В трубке слышалась музыка, чей-то смех.
— Вера, — попросил Сергей после паузы. — Оставь сына мне. Я его сам воспитаю.
Вера ответила не сразу.
— Что ж это за мать, которая отказывается от ребенка?..
…Станислав Аполлинарьевич поднял тост за искусство.
— За то, что нас поднимает над суетой, над обыденностью. За все высокое и духовное в этом мире. За красоту! — повернулся к Вере.
«Грамотно говорит, — признал про себя Сергей. — Я бы так не смог».
И тут же перехватил взгляд жены: пристальный, испытующий и… удовлетворенный. Словно она догадалась о причине его тайной зависти.
Потом она тихонько подсела к Сергею.
— Слушай, Сереж, — протянула руку и положила ее под столом на его жесткие пальцы, — у нас к тебе просьба. Ты бы не мог… В общем, Стасик хочет усыновить моего… нашего сына. И дать ему свою фамилию. А без твоего согласия…
Он выдернул пальцы из ее мягкой ладони.
— Дело в том, — продолжала шепотом, — что Стас уезжает в гастрольную поездку, за рубеж…
— Счастливого пути! — пожелал Сергей.
— Он бы хотел до этого…
— Нет!
— Ну какая тебе разница?
— Нет! Роди от него и…
— Видишь ли, — ее ладонь снова опустилась на его руку, — от Стаса не может быть детей. Никогда…
Сергей глянул на сидящего напротив человека. Вот он — довольный, улыбающийся, почти знаменитый, такой уверенный в себе и… «Никогда». Бедная Вера!
— Я тебя прошу, Сереж, — Вера заметила сочувствие в его взгляде. — Откажись…
Он резко повернулся к ней. Вера встала, вернулась на место — по правую руку мужа…
Когда гости разошлись и они остались втроем в пустом зале, Станислав разлил остатки шампанского.
— Ну, за нас? Ведь мы, можно сказать, почти родня.
Сергей пить не стал.
— Да, Верочка, ты говорила с… Сергеем?
Вера опустила голову.
— Ясно… — Стас измерил Сергея взглядом. Жесткие, колючие огоньки мелькнули в его глазах. Но он тут же их пригасил. — Я ведь отправляюсь туда, — описал бокалом плавную, уходящую вдаль дугу. — И хотел бы все оформить. Ну, по-быстрому, — подмигнул Сергею, словно сообщнику. — Кстати, Верочка, ты не считаешь, что нам с тобой должно быть совестно?
Вера вскинула на него свои серые глаза.
— Да-да, элементарно стыдно! Ведь мы до сих пор не подарили Сергею джинсовый костюм. — Он провел взглядом, словно горячим утюгом, по видавшей виды Сережиной тройке. — Ну, чего там, привезу! Мне это ничего не стоит! — Он снова повел бокалом — широко, размашисто. — У тебя какой размер? Пятьдесят четвертый или пятьдесят шестой?
Кровь застучала в висках, Сергей сжал челюсти, сдерживаясь.
— Ну что ты, мы ж по-родственному, — похлопал его по плечу Станислав Аполлинарьевич. — Скажи размер — и все дела.
В следующий момент Сергей понял, что может убить этого холеного служителя муз. Вскочил, бросился вон из зала…
— Нет, ну не гад ли! Хотел, чтобы я с-своего сына, копию меня, на джинсовый костюм п-променял!
Он задохнулся, закашлялся.
— Успокойся, Сергей. Ну, успокойся. — Ира гладила его по спине.
— И эт-та х-хороша! — Он стал вдруг заикаться…
— Успокойся. Это же давно прошло.
— Прошло? — вскипел Сергей.
— Расскажи, что было потом?
— Потом…
Через несколько дней Сергея вызвал начальник отдела кадров, показал письмо. Анонимное, конечно. В нем предупреждали заводское начальство, что их работник, Сергей Михайлович Якименко, приносит на работу фотоаппарат, чтобы переснимать служебные документы.
Вера, конечно, знала о его страсти к фотографии. Портреты его приятелей, товарищей по работе, были выполнены, как она всегда считала, не любителем, а профессионалом-художником. «Мог бы подрабатывать, — вроде бы шутила, рассматривая снимки. — Где-нибудь на южном побережье… А один сезон на пять лет нас бы обеспечил…»
Неужели Вера? Нет, не мог он в такое поверить.
На месяц его отстранили от работы. Но ребята из отдела попались умные, разобрались, что к чему…
Потом пришло другое письмо-заявление. В нем жена официально подала на алименты. До этого Сергей просто отдавал половину зарплаты.
Теперь Вера не хотела с ним встречаться. И сыну запретила. Сергей требовал, звонил, приезжал каждый день к ее новому дому. Часами простаивал у входной двери.
Однажды он задержался на работе и поехал к сыну позже обычного.
В подворотне Вериного дома стояли двое.
— Он? — спросил один, когда Сергей вошел в подворотню.
— Он, — ответил другой.
Сергей не успел поставить на землю свой дипломат, как они подскочили, скрутили руки.
Но сладить с ним оказалось не просто…
За драку — с телесными повреждениями — ему дали три года. У того парня ведь был свидетель, а у Сергея — не было…
Да, ровно тысячу и девяносто пять дней он носил это прозвище — Серый.
— А сколько получал твой муж? — спросил вдруг Сергей.
— Какое это имеет значение!
— А все же?
— Ну, триста, триста пятьдесят. В зависимости от месячного оборота.
