– Ма, мне «пальцы» вареньем каким-то залили, – речь, естественно, не о реальных пальцах, а о пуантах. Всхлипываю, как только родная трубку берет.
Она в зале. Тоже переживает. Но что делать я не знаю. Истерика на подходе.
Никто ничего (о, удивительно!) не видел. Организаторы удивлены не меньше моего. Впервые такое! И только со мной. Кому же ещё могло так повезти.
– Разрешите пройти, – сквозь толпу собравшихся мама пробирается. – Ну чего ты сырость разводишь? – интересуется у меня. Опускается рядом со мной, прямо на пол, в своем молочном шерстяном костюме.
Я так и сижу с запрокинутой головой, стоит её опустить и слезы польются, всё лицо почернеет.
Мама протягивает мне запасные пуанты фирмы «Bloch».
– Потерпи немного.
Очень стыдно. Я ей закатила мини-истерику перед вылетом, дескать, примета плохая. Выступать я только в своих буду. Другие брать не нужно. Мы их в Европе заказывали, когда на отдых летали. Пуанты «Bloch» хороши, в них танцуют артисты ведущих театров. Однако приноска всё же требуется.
Что бы я сейчас делала, если бы мама меня послушала?
Ленты туго затягиваю. Накрепко.
Волнение не отпускает.
Если спросить какие у меня ассоциации с балетом, долго думать не стану. Боль. Волнение. Вдохновение. Жизнь.
Музыка. Выход. Перед тем как начать, ловлю взгляд мамы, он согревает, придает нужный настрой.
Я никогда в жизни таких оваций не собирала. Дело не в их громкости, а в кураже, окрыляющем. Самое искреннее, почти что детское счастье.
Полтора года назад я стала лауреатом европейского чемпионата балетного творчества, проходящем в Милане. Сейчас, в стенах Большого театра, мне кажется, я впервые на сцене стою.
Палитра красок и гамма чувств, бушующие внутри, меня обездвиживают. Резерв душевных и физических сил исчерпан до самой маленькой капельки. Опустошение колоссальное.
Так я думала.
Дальше происходят настоящие чудеса.
Сжимаю в руках диплом I премии соло, женщины, и поверить не могу. Точно моим быть не может. Ущипнуть – мне не поможет. Я так долго трудилась, и вот он заветный, мой долгожданный… Ввиду обстоятельств душу раздирающий в клочья. Почему сейчас, а не год назад?
– И как мы могли пропустить такое утонченное юное дарование? – ко мне обращается Марцевич Виктор Павлович, российский хореограф, балетмейстер, руководитель одного из государственных академических театров.
Глава 33
Елена
Рыдающая в моих объятьях Агатка. Стёпа, сидящий по ту сторону закрытой двери, прислонившийся к ней спиной. Так выглядят мечта дочки и мои реалии. Картина маслом.
Могли бы сейчас радоваться её успеху. До последнего была уверена, что она будет счастлива. Сидя во втором ряду, ощущала её волнение, несмотря на которое моё чудо-чудное прекрасно передало нежность и воздушность своей героини. Плавные движения рук, отрыв и парение в воздухе, идеальная осанка. Всё было чудесно. Ровно до тех пор, как её пригласили принять участие в постановке «Концертный вальс» государственного академического Мариинского театра. Мозжечком почувствовала, чем для нас это обернется.
– Почему именно сейчас? Столько лет «до», – всхлипывает и всхлипывает снова, – никто меня не хотел замечать?
Что тут скажешь? Совпадение? Жизнь? Стечение обстоятельств?
– После рождения ребенка я снова стану им не интересна, —продолжает малышка. – Мышцы тонус потеряют, тело задеревенеет. Что я буду делать? Я не умею жить без боли в мышцах. Десять лет, десять лет я с ней засыпаю и с ней просыпаюсь. Первые два года занятий я на день рождения и новый год загадывала, чтоб они болеть беспрерывно перестали! Посмотри на мои пальцы, – задирает ногу стопой вверх. Шевелит пальцами перемотанными, кровавые пятнышки проступают. – Уродливые стопы! Неужели это всё зря? Меня пригласили именно в тот момент, когда я перерыв взять решила. Пришлось. Придется.
Горьким плачем сердце мне разрывает.
– Балерина на сносях, – то ли фыркает, то ли стонет.
Опускаюсь пониже, задираю её футболку и животик целую. Агата замирает.
– Не пугай мне малыша! – произношу строго.
Агата вмиг рёв прерывает. Из-за двери слышится что-то вроде: «Наконец-то». Стёп, ты там держись. Боевое крещение.
– То, что до тебя никто чего-то сделать не мог, значит ровно то, что ты слышишь. Ничего сверх того. Никто не смог. К тебе отношения это не имеет. Запомни, это не значит, что у тебя не получится. Я не уверена, что никто из известных балерин не рожал в восемнадцать, – задумываюсь на секунду. – Меня данный вопрос не волновал. Но я точно знаю, что если ты захочешь, то восстановишь форму. Да трудно, но не невозможно. Не надо сравнивать себя с кем-то. Сравнение не только индивидуальность убивает, но и стремления. Вот это «посмотри какая Лизонька молодец, не то что ты», я тебе хоть раз такое говорила? Нет, никогда. Мы обе знаем. – Человека сравнивать можно только с ним самим. Поняла? «В прошлый раз у тебя получилось чуть лучше» – это максимум. Поэтому ты от меня не услышишь: «Никто не смог, и ты не сможешь». Сможешь, если захочешь. Да, будет трудно, но нас с тобой это разве останавливало? В десять лет ты тоже выла белугой, в ранках, мне казалось, кости виднелись, с постели тебя поднимала после тренировок – ты разогнуться не могла. Думаешь через год или и того меньше, будет хуже? Не смеши меня.
