— У меня неприятности, Дина, — произнес, все еще стоя в дверном проеме. — По работе.
Уточнение, конечно, глупое — не станет же он жаловаться жене на неприятности в личной жизни. Но с Диной он всегда почему-то терялся, говорил не то и не так, как в обычной обстановке. Смешно, честное слово, — словно не муж с женой, а ответчик с истцом.
— Проходи, что у порога топчешься? — Ее глаза потеплели, и Межин тоже ей улыбнулся — кажется, впервые за многие месяцы.
Осторожно подвинул одеяло, сел на край кровати.
— Понимаешь, — начал, глядя на одеяло, — несчастный случай в лаборатории Бородачева. Конечно, была допущена некоторая халатность, но в основном — несчастный случай.
Он рассказал ей, как широко их отдел привлекает молодых специалистов (таких слов, как «молодая смена» или «наше будущее», Межин, конечно, избежал), как все лаборатории, и в первую очередь бородачевская, работают с ними, предоставляя практически неограниченные возможности для развития молодых дарований, не считаются ни со своим личным временем, ни с рабочими часами, и как одна из лабораторий, а именно бородачевская, и погорела на этом деле.
— В буквальном смысле, — почти весело улыбнулся Межин и поднял глаза от одеяла. Но тут же снова опустил их.
— И чем это грозит, Вася? Лично тебе? — спросила Дина.
— Постом генерального — всего лишь навсего. — На этот раз усмешка веселой не получилась. — Тут еще Понтюхин копать стал, комиссию на нас натравливает…
Межин снова поднял глаза и встретился с ее взглядом. В неярком свете настольной лампы он казался мягким, сочувственным. Межин бездумно провел рукой, которую держал на одеяле, вверх и почувствовал, как напряглись ее мускулы. Он вспомнил, какие стройные и крепкие были у нее ноги, как он любил когда-то их гладить и как она долго и боязливо держала их вот так, девственно сомкнутыми.
Его взгляд скользнул к вырезу ночной сорочки. Дина машинально поднесла руку к груди, проверяя, не слишком ли она распахнута. Межина всегда бесила эта ее болезненная озабоченность своим туалетом. Грудь у Дины, надо сказать, всегда соответствовала ГОСТу, даже от родов не очень пострадала.
В конце концов, его жена не из самых худших. И об Ирине она, конечно, знает с самого начала, но держится, виду не подает. Он должен быть ей признателен за мужество и стойкость.
Межин повел рукой выше — ну просто в знак признательности.
Дина снова напряглась, в глазах появился страх: ты это что?
Межин посмотрел на нее тяжелым взглядом и сжал челюсти: чего она вдруг испугалась? В конце концов, он пока что ее законный муж. Разве он ей неприятен? Может, у нее тоже кто-нибудь есть? Догадка кольнула Межина неожиданно больно. А почему бы нет? Она — женщина еще вполне-вполне…
Все, что было потом, произошло быстро и неожиданно, прежде всего — для самого Межина.
Дина что-то говорила, отталкивала, отчаянно сопротивлялась. Но это лишь разжигало…
Позже, когда он лежал рядом и гладил ее волосы, Межин подумал: «А что? Вполне-вполне…»
Дина вспомнила свой недавний разговор с Анечкой из реанимации. Вообще-то, она никого не посвящала в свою личную жизнь, даже лучшую подругу. Но тут что-то нашло.
…День был тяжелый, погода мерзкая. Они вместе вышли из больницы и пошли к троллейбусной остановке под двумя зонтами, стараясь теснее прижаться друг к другу. «Знаешь, Ань, я буду разводиться», — сказала ей Дина. «Да ты что? — Аня даже остановилась. — Почему?» — «У него есть женщина, он, думаю, любит ее, но скрывает. Домой приходит под утро…» — «Вот и хорошо — не надо ужин готовить! — прокомментировала Аня. — И то, что скрывает, тоже здорово — гласность только на партсобраниях нужна». — «Живем в одной квартире, а как в разных государствах. — Дина подняла воротник плаща, защищаясь от ветра. — Надоело! И вообще он стал таким дельцом, таким карьеристом — ничего святого!» Ветер вырвал из рук Анны зонт, и она побежала его догонять. Дина крепко вцепилась в свой, выставив его щитом впереди. «Вот-вот, так и мужа держать надо, — рассмеялась Аня, нагнав подругу. — А то — «разводиться»! Учти, Дин, плохой муж лучше никакого. Да и где ты сейчас идеал-то найдешь, где? Ты посмотри вокруг — один пьет, другой ворует, третий… Нет, ты будешь просто дурой… — Ветер снова рванул ее зонт, и Аня с трудом удержала его в руках. — Ох, что творится, что творится! Весна, а хуже осени. Природа и та наперекосяк пошла! — Она с остервенением ткнула зонтом воздух, словно хотела подправить эту перекосившуюся природу. — Так что подумай, прежде чем за скальпель браться!» — «А что? Скальпель — вещь полезная»…
Дина улыбнулась, живо представив Аню и ее последнее напутствие.
— Хорошо, — произнесла, расслабленно, прижимаясь щекой к его плечу. — Хорошо, что ты пришел, Вася.
Она лежала, свесив с кровати руку, забыв застегнуть растерзанную на груди сорочку. Впервые в жизни.
Межин это отметил сразу, пытаясь понять, радует его такая перемена или нет.
— Знаешь, последнее время я все думала…
Он лениво перебирал ее тяжелые от пота пряди.
