Да, масштабы…
Ехала бы я сейчас не в этой инвалидной коляске, а в сверкающих «Жигулях». Может, и в «Волге». А что? Ведь кто-то же ездит!
И рядом сидел бы рослый, широкоплечий муж, которого не посмели бы не заметить проносящиеся мимо машины. И наш Петька не спрашивал бы: «Ма, до которого класса дети растут?» И жили бы мы не в двух комнатах на пятерых, а в трех или даже четырех. А что, живут же люди?! В домах, где потолок и стены не сжимают тебя со всех сторон, где не замазывают раствором щели между блоками, чтобы они не расходились. И может, мы с Мишкой занимались бы сейчас совсем другой, более масштабной темой. А не бились бы над «использованием бумажных рулонов для выявления грибной инфекции семян редиса». Да, наука, конечно, сильно скакнет вперед, когда узнает, что использовать для этой цели можно не только чашки Петри, но и бумажные полотенца. И работали бы в каком-нибудь крупном научном центре.
И не завидовали бы тем, кто имеет дело не с микро-, а макромиром. И может, тогда у меня был бы совсем другой характер. Я бы сейчас сидела и наслаждалась каким-нибудь детективом, а не истекала бы злостью так, что даже погоду в «Правде» прочесть не могу — строчки сливаются, и ничего не вижу. В макромире к тому же все проще: столкнутся два тела и, изменив, согласно законам механики, траекторию, продолжают путь. А в «микро» траекторию не меняют: тоннельный эффект.
Наконец какой-то грузовик все же затормозил, и Мише удалось разжалобить его водителя за вполне сносную сумму.
Вторые сутки почти полностью ушли на ремонт.
Когда машина встала наконец на все четыре колеса и мы тронулись в путь, Михаил так расчихался и раскашлялся, что невозможно было ехать — машину каждый раз подбрасывало, как от подземного толчка. Мишка, видно, здорово добавил к своей простуде, когда лежал под машиной и стоял на шоссе.
Пришлось останавливаться, закапывать ему в нос, давать таблетки. Вроде подправила немного и нос и горло. Снова поехали.
Михаил включил пристроенную между сиденьями «Десну».
«Синенький скромный платочек… — запела Клавдия Ивановна Шульженко задушевным голосом. Любимая Мишкина певица исполняла его любимую песню. — …падал с опущенных плеч…»
— Нельзя ли потише? — попросила я очень спокойно.
Мелодия эта преследует меня начиная с самой свадьбы — покойный Степан Павлович ее тоже обожал и торжественно встретил нас ею, когда мы с Мишкой вернулись из загса.
Но Мишка моей просьбы не расслышал — он в это время полез в карман за платком. Сама уменьшила звук.
— Нет, ты посмотри, посмотри, что он делает! Вот нахал!
Новенькая огненно-желтая «Лада», начхав на правила дорожного движения, пыталась обойти нас на подъеме.
— Пусть обгоняет, — примирительно сказал Михаил и промокнул платком глаза.
— Но тут нет обгона! Словно для него — особые правила! Нет, ты только глянь на эту наглую рожу!
Михаил послушно повернул голову к поравнявшейся с нами «Ладе».
Водитель, огромный, похожий на гангстера из американских боевиков, детина с сигаретой в зубах сидел ссутулившись — размеры «Лады» для него явно не подходили. На верхней губе — тонкий шнурок черных усов, которые совсем не вязались с его крупным мясистым лицом. Эти усики меня почему-то особенно раздражали.
— Как у карманника двадцатых годов, — поделилась своими наблюдениями с Михаилом.
Водитель что-то оживленно рассказывал своей спутнице, то и дело к ней оборачиваясь. Она сидела ко мне спиной, и я видела лишь ее пышную прическу — целая копна огненно-рыжих волос.
— Интересно, он подбирал ее под машину или машину под нее?
Но тут она обернулась, и я чуть не ахнула — до чего хороша!
Светлое, улыбчивое лицо, увенчанное этой огненной копной — словно белокаменная церковь золотым куполом. Да, на такую можно молиться! Глубокий вырез ее бледно-сиреневой кофточки мягко, но удивительно наглядно подчеркивал и крутизну открытой груди, и белизну плеча, и нежный изгиб шеи. Валютная кофточка, ничего не скажешь!..
Из спущенного окна их машины доносился мощный голос Адриано Челентано, который объяснялся в любви какой-то Сюзанне.
Водитель, попыхивая сигаретой, довольно улыбался и со всей силы давил на железку, не обращая никакого внимания на то, что шпарит по осевой и теснит нас вправо.
— Ну и нахал! Смотри, что делает! Не пускай, не пускай его!
— Да пусть себе! — махнул рукой Михаил. — Наша-то еле тянет. — Он переключил скорость на вторую.
— Но он же нарушает! — возмутилась я.
Мишка вместо того, чтобы проучить наглеца и заставить его выполнять дорожные правила, круто взял вправо.
«…И между строчек синий платочек», — повторяла Клавдия Ивановна.
— Да выключи ты это! — Я с силой нажала на клавишу, и на слове «желанный» песня оборвалась.
«Лада» прибавила газу и быстро обошла нас, обдав брызгами, дымом дорогих сигарет и громкими вздохами Челентано: «Сюзанна, Сюзанна, мон амур…»
— «Семерочка»! — вздохнул Михаил, провожая взглядом огненную «Ладу» с огненной Сюзанной на борту. — Новенькая!
