— Ты бы поторопилась, обезьяна! — постучала Полина в дверь ванной. — Папе нужен душ.
Володя идет с утра на какую-то важную встречу, и по этому случаю у них семейный завтрак.
Володя ковырнул два раза вилкой и отставил свое любимое жаркое в сторону.
— Невкусно? — заволновалась Полина.
— Да нет, — помялся Володя, — привкус какой-то… странный.
— Бедненький, — рассмеялась Полина, — привык к термосам! Натуральный вкус тебе уже кажется странным!
— О-безь-яна… — напевала Дашка, стоя между отцом и матерью в лифте, поочередно толкая их то левым боком, то правым в такт песне. — Встала очень рано. О-безь-яна!..
— И чего обезьяне не спится? На работу рано, что ли? — поинтересовался Володя, зевая.
«В самом деле, — подумала Полина, доставая помаду и подводя губы, — была бы моя воля, я вообще бы не встала. Спала бы и спала целую неделю. Через полтора месяца — отпуск. Вот уж высплюсь…»
С двух сторон переулка, ведущего к институту, протянулась разноцветная гирлянда из машин разных марок и выпусков. Но в основном «жигуленки» — преподавателей, сотрудников, студентов. А сегодня в этой оранжево-бежево-синей цепочке выделялось что-то непривычно черное, длинное и сверкающее. У ректора «Волга», а тут кто-то важный пожаловал, — отметила Полина. — «О-безь-яна…» Тьфу ты, привязалась!»
У деканата ее ждала мама Боровской — довольно бойкая женщина средних лет, которая еще не полностью утратила броскую красоту.
— Елизавета Петровна, — представилась так важно, что это прозвучало чуть ли не как «Елизавета Первая», отметила про себя Полина, проводя Боровскую в смежную с кафедрой комнату.
Интересно, какой метод она изберет: атаку или защиту? Обычно родители двоечников начинают с нападения: «Сумасшедший поток информации, дети не справляются! Вы их чересчур загружаете!» Подшефному интернату ее студенты, правда, отдают много времени. Но это же — по доброй воле! Они с удовольствием делают добро. «Эти бездомные дети такие трогательные, — рассказывали Полине. — Мы еще и не уходим, а они волнуются: «Вы когда придете?» Лиза Боровская тоже увлеклась. «Он такой потешный, мой Петька, — рассказывала о своем подопечном. — Я его спрашиваю: «Петь, почему ветер дует?» — «Потому что деревья качаются», — отвечает…»
Но мама Боровской начала не с атаки, а с жалобы:
— И в кого она у нас такая лентяйка? Отец — трудяга, с утра до вечера, не считаясь со временем. Вы ведь знаете, какая у него сложная, ответственная работа? — Заглянула Полине в глаза, в самую-самую глубину. — Да и я… вот, посмотрите, посмотрите на мои руки, — протянула свои небольшие ладошки, в бороздках которых залегли темные неотмывающиеся следы. У матери, Полина помнит, тоже руки от постоянного копания в земле до самой зимы не отмывались. — Вот видите, — показывала трудовые мозоли. — Я ведь все сама делаю, участок на даче большой, помогать некому. Редиска, клубника…
Полина опустила глаза.
Прощаясь, Елизавета Петровна попросила:
— Не сообщайте, пожалуйста, мужу. У него и так работа нервная, а тут еще…
Боровская встала, и Полина заметила, что капроновые чулки у нее разного цвета. Да, оба — нежно-телесные, но оттенок одного заметно темнее. Торопилась, видно. Прямо с дачи, как надо понимать. А может, нет пары. Порвала один чулок, а второй — новенький, не выкидывать же — Полина по себе знает, как жалко.
И Полина вдруг почувствовала к ней острое, почти сестринское сострадание: жена такого начальника, а тоже на себе экономит. И о здоровье мужа печется: «У него работа нервная…»
Полина обещала не сообщать.
Но Боровский сам откуда-то узнал об «успехах» своей дочери и позвонил. Полина отвечала на его краткие вопросы тоже кратко. Высокопоставленный родитель моментально уяснил ситуацию.
— По другим предметам тоже так? И как долго это длится? — уточнил.
— Со второго курса, — ответила Полина: не могла же она соврать!
— Ясно, — ответил родитель и, поблагодарив, повесил трубку.
А на следующий день Лиза принесла заявление.
— Ухожу санитаркой в больницу, — всхлипывая, объяснила в деканате. — Папа устроил…
Однако ее производственная практика длилась недолго: ЖЗЛ ее заявления не подписала, и Боровскую под нажимом студенческой общественности, тонко организованным деканатом, вернули в институт.
— Полина Васильевна, — радостно вскрикивает лаборантка Верочка, едва Полина показалась в дверях кафедры. — Вы записались на компьютеризацию?
— Чего-чего?
— Ну когда вам удобно — по субботам или по воскресеньям?
— Разумеется, по выходным. А еще лучше — во время отпуска, — отвечает серьезно.
— Всего десять лекций — на уровне ликбеза.
— А что потом? — уточняет Полина.
— Потом — опять лекции. Пока не приобретут компьютеры. У нас пока только один — на весь институт.
— А когда их приобретут?
— В двадцатой пятилетке, — проинформировал вошедший Роман Грызлов. — Ты что, наш институт не знаешь, что ли?
— Кто же читает лекции, Ром?
