— Да, — Иван вытащил из конверта несколько снимков, — только что забрал.
Зотов разглядывал фотографии, и на лице его все сильнее проступало недоумение.
— Слушай, а ведь мордашка мне знакома. Не она сама, конечно, а вот похожа на одну девчонку. Тоже покойницу.
— Она на Колычеву похожа, которую у парка Победы убили. Тоже сонную артерию порезали.
— Да нет, Колычеву вашу я не видел. А вот была у меня несколько лет назад некая Лада Литвинова. «Глухарик». Так вот одно лицо с этой куколкой.
— И что там было? — спросил Иван, записывая на листке фамилию и имя.
— А ей тоже горло перерезали, только не сонную, а от уха до уха, вспомнишь — вздрогнешь. У нее же дома. У них там фамильная реликвия была — набор хирургических инструментов какого-то предка, так скальпель пропал. Видимо, имей горло и распороли. Мы тогда еще удивлялись, не проще ли было нож взять, у них на кухне целый набор висел швейцарский, от самых маленьких до меча-кладенца.
— Скальпелем, говоришь?! — Иван не поверил своим ушам. — И что? Так там ничего и не накопали?
— Видишь ли, девчонка наркотой промышляла. Держала такую сеть, прямо наркобарон, даже соседи из безопасности заинтересовались. Хотя сама — ни-ни. Впрочем, так чаще всего и бывает: кто торгует, не потребляет.
— А не проверяли случайно ее знакомых медиков? Все-таки скальпель…
Зотов обшарил карманы в поисках зажигалки, не нашел и засунул сигарету обратно в пачку, отказавшись от протянутого Иваном коробка спичек.
— Нет, Вань, я курить бросаю. Зажигалки нет, вот я и вспоминаю, а то ведь могу автоматом закурить.
— Не проще ли сигареты с собой не таскать? — удивился Иван.
— Не проще. Я могу у тебя попросить или в ларьке купить. Ну так вот, — вместо сигареты Алексей бросил в рот леденец, — медиков проверить как-то не додумались. Вернее, проверяли сначала, но на другой предмет, наркоманский, кто ее снабжать мог. Это уже потом ее поставщиков накрыли. Что касается самого убийства, Синицкий, ну следователь, знаешь его, так он на другое ставил. У этой самой Литвиновой был какой-то таинственный дружок, которого никто никогда не видел, хотя все это тянулось с давних пор. Ее мать рассказывала, что как-то случайно услышала разговор по телефону. Мол, прежде чем завязывать какие-то серьезные отношения, она должна обрубить старые хвосты. Нашли мужика, за которого она вроде замуж собиралась, рекламщик из Москвы. По его словам, тоже выходило, что у Литвиновой была какая-то многолетняя занудная связь, с которой она никак не могла покончить. Как раз в тот день, когда ее убили, она с ним по межгороду разговаривала и клятвенно обещала немедленно все похерить. Мало того, именно во время разговора кавалер был у нее дома. Мы тогда на уши встали, но этого загадочного хахаля так и не нашли. Прямо тайны мадридского двора.
— А почему я об этом впервые слышу?
— Да ты в отпуске был. Если хочешь, я тебе дело достану. Старый труп — лучше новых двух. Думаешь, один тип работал?
— Возможно. — Иван рассеянно запустил пятерню в волосы и стал похож на задумчивого ежика. — Три похожие девчонки, и все три с перерезанным горлом. Да еще скальпель. Правда, первая убита дома и не так аккуратно.
— Может, она действительно первая была? — Зотов снова сел за свой стол. — Если это серия, то должен быть отличительный признак, по которому убийца выбирает свои жертвы. В нашем случае — внешность. Может, это и есть тот самый загадочный кавалер Литвиновой? Представь, она с ним порвала, а он осерчал — и…
— Логично, Ватсон. Если так, тогда понятно, почему она была убита у себя дома.
Иван вскочил и возбужденно заходил по кабинету. Зотов забросил в рот еще один леденец и продолжил:
— А потом наш злодей рехнулся и начал мочить похожих девчонок. А может, он и раньше был психом, и поэтому Литвинова решила его бросить.
Иван остановился у окна и присел на подоконник.
— Леш, тут что-то не так. Между убийством Литвиновой и убийством Колычевой прошло, как ты говоришь, несколько лет. А между Колычевой и Ремизовой — меньше трех недель.
— Может, у него ухудшение наступило. А может, были еще трупы, да хорошо спрятанные. Надо будет «потеряшек» проверить.
— А потом он вдруг перестал их прятать?
Иван понимал, что наскоком тут ничего не решишь, надо сесть и хорошо подумать. По Ремизовой еще почти ничего нет. Надо торопиться, а как, если на контроле сверху два заказных. И тоже торопят, хотя всем ясно, ничего там не светит: и киллеров уже давно черви жуют, и до заказчиков, как до неба.
— Хорошо, — сказал он. — Давай исходить из того, что у нас имеется очередной маньяк, который убивает красивых блондинок, похожих на Барби. Слушай, а может, он просто эту куклу ненавидит?
— Не смешно! До чего я маньяков не люблю! Никогда не знаешь, где он в следующий раз выскочит. Не приставишь же к каждой блондинке охрану. И поймать такого можно разве что случайно. Если бы он еще в одном районе тусовался, а то одна в центре, другая в Московском районе, третья — вообще в Шувалове.
— А главное, его приметы — сказка! — Иван приоткрыл форточку и жадно вдохнул сырой холодный воздух. — Средний рост, среднее сложение, темная куртка. У меня тоже темная куртка и все остальное.
Он замолчал, глядя, как проспект переходит женщина в снежно-белом пальто. С ума сошла! В такую погоду — и в таком наряде. Да в нем только в «мерсе» кататься!
— Ладно, Лешик, ты мне Литвинову эту поищи и в страховую фирму поезжай, а я смотаюсь к мамаше Ремизовой, потом дело полистаю. Видать, судьба нам в нем вместе копаться.
Иван сидел за столом, зарывшись в дело об убийстве Лады Литвиновой. Рядом лежало дело Марины Колычевой и несколько бумажек по убийству Юлии Ремизовой. В кружке исходил паром крепкий кофе. Этой самой кружкой, подаренной Галей на Двадцать третье февраля, Иван не уставал любоваться. С одной стороны — страшнейшая лиловая харя, с другой — надпись изящным шрифтом: «ВАНЬКА — БАРМАГЛОТ». Леше и Косте Иван строго-настрого запретил прикасаться к раритету и держал кружку в сейфе среди оперативных дел.
«Галя, Галя…» — вздохнул Иван.
Еще час назад он позвонил домой, попросил прощения за утреннюю сцену и предупредил, что задержится.
— Ну что ж, — бесцветным голосом сказала Галина. — Я набрала в прокате страшилок и буду смотреть. Если усну, то ужин на сковороде.
Страшилки — это был плохой знак. В хорошем настроении Галя предпочитала комедии и детективы, в грустях — мелодрамы, а страшилки были признаком едва сдерживаемой ярости. Он вспомнил лицо жены сегодня утром — обиженное, недовольное. Когда она злилась, то становилась похожей на разъяренную кошку, сверкающую зеленющими глазами.
Неожиданно перед глазами появилось другое лицо — немного испуганное или растерянное, чуть припухшие со сна глаза, нежные губы, едва заметные веснушки. И грудным голосом: «А может, все-таки чаю? Или кофе?»
«Женя… Евгения…»
Иван будто пробовал имя на вкус. И тут же оборвал себя: «Ты что, Логунов, сбрендил? Займись лучше делом!»
Делом… делами… А в делах-то не было ничего, что дало бы хоть какую-то зацепку. О том, что у Литвиновой есть тайный кавалер, знали многие, но, похоже, она прятала его, и очень ловко. Все ее наркотические завязки проверили досконально вместе с наркоманским отделом. Да и в целом Зотов, кажется, сделал все, что мог. По крайней мере, Иван не мог вытянуть из материалов ни одной стоящей идеи.
Что касается Колычевой, там тоже все было глухо как в танке. Самохвалова с извинениями отпустили. На прощание он обещал Чешенко всевозможные неприятности, но вряд ли того можно напугать чем-нибудь подобным. Еще раз прошерстили записную книжку, проверили всех знакомых, всех тех, с кем она общалась по долгу, так сказать, службы, но никаких результатов это не дало.
Удалось выяснить, что одна из дежурных по станции метро «Парк Победы» около половины двенадцатого выходила по каким-то своим надобностям и заметила Колычеву у автоматов. Она разговаривала по телефону достаточно долго и была очень взволнована. А потом ушла в сторону парка. Неизвестно, где она провела три часа до своей гибели. И еще. По словам Самохвалова, выходило, что они должны были встретиться у станции метро «Парк Победы» в десять вечера. Это что же получается, Колычева проторчала там, под дождем, полтора часа? У этой станции маленький вестибюль, там даже присесть негде. Куда-то уходила? Сидела на мокрых скамейках?
А отсутствие следов борьбы? Женщина, не больная и не пьяная, входит глубокой ночью в лифт неизвестно с кем, и этот неизвестно кто ее без всяких проблем сначала душит, а потом режет? Кого можно не испугаться и без опаски поехать вместе в лифте? Ребенка? Все дети в это время спят, да и вообще это из ужастиков: дитя-убийца. («А Галка смотрит страшилки!»)
Хотя… Сейчас такие детки пошли!
Иван допил кофе и снова включил кипятильник — в банке еще оставалась вода.
Итак… Женщину? Но эксперты установили идентичность способа убийства, а Литвинову, похоже, убил неизвестный бойфренд. Самохвалов утверждает, что за Колычевой шел мужчина. И Женя («Женя…») видела мужчину. Или этот мужчина был ни при чем, а Ремизову убил кто-то другой? Больше мужика никто не видел. Ничего удивительного — немного охотников на ночь глядя гулять по жуткой лестнице. Так, что еще? Можно не испугаться старика. Или парочку. Или… знакомого.
Снова здорово! А знакомых-то мы прочесали. И у всех почти — надо же! — алиби. А у кого алиби нет, нет и мотива. А алиби можно и сочинить. А мотив может быть и тайным. Приехали… Цирк на палке!
Светильник под потолком противно пищал. Наверно, скоро перегорит. Иван выключил общий свет и зажег настольную лампу. Круг света упал на фотографию Ремизовой. Он снова вспомнил, как приехал к матери Юлии…
Пожилая женщина, закутанная в пуховый платок, усталые, больные глаза. Альбом с фотографиями на столе.
— Знаете, я была в морге. Мне сказали, надо официально опознать. Хотя у нее и были документы. Что с ней сделали!