— Да, прямо скрипит, — согласилась я. — Вообще, упакованы что надо! Все валютное. И магнитофон небось японский. Стерео. Слыхал, какой звук?
При упоминании о магнитофоне Мишка потянулся к своей «Десне».
— Ох, дай отдохнуть! — запротестовала я. — Тошнит уже от твоего «синенького, скромного»! Надоело это старье!
Мишка промокнул платком слезящийся глаз.
— Возьми мой, он чище. — Достала из сумки и протянула ему свой носовой платок.
Он послушно взял, снова промокнул глаза. Господи, ну до чего же он безропотный!
— И вообще, — проговорила с нарастающим почему-то раздражением, — ты слишком просто уступаешь дорогу. Всяким нахалам и жуликам.
— Почему ты решила, что он — жулик?
— По роже. Не видно, что ли? Вон какая разъевшаяся. Гангстер с усиками!
Мишка дернулся.
— Валютчик! — обличала я в приступе гражданского бешенства. — Или торгаш. Продает и покупает. Он и любовницу себе купил. Видел, какая красотка? С таким-то мясником!
— Может, это жена.
— Знаем мы этих жен! Забыл про Симочку?
Мишка здорово влип с нашей новой сотрудницей. Мы тогда делали капремонт своему «Запорожцу» — впервые на станции техобслуживания! И Мишка всей лаборатории хвастался: «Почти все будет новое — и мотор, и цвет!» — «А какой будет цвет?» — вежливо поинтересовалась Симочка, оторвавшись от автоклава. «Палевый! Как у вашего «жигуленка», — с удовольствием сообщил Мишка. «Но у нас — синий «Москвич»! Вы ошиблись, Мишенька». — «Нет, не ошибся. Ну тот, что за вами все время заезжает! Палевый «жигуль». — «Нет, вы ошиблись, Мишенька, — спокойно внушала ему Симочка. — У нас — синий «Москвич».
— «Жена»! — передразнила я Мишку. — Видел, как они ворковали? Поедет он на юг с собственной женой!
— Я же еду.
— Ты! Просто у тебя нет… — «денег» не решилась произнести и сказала: — Другого выхода.
— Другого я не хочу. — И улыбнулся мне слезящимися глазами.
Я включила «Десну», приглушив, правда, звук.
— Ладно уж, слушай свой «платочек».
Муж смешно заморгал глазами.
— И все же он жулик, — убеждала я Мишку. — Как думаешь, откуда у него такая машина? Можно на нее заработать честным путем? Посуди сам. Ему, наверно, как и тебе, лет тридцать пять. Получает тоже небось сто пятьдесят — сто шестьдесят. Ну, пусть двести, даже двести пятьдесят… Нет, в этом возрасте столько не получают. Значит, двести. Если даже сидеть на одной манной каше, не обуваться, не одеваться, и то десять лет. А одна ее кофточка в комиссионке рублей тридцать — сорок стоит.
— Эта-то маечка? — возмутился Мишка. — За что ж там платить?
— А все остальное? — Я не стала объяснять мужу, за что платят женщины. — А магнитофон? А колеса? Финские небось, с шипами, заметил? Мы и наших-то, воронежских, никак приобрести не можем. Да и вообще, если бы не твой родитель, у нас даже этой бы колымаги не было.
— Может, и у него родитель.
— Может. А у родителя откуда? Не последние небось сыну пожертвовал. А…
— Ой, да хва… хва… а… — заахал Мишка, борясь с очередным приступом. — Хватит! — вычихнул наконец и, высморкавшись, сам выключил магнитофон.
В наступившей тишине стало слышно, как цвиркают в траве кузнечики, поют-заливаются какие-то птахи.
Дорога пошла под уклон, и наш «Запорожец», чутко уловив земное притяжение, побежал быстрее, весело шурша скатами.
Но спуск скоро кончился, и опять начался подъем. Длинный-длинный. Машина быстро теряла скорость, стала натужно пыхтеть. Мишка переключил четвертую передачу на третью, потом — на вторую.
А вдалеке знакомая «семерочка» шутя-играя брала подъем, быстро продвигаясь к вершине. И, вспыхнув на ней огненной звездой, скрылась за горизонтом.
Чуть позже мы снова ее увидели — на зеленой лужайке, в стороне от дороги. Вся сверкающая, словно яркий шар на новогодней елке. А рядом — ее хозяева. Расположившись на удобных складных стульях, они потягивали из бутылок пепси-колу и слушали «Сюзанну».
— Они тоже отличаются постоянством вкусов, — заметила я, но Мишка не пошел на примирение и магнитофон не включил.
А через некоторое время «семерочка» снова обходила нас на повороте.
— Тебе не кажется, что они специально устроили этот привал, чтобы нас потом обогнать? — снова повернулась я к Мишке.
Он молча достал платок, вытер глаза.
— Отпуск, похоже, проведем в дороге. Пять дней туда, пять — обратно, — подсчитала вслух.
Михаил включил магнитофон — Клавдия Ивановна обращалась теперь к друзьям-однополчанам, своим боевым спутникам.
К вечеру снова пошел дождь. Я с тоской подумала, что нужно опять натягивать под дождем палатку, разводить костер, готовить Мишке горячий ужин. И чихал он не переставая.
— Давай переночуем в гостинице, — предложила ему. — Заплатим пятерку, но зато отоспимся и отдохнем по-человечески.
— Давай! — охотно согласился Михаил. — Приму душ, почитаю газеты — как белый человек!
— Только ты поднажми. Знаешь,