Поздний ужин проходит удачно. Алексей привычно молчит, детишки как ни в чем ни бывало щебечут. Вернее, щебечет только моя, но Стёпа спокойно и весело поддерживает её словесный поток.
Спустя время их разговор в тему детства выходит.
– Если есть во мне что-то хорошее, то этим я Лёше обязан и деду, – произносит будущий папашка наш. – Никто из «смотрящих» за мной авторитетом в моих глазах не являлся. Я их не любил, возможно, поэтому они часто менялись. Я их не слушал и не обращал никакого внимания, они для меня были чем-то незначимым. А доброе, – Стёпа усмехается. – От бабушки. Сколько у нас с ней было разговоров задушевных… – дядя его понимающе усмехается. – Выслушивала спокойно, давала советы и время на обдумывание своего поведения.
– А мною мама постоянно занималась, – Агата ко мне поворачивается, улыбка от уха до уха. – Читала вместе со мной, рисовала, поделки делала, – трещотка трещит, вспоминая то один, то другой случай из прошлого. – Не ругала меня, когда я упаковку таблеток астматических сожрала, потому что они вкусными были, как сейчас помню, со вкусом вишенки. Мы потом несколько дней в больнице лежали. Больше мне лекарства вкусные не выписывали, – она редко о своем недуге упоминает. Судя по всему, Стёпа в курсе уже, удивления на его лице нет. – А когда я несколько месяцев бабушке ложные сведения об обстановке в школе вещала… Мне дедушка Мороз впервые подарки не принес, – укоризненный взгляд на меня бросает. – В мае не выдержал, правда. Отдал.
– Агата, бабушку после твоего хоррора под названием «Школа» чуть приступ не хватил сердечный. Я думала, она с постели не встанет. На следующий год нас к себе жить отправила, – мелкая бабушке нервы трепала, бабушка – мне.
– Так я же в тебя. Хорошо развитая фантазия. Когда я была маленькая, мама мне сказки сочиняла. Как они мне нравились… Больше всех остальных. Они были только мои. Я жутко гордилась. Перед сном она мне их рассказывала, мы вместе детали придумывали. Про девочку Лепесток я помню и про колючку Розочку. Звёздное небо.
На мгновенье глаза прикрываю и вспоминаю, как я балдела от своего комка вредного. Мне нравилось время с ней проводить. Очень. Но надо было работать. Иные варианты отсутствовали.
Каким-то образом эти двое и Алексея на диалог выводят. Расспрашивают. Сопротивляется он недолго, по итогу рассказывает об их с братом детстве, о том, как они до юности были дружны, не разлей вода.
– Нас постоянно сравнивали. Все кому не лень. Кроме родителей. Никогда эти сравнения в мою пользу не шли. Вова веселый, приветливый, в чем-то даже послушный. И я, упрямый и своевольный. Если бы не отец, меня бы после девятого класса из школы отправили. К тому же в плане понятливости я также уступал. У Вовки соображалка отменная, даже, можно сказать, необыкновенная. Он на школьных переменах успевал всю домашку сделать и стихи выучить. И я, полная его противоположность.
– Бабушка говорит, что в тебе всегда был ясный здравый смысл и замечательная смекалка. А ещё внимательность и сосредоточенность, то, чего у папы отродясь не было.
– Ну, раз бабушка говорит, – с улыбкой Алексей произносит.
Да уж. И что же это случилось с хорошим мальчиком Вовой? Наверное, девочка Лера.
Надо отдать должное Алексею, если и была помощь отца, то только на старте. Высот он достиг головокружительных. Даже я, будучи в панцире, слышала о его производствах, раскиданных по стране. Владимир же работает в фирме их отца.
– Мы съездим в кубинку? – спрашивает Агата, закончив трапезничать. – Послезавтра. Вернее, завтра уже. Сегодня мы по магазинам пройдемся. Новый год скоро и кое-чей день рождения, – в жуликоватой улыбке расплывается.
– Чей?
– Зачем в Кубинку?
Почти одновременно мужчины спрашивают.
– День рождения у мамы, – поясняет, глядя на Алексея. – В Кубинку… Мы каждый год ездим в музей. «Дорога памяти» – место особенное. Пробирает и заставляет задуматься.
Белка делится своими первыми впечатлениями от этого места. Мы с ней рыдали неделю. Мне повезло, в этом плане она очень понятливая. В первой нашей с ней квартире с нами в подъезде жил дедушка – лётчик, участник боёв за Ленинград. Малышкой она его обожала. В силу возраста, было ему далеко за девяносто, далеко ходить он не мог, спускался посидеть на лавочке около подъезда, подышать воздухом. Завидев его, Агата бросала все свои игрушки и неслась с детской площадки составить ему компанию. Они подолгу сидели, Иван Иванович ей что-то рассказывал, показывал свои награды, орден Ленина, ордена Красного знамени, медали «За оборону Ленинграда», «За победу над Германией». Не знаю, много ли она понимала, но сидела и слушала, болтая в воздухе своими тощими ножками, которые до земли не доставали. Он от неё, как мне кажется, млел. Своих детей у него не было, жена давно умерла, присматривали только племянники. У ветеранов не так много слушателей покорных, ценят имеющихся на вес золота. По праздникам мы ходили его поздравлять, там её довольную чаем поили за подаренную поделку.