— Потапыч, с военной кафедры. По совместительству, так сказать, общественное поручение. — Ромка многозначительно улыбнулся и глянул на Глеба. Но тот продолжал писать: насчет общественных поручений он шуток не разделяет. — Нам Потапыч так и заявил: «Без компьютеров мы жить не можем!» А когда я его спросил, как, дескать, это будет выглядеть и зачем, он ответил: «Вот этого я еще не знаю. Но — не можем, это всем ясно»… — Ромка снова бросил взгляд в сторону Глеба, но его лицо оставалось каменным.
Грызлов протиснулся к столу заведующего.
— Я, собственно, зачем пришел-то. Тут нужна твоя подпись, Глеб. На нашем пособии. — Он вынул из папки какие-то бумаги, положил их на стол перед Сухоруковым. Тот перевел недоуменный взгляд с бумаг на Романа. — Мы же с тобой пособие написали, забыл?
— А-а, — вспомнил Глеб и заулыбался, стал листать написанные и перепечатанные тексты.
— Нормально, сбацал, а? — не дождавшись, видно, заслуженной похвалы, оценил себя Грызлов. — Тебе осталось подписать. А заодно подмахни и это. — Роман положил перед ним другой листок. — Направление на мою стажировку. В Афины. Надеюсь, ты не возражаешь?
Глеб подписал обе бумаги. И вдруг поднял глаза, встретился с Полиной взглядом. Она тут же отвела его в сторону, но было поздно — Глеб уловил усмешку.
«Ну и дура! — обругала себя Полина и направилась к выходу. — Нужно было показать, что ты обо всем этом думаешь, очень нужно? В конце концов, соавторство — вещь почти узаконенная. Ну нет у завкафедрой времени на научно-методическую скукомотину, ну где его взять? А в план каждый год что-то вписывать надо. И не твое это вообще дело. И если не умеешь, как Роман: «А заодно и это…» — так молчи и не ухмыляйся. Кому ты что доказала? Ромке на твое мнение начхать. А Глебу… ему не совсем, в том-то и дело. Потому что отрицательных эмоций у заведующего кафедрой и без тебя хватает. И эту твою ухмылочку он при распределении нагрузки обязательно вспомнит. А то и раньше…»
— Полина Васильевна, — окликнул Глеб, когда она взялась за ручку двери, — я к вам сегодня на экзамен приду, не возражаете?
— Возражаю! — откликнулась Полина нарочно кокетливо и обернулась: так ли Глеб воспринял шутку? Ведь все равно придет, зачем же спрашивать?!
Но заведующий смотрел на нее жестко, давая понять, что словоблудству тут не место и не время.
И он, разумеется, прав. С Железной Леной Полина себе этого не позволила бы.
В коридоре глянула на часы и прибавила шагу: в девять тридцать назначена встреча в деканате. Дротов и администрация.
На экзамен Глеб пришел без опоздания. «Боится пропустить Боровскую, — поняла Полина. — Чтобы экзаменатор, чего доброго, не сыпанула и без того травмированную студентку».
— А где Дротов? — шепнул завкафедрой, усаживаясь за стол. — Опять что-то выкинул?
Полина пожала плечами и пригласила первого.
Все шло хорошо, группа сильная, никаких сюрпризов тут быть не может. Глеб уже начинал поерзывать на стуле, собираясь уйти.
Села отвечать Юлова. Полина откинулась на спинку, приготовилась слушать. Ответы Юловой обычно доставляли истинное удовольствие, и Полина втайне порадовалась, что завкафедрой не ушел.
Но Юлова сидела, глядя на чистый лист бумаги, и молчала.
— Пожалуйста, начинайте.
Юлова молчала.
— Что случилось? Вы себя плохо чувствуете?
— Нет, нормально. Я не могу ответить на первый вопрос.
— Отвечайте на второй.
Юлова начала что-то неуверенно мямлить.
Полина наклонилась было к Глебу, чтобы объяснить: дескать, что-то не так, Юлова — одна из самых сильных. Но Глеб ее опередил:
— Совершенно беспомощный ответ. Явная двойка.
— Да нет, Глеб Андреевич, это…
Но тут в дверь просунулась голова лаборантки:
— Глеб Андреевич, вас междугородная вызывает.
Глеб ушел. Юлова снова замолчала.
— Да что с вами случилось? Что-нибудь дома?
Юлова вдруг поднялась с места и выбежала из аудитории.
Придется ставить двойку.
Но тут вся группа встала на защиту Юловой:
— Полина Васильевна, не ставьте! У нее дома несчастье.
И все наперебой стали рассказывать. Оказывается, ее отец, инвалид второй группы, отправился вчера в Москву заказать очки — Юловы жили в пригороде. Взял вое имеющиеся деньги — может, что попадется — и поехал. В городском транспорте ему вдруг стало плохо: Петр Иванович сердечник. Пока вызывали «скорую», пока его откачивали, кто-то вытащил у него деньги. А может, сам потерял. Но когда он очнулся, полез в карман и ничего там не обнаружил, ему снова сделалось плохо.
— А много денег-то было? — поинтересовалась Полина.
— Много, — ответил кто-то.
— Для Юловой много — когда больше рубля, — усмехнулась Боровская.
Но ее оборвали:
— Там была вся его зарплата.
Получал Петр Иванович, как Полина знала, девяносто рублей. Плюс пятьдесят — пенсия жены, тоже, инвалида. И когда он понял, что лишил семью своего месячного заработка, он не смог этого перенести.