Сергей погрустнел:
— Да, таких денег честным путем не заработать. Да ты по своему КБ знаешь. Ну ничего, пробьемся! — подмигнул Ирине. — Пока подойдет очередь на кооператив… А знаешь, меня хотят на старшего переводить. На заводе меня ценят…
Ира молчала.
— Я лучше всех схемы читаю. Вчера смешно получилось. Подзывает меня Кира, монтажница. «Сереж, — спрашивает, — что это за сопротивление?» Я лег! «Какое сопротивление! — говорю. — Это же клемма. Клем-ма!» Восемь лет человек работает на заводе и не знает элементарных вещей! Представляешь?
Ира смотрела на него с какой-то странной полуулыбкой.
— Элементарных вещей, Сереженька, можно не узнать, и прожив всю жизнь.
— Что ты имеешь в виду? — вскинулся Сергей. Спина напряглась, колючие бугорки позвоночника выступили сильнее.
Ира тут же сменила тему:
— Ты говорил, что у твоего сына на следующей неделе день рождения. Подарок купил?
В субботу они вместе ездили по магазинам: искали складной велосипед для Сережиного сына.
— Васька все время мечтал о складном велосипеде! — объяснял он Ирине. — Нет, это ж только представить: семь лет парню стукнет! Самостоятельный мужчина!
— А они тебя пустят к сыну? — осторожно поинтересовалась Ира.
— Это в день-то его рождения?! Пусть попробуют не пустить!..
— Ой, Сережа, только по-мирному. Опять попадешь в какую-нибудь историю!
— Да, эта… эта женщина все время внушает сыну, что его отец — выброшенный обществом элемент. Лагерник…
— А ты докажи, что это не так. Сына ты должен брать лаской, добротой…
— Слушай, выходи за меня замуж, — неожиданно предложил Сергей — родишь мне парня. А Катьку твою — усыновлю. Буду ее любить, как родную, вот увидишь. Когда она с каникул-то возвращается? Скоро? Давай распишемся, а?
— Прямо сейчас? — засмеялась Ира. — Может, вначале велосипед купим?
Детских складных велосипедов нигде не было. «Можно подумать, что все дети бросились кататься зимой на велосипедах», — огорчался Сергей.
— Позвонить Лебедеву, что ли? — подумала вслух Ирина. — Это приятель мужа, из Спортторга. Правда, противно мне к нему обращаться…
— Давай еще поищем, — предложил Сергей, и она с ним согласилась.
Они исколесили всю Москву, побывали в самых дальних ее районах, но велосипеда не нашли. Когда, уставшие, злые, вернулись домой, Ира все же позвонила Лебедеву.
«Ноу проблем! — воскликнул Лебедев, выслушав, в чем дело. — Завтра ж будет велосипед. Я напишу записку кому следует, а ты за ней заедешь… Заедешь? — И хохотнул: — Не бойся, от Эдика все в тайне останется…»
Поговорив, Ира выдернула из штепселя розетку — все эти дни они жили с отключенным телефоном, — опустила голову на руки. Сергей подошел сзади, осторожно погладил ее волосы.
— Зря ты ему звонила.
— Только ради твоего сына. Господи, как противно! Знаешь, Сережа, все эти дни я жила в каком-то другом мире. Совсем забыла, что существует Эдуард, Лебедев…
— Я постараюсь, чтобы ты о них больше не вспоминала…
Дарить велосипед Сергей поехал на такси — Ира заказала его по телефону. Он отговаривал — слишком, мол, накладно.
— Ничего, — настаивала она, — сэкономим на чем-то другом. Не на горбу же его через всю Москву тащить…
Долго вместе выбирали галстук к его старенькой тройке, которую он носил еще до отъезда в места не столь отдаленные.
— Обещай, что не будешь с ней груб, — просила Ира, провожая его. — Все же она мать твоего ребенка. Доброта — это единственное, против чего нет оружия.
— Ну что ты заладила: доброта, доброта! Будто я не отец своему сыну!
— Да, но тогда он был слишком мал — не помнит…
Сергей долго не возвращался. «Значит, там все в порядке», — радовалась Ира.
Наконец раздался звонок в дверь.
— Сейчас! — крикнула весело.
Открыла дверь и ахнула: перед ней стоял, пошатываясь, Сергей в перепачканном костюме. Галстук съехал набок. На плече он держал складной велосипед.
— Ты с ним не виделся? Тебя к нему не пустили?
— Пустили, — ответил Сергей, войдя в дом. — Виделся!
— И что он тебе сказал?
Сергей сбросил с плеча велосипед, опустился рядом с ним. Тут же, на полу.
— Так что он тебе сказал? — нетерпеливо переспросила Ирина.
— Он сказал: «А папа складной велосипед мне уже купил»…
Ирина смотрела на него, не сразу сообразив. Потом спросила тихо:
— Так и сказал, «папа»?
В щелях окон, балконной двери свистит январский ветер. На подоконнике лужа от растаявшего снега — ветер с их стороны, и его задувает, не успеваешь стряхивать.
Сергей, приподнявшись на локте, смотрит на спящую Ирину. Ее ресницы чуть дрогнули, но глаза по-прежнему закрыты.
— Ну и притвора! — Сергей делает вид, что оскорблен, но у него ничего не получается. — Нет уж, теперь не увильнешь!
Ира отбивается:
— Пусти, я устала! Пусти же!
— Не пущу!
Постепенно ее сопротивление слабеет. Никогда так остро, так полно не чувствовала она себя женщиной…