– В обед мы с Женей стейки ели. Он до сих пор в моем желудке. К тому же, я уже купила костюм на день рождения. Не влезу – расстроюсь, так что ешь ты, – касается мимолетно руки Веры.
Ужин проходит в спокойной обстановке. Мама, Алексей и Стёпа молчат в основном. Зато Вера в ударе. Видимо, сказывается то, что она давненько своих длинющих решений судебных не зачитывала. В мягкой манере глумится надо мной и моим нежеланием детей заводить. Лет в пятнадцать у меня был пик помешательства на балете. Я была уверена, что посвящу себя и свою жизнь искусству. К тому моменту были прочитаны биографии всех почитаемых мною балерин. Материнство и карьера артистки балета несовместимы – это то, что я почерпнула. Беременность, роды, дети равно потеря формы, набор веса, задеревенелость костей, равно крест на балете. Жирный и неподъемный крест. Я и не думала разрушать свою карьеру, по сути, не начавшуюся.
Любовь всей жизни способна всё изменить.
– Вера, не пугай мне ребенка. Можно быть великим человеком, всемирно признанным и почитаемым, но оставаться несчастным. То же одиночество охватывает сознание в том числе успешных людей. Захочет – вернется к балету. Чуть позже, – мама подмигивает мне едва заметно.
– Эх, бабуль. Ты у нас сама моложавая. Успеешь родить нам ещё парочку деточек, – Вера специально маму провоцирует что ли?
– Дело только в моложавости? Так я тебе дам номер своего косметолога. Полгодика и тоже можешь рожать, – отбивает ма тут же. – Ну, может, годик.
Вера кидает в маму салфеткой. Сколько себя помню, любила уши греть, когда у них посиделки были. Сейчас так же. Алексей со Стёпой беседуют о чем-то своём негромко, там даже пытаться разобрать смысл пробовать не хочу.
Боковым зрением замечаю движение справа. Стёпа под столом кладет руку на моё бедро. Мурашки бегут по спине, влажные. Кто бы знал, как я его хочу. Но первой приставать не решаюсь. Он, судя по всему, боится мне навредить. А может, просто не хочет…
– Было очень вкусно. Спасибо, – Алексей вальяжно раскидывается в кресле, снова, в который раз за вечер, прожигает маму взглядом.
Если бы Стёпа невзначай не обмолвился, что его дядя не склонен к глубоким отношениям, предпочитая скоротечные романы, я бы подумала, что он на маму запал. Даже беседуя с племянником, он то и дело её разглядывал. Вот и сейчас исследует её взглядом, а она сидит как ни в чём не бывало, лишь голову склонила на бок немного.
После того, как гости расходятся, прибираюсь на кухне, затем отправляюсь в душ. Надо бы размяться, но лень. Так недолго и закостенеть. После заглядываю в спальню мамы. Она уже в постели.
– Я голову помыла. Можешь посушить, как раньше? И заплести.
Мама улыбается и садится ровнее.
– Кидай подушки, – указывает на ковер, лежащий рядом с кроватью.
Нереальные ощущения её прикосновения дарят. Первые минуты, когда она разбирает волосы, я мурлычу от удовольствия.
– Кошечка моя вернулась, – наклоняется и в темечко целует меня. Теплота расходится от места прикосновения вниз.
В детстве я на полном серьёзе мечтала стать балериной кошечкой. Постельное, полотенца, вещи, тетради, книги – всё было на кошачью тематику.
– Мне нравится, когда ты сушишь и расчесываешь.
У меня непослушные волосы. Малейший ветерок и торчат. Их много. Хорошо. Красиво. Но неудобно. В балете этот пух торчащий не к месту. После мытья головы вообще – тайфун. Приходилось мыть голову реже. Расчесывать наши волосы только мокрыми возможно. Поэтому ей приходилось руками разбирать все пряди запутавшиеся. Ответственная миссия – избавить меня от боли.
– Стёпа предложил переехать к нему, – признаюсь о том, что наболело.
Глава 26
Агата
– Если бы ты не поверил, было бы очень больно. Умерла бы от тоски, – произношу, сфокусировавшись взглядом на номере машины, что едет перед нами.
Для меня важно, чтобы он это знал. Завтра, возможно, не будет, а сейчас важно до ломки костей. Я хочу с ним поделиться.
До этого мы в тишине ехали к родным Стёпы. Поначалу он пытался меня разговорить, но не вышло ничего. Я слишком волнуюсь. Натираю ладонями запястья.
– Если бы ты от меня не бегала, то больно бы не было вовсе.
Стёпа убирает одну руку от руля и тянет ко мне. Его длинные пальцы обхватывают мою левую ладонь. Затем он подносит её к губам и невесомо целует.
– Замерзла? Ладошка прохладная.
Смотрю на него и головой качаю отрицательно:
– Я боялась узнать, что ты его не хочешь. Очень страшно.
Мама часто говорит, что центр боли и страха у нас в голове сконцентрирован. Большая часть тревог основывается на наших собственных мыслях, а не на источниках извне. В нашей ситуации со Стёпой всё так и вышло, я сама себя накрутила, сама расстроилась и решила затаиться. На вариант с его пониманием я надеялась, но не слишком рассчитывала.
– Я тебя не обижу. Его и подавно, – не глядя, накрывает ладонью мой живот, сразу в цель попадая. Гладит слегка.
Смотрю на его руку сверху вниз и удары сердца где-то в горле чувствую. Умильно настолько, что слёзы подкатывают. Нам с малышом очень, очень сильно его не хватало. И сейчас маловато.
