает ее к стенке кабины.
— Уй-ди! — Силы оставили ее, руки безвольно опустились. — Да что же это такое? Господи, что нее это?..
Ладонь нашарила панель, без разбора нажала на все кнопки сразу. Лифт остановился, и в наступившей тишине раздался голос: «Диспетчер слушает. В чем дело?» Толик откачнулся, уставился на Линку невидящим взглядом. «В чем дело? — повторил голос. — Вызывали?»
Линка молча нажала кнопку нужного этажа, лифт остановился, двери распахнулись, и она, выждав, пока двери снова стали сходиться, резко оттолкнула Толика, выскочила из кабины.
Пальцы дрожали, ключ не попадал в замочную скважину. Наконец — поворот, щелчок, и она в квартире. Едва успела захлопнуть дверь, как раздался стук.
— Пусти. Открой. — Голос из-за двери глухой, хриплый. — Ли, слышишь? Не мучай, открой. На минуту. Не могу без тебя, слышишь? Хочу тебя… Люблю, слышишь? Люблю! Мы должны… Мы имеем право…