С семидесяти пяти до пятидесяти трех возвращаться после Анапы было труднее, но тем не менее пришлось и тогда постараться.
Мы с Лёшей обсуждаем разные уголки нашей родины необъятной. Ему постоянно приходится перемешаться из одной точки в другую, от этого кругозор, понятное дело, широкий. Несколько его производств расположены в богом забытых местах, где до запуска им заводов людям нечем было заняться, кроме как выпивать. Что-то строить пришлось заново, металло- и станкостроительный заводы получилось запустить после реконструкции зданий: стояли никому ненужные, продавались по низкой цене.
Слушаю его увлеченно, мне давно не было так интересно. Чем старше становишься, тем меньше с каждым днем новой и волнующей информации получаешь. Сейчас же меня затягивает. Всё сильнее с каждым словом и предложением. Всесторонней развитостью далеко не все могут похвастаться, чем больше в человеке намешано, тем впечатления ярче.
А ещё, мне нравятся хорошие мальчики.
Словно бы услышав мои мысли, в желании дать понять, что не всё с ним так просто, Лёша начинает размыто, но всё же меня на путь истинный наставлять.
Ни с того ни с сего он начал вешать, что мне лучше сократить к минимуму общение с Олегом.
Ага, как же.
В этот момент он очень напоминает моего любимого генералишку, Геннадия Всеволодовича. С возрастом он стал любителем нравоучений. Старший сын, Герман, не любит всё это слушать. Обрывает отца на полуслове, бескультурно. Поэтому, частенько, он приходит ко мне, садится напротив и несколько минут под мои кивки размеренные рассказывает, что и как лучше сделать. Затем хлопает себя по коленям, говорит, что я и так больше него понимаю, как будет оптимальнее, и уходит.
С Лёшей схожий процесс.
– Я думала, он тебе понравился. Вы так мило с ним болтали вечером, – как бы невзначай говорю. Внутри же посмеиваюсь. Олег всегда держит лицо, Лёше же это не надо, поэтому натянутое отношение он не пытается скрывать.
– Весьма. Но тебе тем не менее, теперь так.
– И суток не прошло с тех пор, как мы с тобой вектор общения сменили, – да уж, суток. Часов.
– Это не имеет значения, – произносит Лёша серьёзно.
И как я сама не догадалась.
Посреди ночи просыпаюсь от того, что меня потряхивает, да так основательно – картинка перед глазами плывет. Лёши рядом не оказывается. В другой ситуации меня бы это, как минимум, заинтересовало. Сейчас же… я просто в одеяло, как в кокон, заматываюсь. Спустя некоторое время он возвращается. Волосы влажные, пахнет моим гелем для душа.
– Если не сложно, возьми в гардеробной ещё одно одеяло. Первый пролет слева, нижняя полка.
Он идёт, на ходу комментируя.
– Решила под разными спать?
– Необязательно. Мне стало холодно.
Вернувшись, он касается моего лба ладонью, затем губами.
– Всё в порядке, – шепчу.
Раскинув поверх второе одеяло, он со спины обнимает меня прямо в коконе, к себе прижимает, намертво.
– У тебя маленькая кровать. Короткая, – сообщает мне.
– Сто восемьдесят на двести. Просто кто-то слишком высокий.
Глава 39
Агата
Эстетика правит миром.
Моим, однозначно, она. Именно поэтому сейчас, сидя в машине у Жени, друга Стёпы, я стараюсь не плакать. Трудно, приходится усилия неимоверные прикладывать. Как часто говорят в балете: «Следи за лицом». Больно, неприятно, обидно, следи всё равно. Я слежу.
Получается, скорее всего. Стараюсь даже шутить.
– Агатка, Русских тебя совсем задолбал? Бледная вся, – Женя переводит взгляд на меня, а я мысленно прошу его смотреть не на меня, а на дорогу.
– Бледность профессиональная, Жень. Мы же мышьяк нюхаем, чтобы кожа светлой была.
После моих слов Женя дёргается, снова смотрит на меня, теперь распахнутыми от шока глазами. Отмечаю про себя, что Стёпа мои шутки сразу улавливает. А ещё с Олей мне изменяет. Лучше уж шутки не понимать.
От одной мысли, что он сейчас с ней, давление на черепную коробку усиливается.
Кладу руку на живот, пока ещё плоский. Обещают, что скоро расти начнет.
Моё солнышко маленькое, мы с тобой справимся. Обязательно. Даже не сомневайся, крошка моя.
Достаю из сумочки влажные салфетки и мандаринку. Когда тошнит, они помогают. Чищу, подношу дольку ко рту, Женя со смешком уточняет:
– Угостишь?
– Самой мало, – запихиваю в рот чуть ли не половину сразу. Активно жую.
Он в это время в голос хохочет.
Вообще-то, у меня их много с собой. Когда мы со Стёпой по вечерам по городу катаемся, я отвечаю за музыкальный репертуар и провизию. Стёпа от дороги не отвлекается. Я чищу мандаринки и даю ему. Дольку. Строго одну. Чтобы чаще его можно было касаться.
– Стёпыч над тобой так трусится. Я думал, что же в ней такого особенного? А ты жадина, оказывается, – подначивает меня, но я не ведусь.
Достаю ещё одну и проделываю ту же манипуляцию.
Всегда буду благодарна маме за то, что она вложила в мою голову одну очень важную установку: если чего-то не хочешь делать – не делай, как бы не заставляли, как бы не уговаривали.