– Какая ты хрупкая, – Стёпа на секунду взгляд от дороги отрывает. Смотрит на свою ладонь, которая половину моего живота закрывает. – Как там может ещё помещаться кто-то? И так складывается впечатление, что кишечника нет.
Прыскаю, прикрывая рот ладонью.
– Для этого я принесла с собой тогда все результаты обследования, как доказательство.
Стёпа смеяться начинает. Снова взгляд беглый на меня бросает. Меняет руки на руле. Левым локтем в дверь упирается, а пальцами губ своих касается. Едва заметно головой качается.
– Нет, ты определенно исключительная.
– Всех когда-то родили…
Снова смеётся с меня.
– Я не об этом, – уголок его губ вверх ползет. – Посмотри на меня, – веселые нотки вмиг испаряются из голоса. Поворачиваюсь и ловлю его взгляд. – У тебя глаза сейчас цвета глинтвейна. Красотища. Выглядит ахиренно, – проводит большим пальцем по верху моей щеки.
Я бы с радостью об его ладошку потерлась. Но не хочется докучать.
Остаток дороги проходит потешно. Стёпа попеременно то с меня посмеивается, то рассказывает новости с последнего чемпионата России по панкратиону. С таким энтузиазмом и ярко выраженными эмоциями он редко вещает, ловлю себя на мысли, что даже рот приоткрылся, так мне интересно. Скучала по общению с ним.
– Если в ближайшие двадцать минут не доедем, включу аварийку и сожру твой пирог, – оборачивается и смотрит на заднее сидение, на нём коробка лежит со сметанно-малиновым пирогом.
Я очень старалась. Полночи докучала мамуле, протоколировала тонкости его приготовления. Закончилось всё тем, что мне жуть как киселя молочного захотелось. Вуаля. Проснулась, а он стоит на плите в кастрюле. Кто если не мама о тебе позаботится?!
– Ну нет! Я тебе дома приготовлю такой же. Этот для всех.
– У нас дома? – брови Стёпы летят вверх.
Вместо ответа глажу его по плечу. Он весь такой твердый. Без участия сознания пальцами его прощупываю. Стёпа тут же напрягает мышцы, становясь каменным, чувствую через его толстовку.
Близость у нас не была частой. Но, боже, в каком восторге я была каждый раз. Сейчас бы тоже не отказалась перебраться на заднее сидение, а не есть.
Глава 27
Агата
Хорошая часть дня закончилась, как только мы к дому родителей Стёпы подъехали. Сам коттедж – ожидаемо внушительных размеров – отделан светлым гранитом, территория ухоженная, исполосована дорожками, много зелени и цветов. Можно было бы наслаждаться. Но.
Как только мы подъехали, Стёпа выругался, за малым сдержался, чтобы по рулю руками не ударить, боясь меня напугать.
– Что случилось? – спросила, глядя как он, облокотившись о руль, ладонью сжал лицо в районе глаз.
Можно считать это предчувствием, но заходить внутрь сразу расхотелось.
– Это тачка Снежаны Шаровой, маминой подруги и по совместительству Олиной мамы, – ноздри Стёпы раздувались, самоконтроль – не его благодетель.
Поехать домой и самим пирог сожрать – не такая уж плохая идея была. Вечер планировался в узком кругу. Мы, родители Стёпы, его дядя и бабушка с дедушкой. Мама чуть позже приехать должна была, ей потребовалось утром в Новороссийск уехать. А теперь мне что с Олей за одним столом сидеть?
– Агат, если хочешь…
Сделала взмах рукой, перебивая его.
– Я пойду.
Моя жизнь – сплошное преодоление. Сбегать я бы точно не стала. Стёпа мой. Теперь только мой. Убеждаю себя в этом каждую секунду. Подумаешь, ещё паре человек придется доказать.
Стёпа в кресле развернулся всем торсом, посмотрел на меня так, словно видит впервые. Затем молча кивнул, выбрался из машины и пошел мне дверь открывать.
Все действия на автомате. Натянув на лицо улыбку, последовала за Стёпушкой.
Объясниться с ним оказалось легко, и я расслабилась. Здесь же собраться пришлось.
Встретила нас Галина Викторовна, бабушка Стёпы. Вот уж поистине приятное знакомство. Женщина шестидесяти пяти лет, выглядевшая лет на пять моложе. Стареть она явно решила без глубокого медицинского вмешательства. Вокруг неё пряные нотки витали.
– Что за чудо ладное ты к нам на знакомство привез, Стёпушка? – посмотрела на внука выразительно. – Ты на её фоне Голиафом кажешься, – привстав на носочки, потянулась к щеке внука.
Судя по увиденному, не только на моём фоне. Я со своими ста шестьюдесятью семью сантиметрами повыше её на треть головы. Поздоровавшись с внуком, она вернула внимание ко мне.
– Агаточка, и тебя дай обниму, детка, – попав в кольцо рук, лишь сжала крепче коробку с выпечкой. – Ну до чего же хорошенькая, – обхватила мою ладонь, сжимает её своею. – Сейчас будете мне рассказывать, где познакомились и почему раньше не познакомил нас, – обратилась к Стёпе, хмурясь с весельем в глазах.
Первое впечатление от идеальности момента спало ровно в ту секунду, как я маму Стёпы увидела. Валерия Анатольевна стояла в компании своей подруги и даже не пыталась скрыть пренебрежение своё. Смотрела на неё, а у самой стопы покалывали, словно босыми ногами в угли костра непотухшего встала. Никогда не примет – это то, что в глазах читалось. Подруга её так и вовсе глаза закатила, губы поджав.