Помимо всех прочих успехов я могу гордиться наличием у неё человечности. Агата умеет чувствовать других людей, сопереживать им, учитывать интересы, проявлять уважение и внимание.
Глава 35
Елена
– Пора! Пора! Пора! – Агата смотрит на часы и тут же метаться по комнате начинает.
У неё внутри всё трепещет от радости. Это чувствуется.
Стоило первому снежку припушить город – она ожила. Первые недели по возвращении из Москвы малышка всецело и беспробудно грустила. Как ни крути, она ещё слишком мала, чтоб с легкостью можно было смириться с жестокостью жизни. Не сказать, что я недовольна её победой, естественно нет, но она и так на измене, хочет, но жутко боится предстоящего материнства. А тут такая альтер-реальность. Что бы сейчас было, не забеременей я тогда? Кто знает? Значения это не имеет уже. Теперь же она скачет по дому в ликующем предвкушении. Глаза блестят, щеки горят.
– Сейчас уже привезут. Надо ускориться, – сообщает, вероятнее всего, себе. Потому что я работой занята, а она стаскивает в гостиную всё новые и новые коробки с елочными игрушками. – Лучше все, да, принести? И из них уже выбрать? Сейчас оставшиеся спущу.
Посоветовавшись сама с собой, она вихрем уносится в дальнюю гардеробную. Стёпа на работе задерживается, я пообещала заехать, вдруг пихту доставят до его возвращения.
Поднимаюсь с дивана и иду за ней следом. Орешек, она же Агата, стоит на верхней ступеньке стремянки, пританцовывает и тянется к антресоли, на которой стоят две коробки с елочными украшениями.
– Давай сюда, дитё моё, – беру из её рук поочередно оба короба. – Куда столько малыш?
– Мы со Стёпой огромную заказали, – оставаясь там же, на носочки становится, руки вверх поднимает и, очерчивая в воздухе нечто огромное, разводит их в стороны. – Реально, такая. Самая пушистая из всех, что там только были. Я теперь думаю, вдруг в дверь не войдет.
– Распилим на две половины. Делов-то. Слазь давай, пока не шмякнулась.
– Ну, мама! – возмущается, но при этом послушно спускается. – Какое пилить? Она же кра – си – ва – яяяя! Скоро увидишь сама!
Ещё несколько мешочков, кулечков, коробочек выносит малышка из своей спальни.
– Это новые! – сообщает.
Кто б сомневался.
– Гляди, – открывает одну из коробок, показывая мне частичку отрады своей. Ленточки. Бусики. Мягкие елочные игрушки в виде гномиков и эльфов. – Мы в «Комфортном доме» были, там столько всего. Глаза разбегаются.
– Ты не стала запариваться и выбрала всё?
– Стёпа мне разрешил! Ему тоже понравилось, – ой ли, мальчик, кажется, в сказку попал, где выхода нет.
Дверной замок щёлкает. В квартиру первым заходит Стёпа, за ним, кто бы мог представить, Алексей, затем парни из доставки елочного базара.
Каждый новый год мы ставили елочки, вернее, чаще всего – сосны, небольшие, но несколько, для запаха и праздничного настроения. Основная же красавица – искусственная литая русская ель, в высоту двести пятьдесят сантиметров. До потолка не доставала значительно, но выглядела всегда очень эффектно. Та раскидистая красотка, что сейчас устанавливают, будет повыше.
Как только посторонние люди уходят, Гата зайчиком скачет к пихте. Отламывает одну из иголочек и нюхает, затем замирает на мгновение… а дальше с радостным писком несется распаковывать свои закрома в виде украшений праздничных.
Кто-то может подумать – дитё дитем, какие ей самой дети, я же могу только с чарующей нежностью подумать – «моя». Восприятие зависит исключительно от нашего отношения. Любимым не то, что прощается всё, оно даже не замечается.
Когда она была маленькой, часто болела, лежала на мне горячая, как уголек, дремала, а я любовалась ей и мысленно благодарила за то, что она меня выбрала, за то, что эти мягкие щечки я могу гладить, а не кто-то другой, и плевать что поспать получалось раз в несколько дней.
Заряжает она не только меня, мужчины на неё тоже смотрят, глаза распахнув. Не ожидали. У неё в такие моменты моторчик заводится. Туда-сюда малышка гоняет, примеряет игрушки, что-то вешает, что-то обратно несёт, возвращаясь со следующими.
– Что-то не так… – тянет тихонько. – Не с того начала! Стёп, ты мне поможешь?
Он соглашается, как же иначе. И тут происходит настоящее действо. Не заржать бы от смеха. Агата подхватывает звезду, запрыгивает на диван, с него на Степины плечи. Человечья конструкция выглядит внушительно, но всё равно чуточку ей не хватает чтоб дотянуться до верха. Агату ожидаемо посещает мысля гениальная.
– Даже не думай, – Стёпа за бедра её обеими руками обхватывает, не давая подняться.
– В гардеробной стремянка, – напоминаю напрасно. Она, естественно, и так знает.
– Так не годится, – бурчит. – Не по-новогоднему с лестницей.
Конечно, Стёпа бы встал на нее и за секунду дело сделал. По итогу же, он её под наш с Лёшей хохот поднимает чуть ли не на вытянутых руках. Гата тянет верх дерева на себя, наклоняет и наконец-то взгромождает блестяшку.