«Ты, Ром, по-моему, просто вредитель, — предупреждала его Галка Леонова. — Подрываешь авторитет самого принципа: не доверяешь сознательности человека новой формации».
«Это ты, что ли, новой формации?» — хохотал Роман.
Теперь Грызлов носится с идеей комиссии межвузовского контроля и уже числит себя ее председателем.
При этом Грызлов умудряется помнить и про личные потребности: делает для какого-то неизвестного поэта подстрочники известных немецких и французских авторов. Время для этого выкраивает в основном за счет скорости передвижения — носится по институту взмыленный. Только и слышишь: «Всё! Меня для всех нет! Я — улетел…» «Остынь! — как-то схватила его за рукав Полина. — Куда мчишь-то?» — «Надо, Поль, надо! Овес-то вздорожал, кормить Пегаса нечем! — пожаловался Ромка. Но дело не забыл: — Передай Леоновой, чтобы обеспечила явку: на общество трезвости — десять человек, на партконференцию — пять!»
Одна Железная Лена не дает ему себя подгонять. «При пожаре звоните 01», — говорит ему.
«Как его учили», — усмехается Леонова.
Нет, уж лучше Глеб, чем Роман.
Полина снова повернулась лицом к морю, к солнцу. До чего же оно здесь оглушительное, ошалеть можно!
«Нет, пока светит солнце, я живу!» — подмигнула плотной сверкающей сини. Сквозь сощуренные ресницы лучи дробились, рассыпались широким радужным веером.
Переизбрание? Характеристика? Может, и в самом деле у Глеба руки до этого не доходят? Ведь у него куча дел — Полине и в кошмарном сне не приснится: приказы, отчеты, ответы на «инструктивки», распределение нагрузки, стажеры, аспиранты… Да еще собрания, советы, конференции. И везде не просто посидеть, а — с идеями. И каждый раз — с новыми.
Глебу еще памятник поставить надо, что согласен вести этот воз…
…У кромки прибоя Дашка строит башенки из сырого песка. Строй, дочка, строй! Самое время. Потом они уже не будут так хорошо получаться…
Опять за свое! Отвела взгляд от Дашкиных песчаных замков, перевернулась на спину.
— Ну что ты все вертишься? — сонно промычал Володя.
И впрямь, чего ей не лежится? Море, волны, песок. Рядом Володя и Дашка. Оба здоровые. Что еще надо? Дыню! Как она забыла! Володя еще вчера вздыхал: «Какой тут рынок! А дыни! От одного запаха умереть можно!» Он их любит не меньше, чем Дашка. Вот спадет солнце, тогда… Нет, тогда будет меньше выбор. Надо сейчас.
«Дыню… Дыню… Дыню…» — выбивали волны.
— Ты куда? — разомлело спрашивает Володя.
— На рынок.
— И не лень? — ворчит беззлобно. — В такую жару?
— Я быстро. — И, натягивая на ходу сарафан, босиком бежит по горячему песку.
По рынку ходит, как по выставке: от одного ряда к другому. И каждый новый красочнее, пахучее, аппетитнее предыдущего. Горы фруктов — яблоки, груши, персики, — прилавки трещат от тяжести. На земле желтыми пирамидами высятся дыни, зелеными — арбузы. Резкие запахи укропа, кинзы и тонкий дынно-арбузный аромат.
Шум, гам, беззлобная перебранка, веселый торг.
— Почем дыни? — интересуется у загорелой колхозницы, хозяйки янтарной горы.
Рядом муж — небольшого росточка веселый мужичонка. Отчаянно черный, как и жена.
— Та по сорок уступлю, — отвечает, махнув рукой: мол, совсем задаром.
— Та мы ж по тридцать пять хотели, Мань, — простодушно вылупил на нее глаза муж.
— Не гавкай, — коротко посоветовала жена, и семейный конфликт был исчерпан.
Полина торговаться не стала — зарплата дает возможность не скаредничать. Времена ломбардов и экономии на спичках — в далеком прошлом. И потом, Из-за каких-то пяти копеек вносить разлад в семейное счастье супругов? Хватит.
Перед отъездом опять повздорила с мужем. И ведь опять из-за пустяка! Какого, сейчас уж и не вспомнишь. Всё нервы, нервы! Ну зато теперь — отдых, полное расслабление. Полежат на песке, позагорают, наберутся сил на целый год.
— Ой, Полина Васильевна! — раздалось над самым ухом. — Здравствуйте!
Повернулась — Боровская! Мир, как известно, тесен, даже на рынке как следует не походишь, не понаслаждаешься! Только рот откроешь, как кто-нибудь из студентов в него заглядывает. Бешеная популярность — как у кинозвезд.
— Какими судьбами?
Боровская ушла из института вслед за Дротовым. Глупо вышло: Дротов не хотел извиниться в письменном виде за свою драку, а когда в деканате постарались нажать на него сильнее — покинул их альма-матер.
Боровская из солидарности тоже бросила учебу. Хотела ехать за Дротовым, но он исчез. «Мария Волконская, ни дать ни взять!» — разводили руками в деканате.
— Где вы? Как устроились? — Полина вдруг почувствовала, что соскучилась по своей группе и была рада даже не самому блестящему ее представителю.
— Я тут с моим «фирмачом», на конгрессе, — охотно объясняет Боровская, вынимая из сумки визитную карточку: «Е. Б. Боровская. Секретарь-переводчик», адрес, телефон. На русском и иностранном. — Восстанавливаюсь в институте…
«Да, недолго носила терновый венец самопожертвования», — подумала Полина.