— …думала, что я тоже была не всегда…
Пальцы, захватившие очередную прядь, замерли. Межин резко отдернул руку, встал, подошел к окну.
Внизу, в жидком свете уличного фонаря, сонно покачивался тополь. Из-за поворота выскочила машина, осветила его дымчато-серые ветки. «Почти вот-вот распустятся. Весна! — подумал Межин, провожая взглядом машину. — Уже тяга начинается…»
Ему вдруг остро, до боли в висках захотелось сесть за баранку и помчаться куда-нибудь за город, выйти на лесной опушке и постоять, прислонившись к шершавому стволу молодой сосенки, послушать, как шуршит прошлогодним листом мышь-полевка, перелетает с ветки на ветку пугливая сова, как токует на заре глухарь: «Тэк-тэк-тэк…» Просто постоять и послушать. А все остальное… Да катись оно вдоль забора — вместе с креслом генерального!..
Межин с трудом оторвался от окна, плотно задернул штору и, повернувшись к жене, сказал:
— Мне нужна твоя помощь, Дина.
— Да?
— Ты должна поговорить со своим дядей.
— Должна? — Ее голос обрел прежнюю жесткость. — Ты затем сюда пришел?
Межин дернулся, но продолжал совершенно спокойно:
— Ты же не откажешься помочь мужу. Дядя любит тебя. Ну что ему стоит послать к нам с в о ю комиссию? Не специально в наш отдел, а в объединение. Это не вызовет удивления: сейчас принято всех проверять, перетряхивать… И если твой дядя срочно пришлет в наше объединение свою комиссию… Только надо срочно, понимаешь? Чтобы опередить Понтюхина.
— Я все поняла. — Дина застегнула наконец сорочку. Приподнялась в кровати, посмотрела на мужа холодным взглядом. — Я согласна, — произнесла спокойно. Межин даже икнул: не думал, что все будет так просто. — Но с одним условием. Ты должен, — она сделала едва заметное ударение на этом слове, но Межин уловил, — порвать со своей… с этой женщиной.
— С какой… женщиной?
Дина пристально посмотрела на него.
— Так что решай. Или я со своим дядей, или она.
Межин подался вперед, но жена его остановила.
— Не торопись, — усмехнулась. — Утро вечера мудренее.
…«Всю ночь он не сомкнул глаз», — хотел бы сказать про себя Межин. Но это была бы ложь. Спал он прекрасно. Потому что решение принял, когда возвращался от жены.
Утром встал первым, заварил чай и сел, просматривая вчерашние газеты. На кухне пахло яблочным пирогом. Странно: Дина давно перестала баловать его любимыми блюдами. А для себя одной, он знал, не стала бы готовить. Неужели есть кто-то третий?.. Вернее, четвертый? Эта мысль была ему неприятна, Межин открыл духовку, но пирога там не увидел. Его настроение поднялось. Впрочем, Дина не из тех. Да, покой в семейной жизни — штука немаловажная. А будет ли этот покой с Ириной?
— Доброе утро, Вася, — сказала Дина, входя в кухню.
Нет, женщины все же загадочные существа! Межин слишком хорошо ее знал, чтобы чему-то удивляться. И все же чуть не раскрыл рот: перед ним стояла не та женщина, с которой он прожил почти четверть века и которую знал, казалось, вдоль и поперек. И не та отчужденно холодная с насмешливым взглядом, которую он избегал последнее время. И даже не та, которую оставил вчера, — в растерзанной сорочке, растерянную, хватающуюся за соломинку: «Решай!»
А совсем другая, нельзя сказать, что совершенно уж незнакомая, но все же необычная и привлекательная, как чужая жена. Глаза, слегка подведенные тушью, кажутся большими, глубокими, на щеках — легкий загар. Великая все же вещь — французская косметика. Он, надо ему отдать должное, поделил тогда подарок Бородача из Парижа абсолютно поровну между женой и Ириной…
— Чай будешь? — спросил Межин, снимая с чайника полотенце.
— Да, спасибо, — ответила Дина, садясь за стол.
Будто так и надо! Будто он всю жизнь заваривал для нее чайник, а она лишь милостиво принимала услуги.
Или жена знала, что он ей скажет?
— Знаешь, Дина, — начал Межин, наливая чай в чашки. — Я всю ночь думал… — Он посмотрел ей в лицо. Но ее взгляд был сосредоточен на дымящемся чае. — Мы прожили с тобой такую долгую жизнь…
Она молчала.
— У нас было… господи, чего у нас только не было, правда? Да это и естественно, покажи мне семью без осложнений? — Межин снова взглянул ей в глаза, но они оставались опущенными. И он продолжал: — Так вот, я подумал… измерил этот путь, длиною в двадцать лет, и то мгновение, которое…
Он запнулся.
— Которое… — напомнила ему Дина, размешивая сахар.
— Ну, короче, то, которое… Короче — мгновение… — Он кашлянул и подумал: «А стоит ли оно этих двадцати лет?»
Жена не поднимала от чашки глаз.
— В общем, взвесил и решил…
— …что ты остаешься со мной? — закончила она.
— Да, — облегченно выдохнул Межин. «Все же умная жена — не такое уж бедствие», — решил во второй раз за эти сутки.
Она наконец взглянула на него:
— Это окончательно?
— Окончательно, — подтвердил Межин, выдержав ее взгляд.
Дина положила на блюдце ложку, откинула назад голову и, глядя на мужа как бы с отдаления, раздельно произнесла: