— Понятно, — Альберт рассмеялся. Смех у него был красивый, зубы белые. — Я, знаешь, не люблю валяться. Это расслабляет. Ты задачки порешать пришёл? Я сейчас как раз готовлюсь к олимпиаде, голова распухла, как котёл. Я вот тут тебе одно выражение[76] приготовил, сейчас покажу. Его как бы сократить надо…
— Погоди, Альберт, я не об этом… То есть выражение я, конечно, тоже посмотрю, но потом…
— Витёк, я давно хотел тебя спросить, но как-то неудобно в душу лезть…
— Спрашивай, чего уж…
— Почему ты никогда в олимпиадах не участвуешь? Ты же можешь, я знаю… Просто у Ксюши глаз на тебя замыленный… Но и ты сам тоже. Доказал бы. Хоть бы раз руку поднял, решил бы задачу другим способом, не как все. Ты же решаешь, я твои черновики видел… Почему?
Витёк рассмеялся.
— Ты чего? — растерялся Альберт. — Чего тут смешного-то?
— Да вот, — сквозь смех сказал Витёк. — Ты сказал, что в душу не хочешь… А потом — про олимпиаду. Ты тоже думаешь, что моя душа — это задачки решать?
— Я… нет… Я как-то не думал совсем… Ты что, обиделся?
— Да нет, что ты! Просто смешно, — успокоил Альберта Витёк. — А про задачи, олимпиады… Не знаю… Я же не для Ксюши их решаю. Для себя… Чего лезть-то? Я вот тут вчера одну теорему доказал, потом напомни, покажу тебе. Глянешь, больно уж ловко получается, нет ли где ошибки. Со стороны-то видней… Но вообще-то я про другое говорить пришёл. Альберт, я знаю, ты от всей этой истории с Аи в стороне стоишь, ты так решил, и я твоё решение уважаю. Но подумать теоретически — лучше тебя никого нет. Мы все мельтешим, суетимся, но в общем взглянуть как бы боимся, глаза закрываем. Альберт, если она не сумасшедшая (а за это совсем ничего не говорит), то что же это такое?!
— Я думал, — глухо сказал Альберт. — Чего врать — я всё время думаю. И мне страшно. Хорошо Баобабу, ему законы мироздания вообще по барабану. Видит только то, что перед глазами стоит. Или Маринке с Лилькой — чувствительные дуры, они тоже всё что угодно как должное примут… Я пытался аккуратно с отцом говорить, в качестве гипотезы… Он, конечно, зануда, но всё-таки умный мужик, в университете преподаёт, на конференции всякие ездит…
— Ну? И что он сказал?
— Он сказал, что мир нами безусловно не познан. Что наверняка есть вещи, которые в здание современной науки никаким боком не вписываются. Но это не потому, что этих вещей нет в природе, а потому, что само здание ещё очень недостроенное.
— И что это для нас значит?
— Ещё он сказал, что в мире есть такие законы, ну, как бы саморегуляции. Индусы называют их законами кармы, законами причины и следствия. Есть такой закон на уровне организма, называется — гомеостаз. Есть на уровне вида животных, называется — естественный отбор. А карма — это как бы такое всеобщее, для Вселенной. Это ты понимаешь?
— Понимаю вроде. Причина, за ней следствие, чего ж тут непонятного?
— Ну вот. И на уровне общества тоже всё как-то регулируется, если не туда идёт…
— Ну да, конечно, войны начинаются, революции. Я помню — нам Максим Палыч объяснял. Я бы тогда ещё послушал, интересно, но наши дураки урок сорвали… Зачем?
— Мой отец говорит, это оттого, что у нас в классе двадцать пять ребят и всего шесть девчонок. От этого гормональная обстановка недопустимо напряжённая и агрессия повышенная. А Максим просто подвернулся, потому что орать не умеет, как та же Ксюша… Но я не об этом. То есть не о Максиме хотел сказать. И не о войнах и революциях. Войны и революции — это регуляция как бы снаружи. А есть ещё регуляция в головах, внутри. И вот это нам уже совсем близко подходит…
— Объясни. Не понял.
— Да я сам не до конца понимаю, но чувствую — близко. Вот смотри. Люди всегда во всякую нечисть верили. Которая как бы может наказать, если что-то неправильно делаешь. Но люди же не просто придумывают всяких себе чертей, богов, водяных, духов, дивов и прочих. Они же ещё их регулярно видят, встречаются с ними, разговаривают, послания всякие от них передают…
— Ну да, Моисей — евреям. На скрижалях. Я помню.
— Ну, Моисей — это давно было. Но ведь сейчас-то то же самое. Чуешь? Только с поправкой на время. Двести лет назад видели Бабу-Ягу в ступе, как она по небу летит, а теперь — всякие НЛО. Вон тот же уфолог Афонькин — если судить по его страничке в интернете, то он лично два раза с инопланетянами встречался. Причём один раз — чуть ли не за руку…
— Да ты что?!
— А то — фирма веников не вяжет…
— То есть ты хочешь сказать, что Аи и её корабль — это такая вполне земная форма саморегуляции? Ещё наукой не познанная? Но что же она регулирует? И почему в нашем классе? Больше негде, что ли?
— Этого я, извини, не знаю. И вообще, сам понимаешь, всё это только гипотеза. Довольно бредовая, между прочим… Покажи-ка мне лучше свою теорему…
— Ладно. А ты мне выражение для сокращения обещал…
Шатун, Мокрый и Костик на корточках сидели возле сырой, обшарпанной стены и по очереди курили одну сигарету. Огромная дверь на той стороне улицы, за которой они наблюдали, уже давно оставалась закрытой. Вокруг стремительно темнело. Мимо прошёл дядька с крупной овчаркой на поводке. Овчарка подозрительно обнюхала штаны Мокрого и ботинки Шатуна и глухо зарычала.