Сетка с дыней больно натерла ладонь, и Полина переложила ее в другую руку.
— Давайте помогу, — засуетилась Боровская. — У меня тут машина. В смысле от фирмы. Подвезу.
— Спасибо, мне рядом.
— Полина Васильевна, я хотела вас спросить… — начала Боровская и запнулась. — Я… мне… В общем, вы не знаете адреса Дротова?
— Знаю. Приходите вечером в «Чайку», комната сорок восемь…
Перед самым отпуском Полина получила от Дротова письмо с пометкой воинской части.
«Тут много воды, много неба и вообще всего навалом. Простор. И тишина…» — писал он. Целая поэма о море, о случившемся — всего несколько строчек:
«Я думаю иногда (часто — нет времени) — все, что произошло, — закономерно. Я что-то здорово запутался в своих отношениях. С людьми, с жизнью. И корабль — самое подходящее место, чтобы все распутать…» И приписка: «Извините за возможные грамматические ошибки — давно не повторял правил. И еще — мне так хочется назвать вас «Полина». Хотя бы один раз. Можно?»
После некоторого колебания показала письмо мужу — у них не должно быть тайн. Володя пробежал его глазами, насупился и ничего не сказал. Но в его молчании она прочла неодобрение.
— Дыня пришла! Дыня-дыняшка! — хлопает в ладоши Дашка, облизывает губы. — Будем есть?
— Да. Где папа?
— Ушел.
— Куда?
Дашка пожимает плечами.
— Знаешь, давай ее зароем. Она охладится, а потом…
Дашка делает кислое лицо, не соглашается. Закапывают дыню — так, чтобы ее окатывало прибоем. Полина устраивается у кромки. Шумят волны, шуршит галька. Солнце, покой. Только…
Как же он мог оставить Дашку одну? Правда, ребенок у них послушный, без родителей — никуда. И все же — это море. Мало ли что…
В последнее время Володя стал неразговорчивым, все чаще смотрит на нее и Дашку невидящим, ушедшим внутрь взглядом.
Дашку он, конечно, любит, но как-то «со стороны».
Перед самыми каникулами Дашка поделилась: «Ма, мы в классе роту организовали. С командиром, с подразделениями — все как у военных!» — «Зачем вам как у военных?! — всплеснула руками Полина. — А как классный руководитель это восприняла?» — «Она у нас в руках, — насмешливо мотнула головой Дашка. — Мы знаем, куда она ходила во время нашей самостоятельной. Мы послали двух дозорных, и они выследили: она ходила в гастроном!..»
Ночью, когда долго не спалось, Полина осторожно укорила: «Володь, почему ты так мало уделяешь Дашке внимания?» — «У тебя это лучше получается», — улыбнулся он и дернул шнур торшера…
Ну где можно столько пропадать? Неужели опять потянуло? Господи, как все было хорошо в последнее время: работал, совсем, кажется, забыл, что существует бутылка. Только однажды сорвался — итальянцы приехали, «размочили». Но здесь, на отдыхе, — ни разу. «Только море, воздух и пепси-кола», — пообещал перед отъездом.
Неужели не выдержал? Поднялась, вытянула шею в сторону кафе-стекляшки и находящегося по соседству специализированного магазинчика. Разве отсюда увидишь! Сходить поискать? Она улыбнулась, представив, как бегает вокруг и спрашивает: «Вы тут мужчину в синих плавках не видели?»
Снова легла. Но, поворочавшись еще некоторое время на песке, вдруг предложила:
— Даша, пить хочешь?
— Не-а, — отвечает Дашка. — У нас же дыня. Ма, она там не замерзнет?
— Потерпи немного. Отец придет, тогда…
Только теперь Полина стала понимать маму. «Знаешь, последнее время я боюсь радоваться, — призналась она как-то. — Только, обрадуешься, как непременно что-нибудь случится — то ли у Татьяны, то ли у тебя…»
— Спишь,? Или уже проснулась? — услышала над собой.
— Володя! — заулыбалась и вскочила на ноги. — Где ты был?
— Знакомого встретил. Он, оказывается, тут по соседству отдыхает.
— А я уж было… — виновато глянула в трезвые глаза мужа. — Ну, теперь — пир! У нас с Дашкой для тебя дыня в холодильничке!
— Дыня! Дыня! — Дочь бросилась ее откапывать.
Полина поднесла ломоть ко рту и вдруг положила на место, почувствовав, что ее сейчас вытошнит. С чего бы это? А когда они пошли с Дашкой купаться, спросила:
— Даш, ты хотела бы сестренку?
— Не-а, — ответила она набитым ртом. — Давай братишку.
— Ладно, я подумаю, — рассмеялась. А про себя решила: «Назову Сашкой. Это, — и для девочки и для мальчика…»
Во время обеда Дашка то и дело теребит отца:
— Пап, а мы на велике сегодня катались! Пап, а вечером покатаемся? Пап, а ты пойдешь с нами?..
Володя пожимает плечами и принимается есть суп. Ест вяло, словно одолжение делает.
— Невкусный? — спросила и разозлилась на собственный тон — заискивающий и извиняющийся, будто она сама такой приготовила.
— Да нет, ничего…
— Знаешь, кого я сегодня встретила? Боровскую! Ту самую!
— Что она тут делает?
— То же, что и мы, — загорает. С каким-то фирмачом — у него вроде бы конгресс. А заодно ищет Дротова.
— Тут, на побережье? Ну и как — успешно?