О том, насколько трудно бывает, я знаю всё. От низа до верха. Задыхаться от безысходности? Проходили. Или гребешь или тонешь. Первое вполне посильно, если жалость к себе придушить.
Со временем я перестала прощать людям их слабости (родные исключение), отчасти поэтому я не замужем. Мне комфортно одной. Вполне себе цельная, без отвалившихся половинок. Страдания на пустом месте претят.
У малыша причина веская. Но:
– Дети – это счастье, а не наказание. Поверь. Ситуации разные, разные характеры, но пожалеть о том, что у тебя есть ребенок, можно только в патовой ситуации. У меня таких не было, – хотя разное случалось.
– Страшно, мам. Очень страшно, – Агата утыкается носом мне в шею.
Глажу костяшку свою по спине. Необычные ощущения, когда гладишь, и ребра чувствуются под пальцами, раньше холодок по коже от такого гулял. Целую в темечко мелкую.
– Дом, в котором ты живёшь в одиночестве, пусть и гордом, желанном, не может быть полной чашей. Я в такое не поверю, малышка. С ранних лет я к уединению стремилась, но что-то постоянно мешало. Сейчас, спустя годы, могу однозначно сказать – ты была моим спасением от тоскливого одиночества. Мысли о том, что одной лучше – самообман. Мой маленький комочек удовольствия и восторга. Даже в тяжелые моменты, когда я смотрела на тебя спящую, внутри меня появлялось умиротворение, – глажу Гату по голове. – Я очень тебе благодарна. Не знаю, что бы без тебя делала. Дети – огромный стимул к новым свершениям.
Помимо свободы и уверенности в себе, деньги подарили ещё одну ценную возможность – дарить мечту. Ни с чем не сравнимое удовольствие. Путешествия, новые места, шопинг – прекрасно, но это мелочи по сравнению с восторгом, который ты видишь в глазах самого любимого человека, в момент, когда он получает долго желаемое. Приходит понимание – всё было не зря.
Ещё пол часика носом похлюпав, Агата засыпает.
Куда приводят мечты… Зарисовка.
Как только к ней стали подходить заслуженные деятели искусства, я поняла, что сейчас что-то будет. Раньше она бы от избытка восторга дух испустила, сейчас же – от горечи. Вот оно желаемое, а воспользоваться им ты не можешь.
В жизни нет справедливости. Стоит запомнить и принять. Обидно, досадно, но ладно.
Стоит задуматься о том, что я буду делать без неё.
***
Выбираюсь из постели и тихонько выхожу из спальни. Каким-то образом шпана малолетняя уговорили меня остановиться в Москве в квартире Алексея. А я, между прочим, очень отели люблю.
Элитный клубный восьмиэтажный дом на Якиманке. Приватный формат жиль. Верхние этажи занимают два пентхауса с личными террасами на крыше. Место тихое и уютное. Ненамного хуже того леса, в котором я порой жить мечтаю. Весь интерьер в черно-белых тонах, в стиле минимализм. Никаких посторонних вещей. В холле, рядом с винтовой лестницей, висит огромное панно из металла, на нем изображены лошади.
– Леха сам дизайн разрабатывал. Это хобби его, – обращается ко мне Стёпа, поймав за созерцанием. У лошадей даже гривы рельефные, не представляю, сколько времени на такое понадобилось. – Полностью всю квартиру. Он тут редко бывает.
Это я поняла по кухне. Белоснежная, и гарнитур, и островок.
Пока мы с дочкой беседовали, Стёпа душ принял, переоделся в домашнее. Это я, с бала на тонущий корабль, так и стою в одежде парадной. Малявка впала в истерику на обратном пути, в такие моменты себя забываешь, не говоря уже о другом.
– У нас этим Агата занималась. Кухню-гостиную и ванные комнаты только дизайнер прорабатывал. Спальни Агата полностью сама выбирала, – горела этим занятием, во многом поэтому я против её переезда была. Ей нравится наша квартира.
– Я не знал, – Стёпа ко мне резко оборачивается.
– Ты попроси её как-нибудь рисунки показать свои. Уверена, тебе будет интересно, – в том числе на себя посмотреть. За два года активных вздыханий она много раз его в карандаше исполняла по памяти. Навряд ли он в курсе.
Стёпа вопросительно брови приподнимает. Опускаю голову, улыбку припрятав. Узнавать друг друга бывает приятно.
– Как у тебя с университетом?
– Всё в порядке. Отчислять передумали.
Для меня это за гранью добра и зла. Поломать сыну будущее своими руками. Мне надо поучиться мастерству «давки».
– А панкратион, рукопашка?
– Пора взрослеть, – в голосе Стёпы и толики сожаления нет. Констатация факта. – Я в отличие от Агаты спокойно к своим увлечениям отношусь.
– Тебе только предстоит узнать, – как бы корректнее сообщить, не напугав, – насколько для неё это важно. Сегодняшнее – только затравка. Для творческого человека это нормально. Когда выжатой приходит домой, иногда, наоборот, фонтанирует эмоциями. Выглядит странно, но надо привыкнуть.