— Шли бы вы отсюда, ребята, — проворчал хозяин овчарки.
— Тебя, козла, не спросили, — вслед ему огрызнулся Костик.
— Сколько ж они учатся-то?! — раздражённо спросил Шатун. — Все уж домой ушли.
— Может, у них какой-то добавочный урок? — предположил Мокрый.
— И они сегодня не поедут? — продолжил мысль Костик. — И мы тогда зря сюда притащились…
— Да ладно, — Мокрый примирительно качнул головой. — Переночуем в котельной. Завтра покараулим.
— Жрать охота… — протянул Костик.
— На, пожуй, — Шатун вытащил откуда-то из недр куртки банан, протянул Костику.
— Откуда у тебя? — изумился тот.
— Откуда, откуда… — усмехнулся Шатун, обнажая гнилые зубы. — Ларёк на углу проходили, помнишь?
— Ловко, — Костикины мелкие зубы уже перемалывали кремовую ароматную мякоть.
— Во, глядите, идут! — прошипел Мокрый. — Кончай базар!
— А которые же сегодня поедут?
— Считай. Прошлый раз вот этот мелкий ездил, он от электрички всех и увёл, следы запутал. Чует он что-то, что ли? И вон тот ездил, длинный. А до того — в очках. Значит, сегодня, скорее всего, поедет вон тот здоровый или вот этот, в красной куртке. Давай, я за здоровым иду, а вы с Костиком — за курткой. Если через пятнадцать минут он из дома не выходит, значит всё — встречаемся на вокзале. Второй вагон от головы — помните? Идёт — пасёте его до места встречи. Всё — разбежались.
Стасик и Баобаб с недоумением покосились на Борьку с Витьком:
— А вы чего пришли? Ваша же очередь следующая.
— Маринка не может сегодня, у неё гости, — объяснила Капризка. — Я Витьку позвонила, он согласился. А Борька сам захотел. Он с Аи разговаривает, а не прячется, как вы.
— Ну, я с ней об истории разговариваю, — подтвердил Борька. — Она образованная, почти как Максим Палыч. Откуда только такие девчонки берутся?.. Как хотите, а я не верю, что она инопланетянка! Наша она, только память частично потеряла…
— Не хочешь, не верь, — проворчал Баобаб, которого все эти тонкости интересовали мало. — Стас, пушка с тобой?
Стасик кивнул, многозначительно хлопнул себя по боку.
— Гляди, Мокрый, как их сегодня много-то…
— Ничего, у нас тоже подкрепление есть. Забыл? Вонючка на вокзале с Братцем Кроликом встречается, промышляют чего-то. К поезду подойдут. Хорошо, что они всегда на одной электричке ездят, в одном вагоне.
— Не, помнишь, тот мелкий их увёл. Они выскочили, пересели, мы их и потеряли.
— Ну, я и говорю, мелкий, блин, чует что-то. А другие ему, видно, не верят. Сегодня его нет — это хорошо, это нам на руку.
— Значит, делаем так, — Вонючка командовал, но не по праву старшинства и уважения. Заводилой и самым старшим в тройке до недавнего времени был Братец Кролик. Но фарт покинул Кролика, и он, как и все остальные, слушал Вонючку. — Проходим в вагон все разом. Я остаюсь у кнопки, чтоб ментов никто не вызвал. Мне лучше не светиться, я с одним из них уже дрался. Тебя, Мокрый, тоже помнить могут, поэтому держись позади. Говорить будут Кролик и Костик. Костик, потому что малой, не страшный, а Кролик — умеет не заводиться. Помните, что говорить?
— Ага, — с готовностью кивнул Костик. Ему было не западло подчиняться Вонючке. Кролик, с его наркотиками, опытом колонии и специнтерната, казался ему слишком крутым. Побаивался он Кролика. — С девочкой Аи хочет встретиться её брат Вилли. Он её давно ищет. Девочке Аи никто не сделает ничего плохого. Ребята из Питера могут девочку проводить к брату, чтобы убедиться, что озерские не врут… Так?
— Точно так, — Вонючка удовлетворённо хмыкнул. Роль распорядителя ему явно нравилась. — Значит, помните, говорить спокойно, без матюгов, без угроз. Если мы ещё раз их упустим, Старший Лис всех раком поставит. Если не получится добром, тогда ты, Кролик, пугнёшь их. Если мне придётся включиться, тогда ты, Костик, бегом к кнопке. И хоть зубами…
— Хорошо, Вонючка, я понял, — снова закивал Костик.
— Тогда пошли. Я и Мокрый сзади.
— Смотрите, шпана, — негромко окликнул товарищей Стасик. Витёк, сидевший спиной, оглянулся, и почувствовал, как разом вспотели ладони и заледенели мышцы на плечах.
— Те самые, — прошептал он. — По крайней мере, двое из них.
Баобаб как бы нехотя поднялся во весь свой огромный, почти взрослый рост, потянулся и загородил собой вход в купе, в котором сидели школьники.
Вагонка остановилась, не доходя до купе трёх шагов. Неожиданно для всех семиклассников (и здесь оправдался психологический расчёт Вонючки) заговорил самый маленький из пацанов.
— Мы драться не хотим, не будем. У нас дело до вас. Вот такое: с девочкой Аи хочет её брат встретиться. Сейчас. Он её ищет. Мы знаем, что девочка Аи у вас. Она тоже за брата соскучилась. Мы девочке Аи ничего плохого не сделаем, будет у нас как королева жить, каждый день бананы и конфеты кушать (последнее Костик прибавил уже от себя — для красоты). Да, забыл — брата её Вилли зовут.