Слова Жени, его улюлюканья на меня не производят никакого впечатления. Да, он мне помог. Предложил подвезти. Я его не просила, ничего не должна за это. Если он иначе считает, пусть друг его ему отдает вознаграждение.
Женя резко скорость сбрасывает, тихо себе под нос матерясь. Поднимаю глаза на дорогу и понимаю причину – Стёпа. Он вклинивается в наш ряд, прямо перед нами, и начинает скорость сбрасывать, давая понять, что надо останавливаться.
За долю секунды, как только его водительская дверь открывается, я понимаю – он зверски, кошмарно, до крайности зол. Не обращая внимания на поток сигналящих машин, он идёт к пассажирской двери, к той, где я сижу, жестом Жене показывает, чтобы двери разблокировал. Дьявольщину в его взгляде вижу не только я, поэтому защита тут же щелкает.
– Пересаживайся, – произносит, как только дверь распахивает, руку мне протягивает. Сижу, не двинувшись с места. – Агата, прытче, – подгоняет меня. Чувствую, как ему сдерживаться приходится. Но мне тоже!!!
– Стёпыч, не хочет она. Оценила, что я водитель получше тебя. Довезу принцессу твою, не переживай, – Женька старается говорить весело и беззаботно, но я чувствую, даётся с трудом.
– В травму ты себя сейчас повезешь, если рот не закроешь и чушь не перестанешь нести. Агата, пересядь. Мы с тобой опаздываем уже, —обращается ко мне, попутно за локоть обхватывает и задает вектор движения. Хватка ощутима. – С тобой, Жек, мы попозже поговорим. Раз ты с первого раза не понял.
Чего он с первого раза не понял, я не уточняю. Иду, не оглядываясь. Сажусь, дверь закрывается – меня накрывает.
– С чего ты взял, что указывать мне можешь?
Стёпа глазами мне сначала в живот впивается, затем в глаза. Ухмылка на его лице дебильная, мол, ты сама угадай.
– Я не хочу, чтобы ты со мной на УЗИ был. Видеть тебя не хочу! Не хочу! Вечером к маме поеду, – кричу, не фальцетом, конечно, но дюже пискляво выходит.
– Агат, что происходит? Опять по дому прыгала? Головой ударилась что ли? Мы у тебя живём, если ты хочешь, чтоб я съехал, так и скажи, но Елену Александровну, может, стоит в покое оставить? У неё ведь и своя жизнь есть. Личная. Она у тебя ещё молодая.
Почти всё сказанное им мимо меня проходит. От злости зубы стучат.
– Я башкой? А ты не офигел? Тебе не стыдно? – Лезу в сумочку за телефоном, достаю и на ходу разблокирую. Нужная картинка сразу появляется. Разворачиваю телефон к нему экраном. Знаю, что мельтешу, но руки дрожат. – Вот что я увидела! А не головой ударилась. Как ты мог вообще? Так ждала тебя сегодня, а ты с ней в это время был! Бессовестный, – роняю лицо в ладони, когда Стёпа у меня телефон забирает из рук.
Мобильник в его руках чуть ли не хрустит. Стёпа ругается.
На фотографии Оля. В его машине. В этой самой. Сегодня. Сидит, раскинув конечности свои вольготно, и лыбится. Там ещё видео есть, на котором со спины Стёпу видно и дату на панели. В шортах своих короченных, размалеванная как обезьяна. Соответственно, почему как? Обезьяна она и есть.
Мне это чудо мама Стёпы переслала. Гадюшник.
– Агат, она позвонила в слезах. Попросила помочь. В аварию угодила. Так выла в трубку, я не смог отказать. Отцу побоялась звонить. Она виновата.
Раскаянья в его голосе нет, но гонор свой поунял.
– Мне полегчать должно от этого? Ты сказал, что приедешь. Я ждала. Тебя нет. Потом это приходит. Как я должна реагировать?
– Косяк, Агат. Признаю. Но я на двадцать минут задержался, а ты уже с моим другом уехала. Это нормально по-твоему?
– Нормально, Стёп! Неужели ты не понимаешь, дело не в том, что ты задержался. Дело в том, что ты с ней был. Не с кем-то нейтральным. А с Олей. Со своей первой любовью, девушкой бывшей. Бывшей? Твоя мама спит и видит, чтобы вы сошлись! – Чуть ли не вою. Мне так обидно. Дело не в том, что я хуже, просто она первой успела! – Я каждую ночь, хоть минутку, но думаю: «Вдруг у него не отболело ещё?». А тут ты с ней таскаешься, чтоб я не узнала, – тру щеки манжетами, как идиотка. Снова больно. Каждые день через боль, только теперь физическую душевная сменила.
Стёпа опускает руки поверх руля, на них голову кладет. Дышит тяжело. Он в одной рубашке, каждый мускул проглядывается. Грудная клетка ходуном ходит.
– Ты чемпионка мира по хаосу, – воздух из груди с шумом выпускает. – Наводишь его в душе моей за считанные секунды, – немного молчит, затем продолжает. – Я бы тебе рассказал обязательно. Чуть позже, вечером, например. Не хочу ругаться, расстраивать тебя не хочу. Я не люблю её, Агат. Не вру ведь, не говорю, что чувств никогда не было. Были, но выгорели. Меня на нее не торкает больше, осталось только хорошее человеческое отношение. Оставалось. Я не думал, что они тебе скинут. Иди сюда.
Стёпа руку протягивает, привычным жестом тянет на себя. Я не хочу, но не сопротивляюсь. Стараюсь успокоиться. Совсем позабыла, что истерить мне не стоит. Выводит. Ревность ужасно выв