И что особенно обидно: Эдик даже не задумывался над всем этим. Видимо, считал ее жертву вполне нормальной, как узаконенную нагрузку к дефициту — югославскому гарнитуру.
Но рвать было как-то страшно. И потом — Катька. Хотя какой из него отец! Разве что обувает и одевает. Впрочем, в наше время это тоже немаловажно: Ира не знает, что такое стоять в очередях. «Упаковка у вас по первому разряду», — время от времени напоминает Эдуард. Тут — надо отдать ему должное.
И все же порой становится так тоскливо — хоть волком вой. Вот и сейчас — одна в новогоднюю ночь, разве это нормально? Самой, что ли, к Ленке поехать?
Однако «эффект вагона» — возбужденные обсуждения предстоящего праздника, смех, музыка из чьего-то магнитофона на дальней лавочке — сказался и на ней. Настроение поднялось. «И хорошо, что одна. Готовить не буду, посижу у телевизора, отдохну…» Когда она увидела огромного, нависшего над их лавочкой парня лет двадцати девяти — тридцати, она решила, что это тоже — часть праздничного проекта. Слегка пряный запах овчины от его армейского полушубка и еще какой-то неуловимый, терпковатый — то ли кожи от широкого ремня, которым подпоясан его полушубок, то ли еще чего — унесли ее мысли далеко, к сочным альпийским лугам с алыми маками, к зеленым отрогам гор с белыми пятнами пасущихся на них отар, где в плотной сверкающей сини парят царственно спокойные орлы, где «гуляет вольный ветер», где бушуют ревучие водопады.
От парня в овчинном полушубке веяло крепкой, здоровой силой. Голова его была где-то высоко, под самым потолком, и Ира не могла видеть его лица. Но чувствовала его взгляд — прямо затылком чувствовала.
Проворно достала косметичку — подправить съеденную вместе с мороженым помаду. Открыла зеркальце пудреницы и стала не торопясь водить светло-розовым тюбиком по своим губам.
И тут, случайно наведя зеркальце на парня в армейском полушубке, она заметила, что смотрит он не на нее, а на сидящего рядом мальчугана лет четырех-пяти. Ирина обиженно захлопнула зеркальце.
Отвернулась и стала смотреть в окно. А детворы-то, детворы! Понятно: зимние каникулы. В этом году им повезло: к празднику подвалило снегу, и дети, обалдев от его обилия и от собственной свободы, высыпали на санках, на лыжах, на самодельных полозьях. Горки и все мало-мальски возвышенные места облеплены ими, словно кулич цветным просом.
Парень в полушубке выходил на той же остановке, что и Ира. Покровское-Стрешнево. Только в другую дверь.
Поставив сумки на платформу, Ира стала искать перчатки, краем глаза наблюдая, как парень помогал сойти какой-то дряхлой старушке.
— Вас проводить? — предложил он ей.
— Не-е, родимый, мне недалече. Я еще на лавочке посижу…
Когда Ира разыскала наконец перчатки, толпа вышедших из вагона уже рассеялась, и Сергей, проходя мимо, легко заметил ее сумки. «Помочь, что ли?» Подхватил их и молча пошел вперед. Шагал он размашисто и твердо по узкой тропе. Ирина семенила сзади, то и дело попадая в сугроб — то левой ногой, то правой. Тропинка ускользала от нее, как вор от правосудия. «Обернись! Ну, обернись!» — внушала она ему. Сергей дернул головой, уклоняясь от нависших веток, неожиданно остановился.
Они шли парком.
— Как хорошо здесь дышится, правда?! — крикнула Ира в шагающую впереди широкую спину.
Он не обернулся. Парк кончился, они вышли на открытое пространство. Прямо перед ними стояла луна — огромная и рыжая. Перегородила всю дорогу, ну вот-вот в нее упрешься!
— Ох, здорово! — выдохнула Ира, останавливаясь. — Вы видели что-нибудь подобное?
Он не ответил.
— Нет, вы только посмотрите!
Сергей послушно задрал голову вверх, к холодным колючим звездам.
— А тишина-то! — прошептала Ира.
Сергей продолжал стоять с задранным лицом, ловя ртом редкие снежинки. «Ну что он все молчит? Хоть бы сказал что-нибудь!»
— Пошли, что ли? — сказал парень. — Вам прямо?
— Прямо, — обиженно подтвердила Ирина.
Он поставил сумки перед ее подъездом и стоял, молча глядя на Ирину.
— Вы всегда такой… такой замкнутый? — спросила она.
Сергей пожал плечами.
— Вам, я смотрю, тоже некуда сегодня торопиться. Может, зайдем ко мне? Я приготовлю вкусный пирог, утку с яблоками — праздник все же…
— И откуда ты взялась на мою голову?! — вздохнул Сергей, вынимая руку из-под ее плеча. — Откуда?
— С электрички, — смеясь, ответила Ира и встала, с кровати. — Тебе картошку или гречку?
— Как мне было хорошо, как спокойно! — продолжал, закрыв глаза. — Слушай, я уже забыл, что бывает так хорошо. Неделя — как один день! И рядом — ты. Я всегда знал, что я — один. Один в крепости, а вокруг — враги…
— …теперь я разрушила эту крепость, да?
— Посмейся у меня, посмейся!
Броском вскочил с кровати, сгреб ее своими крепкими ручищами.
— Пусти! — хохоча, отбивалась Ирина. — Пусти!
— Не пущу! — Он бросил ее поверх одеяла и, сделав страшные глаза и картинно растопырив пальцы, стал в позу Отелло. — Молилась? А-а?
— Хочешь моего ребенка сиротой оставить?
Нависшие над ней руки упали как подрубленные, Сергей сник, опустился на край кровати.
— Ну что ты так трагически все воспринимаешь?! Сергей! — пыталась растормошить его Ирина. — Ну не сиди голым, у тебя же температура. Иди сюда. — Подвинулась, стала вытаскивать из-под себя одеяло. — Укрывайся. Вот та-ак!
— Ох, ну откуда ты на мою голову?! — снова вздохнул Сергей, покорно ложась рядом. — Ну что ты во мне нашла?
— Что?.. Просто ты настоящий, Сережа. Нас-то-ящий! И потом я увидела в тебе какой-то надлом. По тому, как ты смотрел на того малыша в электричке. Как провожал его глазами, когда он выходил…
— Не надо, — попросил Сергей, сжав челюсти.
— …и я поняла, тебе плохо, нуждаешься в помощи.
— В помощи? — Он вскочил, сбросив одеяло. — Я?
— Глу-упый мой. — Ира снова набросила одеяло на его разгоряченную спину. — Хочешь воспаление легких схлопотать? Ложись! — Сергей продолжал сидеть, раздув ноздри. — Ложись, ложись! — Она силой уложила его на подушку. — И не сопротивляйся! А насчет помощи… Ничего обидного тут нет. Люди должны помогать друг другу.
— Ах, какая ты добрая!
— Да, — не стала отрицать Ирина. — Я считаю, что доброта окупается…
— Хочешь и доброту в бизнес превратить?
— А ты хочешь поругаться? — вспыхнула Ира, но взяла себя в руки. — Не надо, Сережа…
— Прости. — Он провел по ее волосам. — Просто я не верю во все это. Так не бывает.
— Почему?
— У каждого — своя корысть.
— Верно. Я тоже корыстна. Очень. Потому что мне нужно много: твоя душа. Вся целиком!
Он притянул ее к себе.
— Опять! — притворно возмутилась Ирина. — Ну сколько ж можно?
Через минуту она перестала сопротивляться…
— Как мне хорошо с тобой!
— Правда?
— Правда. Сереженька, Серенький мой.
— Не зови меня так.
— Не буду, — пообещала Ира. Она знала, почему он попросил об этом…
В тюрьму Сергей попал за драку.
Перед этим бывшая жена уговаривала его уладить все по-хорошему.
Она и ее новый муж, Станислав Аполлинарьевич, пригласили его в ресторан, благо повод представился.
Дебют Станислава Аполлинарьевича прошел успешно. Именинник, теперь уже солист Государственного оперного театра, стоял у входа в бирюзовый зал гостиницы «Прага», принимая поздравления. «Спасибо, спасибо», — отвечал сочным басом, с достоинством наклоняя посеребренную сединой голову.
Сергей топтался в углу, стараясь не обращать на себя внимания.
Гости были все солидные, громко не смеялись, двигались степенно. «Надо было съездить в ЦУМ, купить новые туфли, — думал он, пряча под стол ноги. — По такому уж случаю…»
Верочка улыбалась всем одинаково мило. Она держалась рядом с мужем, норовя прикоснуться к нему то плечом, то рукой, то краем платья.
«Ей теперь высшее образование ни к чему», — решил Сергей, обводя взглядом богатый стол — с черной и красной икрой, со всякими там жульенчиками-розанчиками.
Когда они поженились на первом курсе Политехнического, Вера мечтала о карьере. «Хорошего программиста из меня, конечно, не выйдет, — рассуждала она. — А вот по части управления… Толкового управляющего на производстве ценят не меньше, чем талантливого инженера…»
Первую сессию сдала. А во вторую ей было уже не до экзаменов. Лето, жара, ее постоянно мутило.
Потом — декретный отпуск, отпуск по уходу. Сергей перевелся на заочный и поступил на метизный завод — там больше платили. Днем работал, вечером занимался и подрабатывал на «левых» чертежах, дипломных проектах: кормящей матери нужно усиленное питание.
Когда Вера отняла ребенка от груди, она вдруг затосковала. Ходила из угла в угол по тесной, за семьдесят рублей, однокомнатной квартиры и вздыхала, вздыхала.
«Неужели это все? Неужели в жизни ничего уже больше не будет?» — спрашивали, казалось, ее красивые серые глаза.
— Знаешь, — весело начинал Сергей, — мне обещают повышение. Вчера меня представили начальнику. Потапычу. Хороший мужик, толковый. Вместо «здрасте» он повернулся к шкафу, вынул толстую папку: «Ф-ф-у-у! — сдул пыль и протянул мне: — Знакомься. Разберешься — возьму». А сегодня я папку вернул. Потапыч не поверил: «Уже?» А когда нему положил на стол и свои соображения по поводу этого самого электропривода, он прямо рухнул! Ведь об эту папку до меня трое уже челюсти сломали.
Вера молчала.
— Буду рацуху оформлять.
— Стоит ли? — сказала наконец Вера. — Кинут опять червонец, и все.
— Старший говорит, что можно авторское взять, — обиженно заявил Сергей.
— Без внедрения? Толку-то!
— Ну, со временем…
— Да брось ты! «Со временем», — передразнила Вера.
Вечерами, когда Сергей возвращался с работы, она отпрашивалась у него «по делам в магазины».
— Ну, понятно — ты женщина, — охотно отпускал муж.
Однажды она не вернулась. Среди ночи раздался звонок:
— Сережа, завези утром сына к старикам. Я его заберу потом…