Несмотря на возраст, я не была осведомлена о том, как воспаление у беременных протекает. Никто в моем окружении в период беременности лапароскопическую аппендэктомию не переносил. Всё неизвестное устрашает вдвойне. Если бы не поддержка Лёшика, я бы с ума сошла. А так он рядом всегда, не дает мне о плохом думать, если видит, что что-то не так, то просит врачей мне сон организовать.
Когда долгое время держишь всё под контролем, немощность дезориентирует. Я не умею болеть, но быстро учусь. Галоп переходит в тягучие перекаты.
У нас всё было спонтанно. На плановые приемы к гинекологу я ходила раз в несколько месяцев, но целенаправленно мы не планировали малышней обзаводиться.
Когда-то давно одна моя знакомая сказала, что верить в признания в любви, произнесенные во время интимной близости, нельзя. Человек же не совсем, точнее, совсем неадекватный в момент сильного возбуждения. У нас вышло схоже. Когда Лёша спросил: «Лёна, давай попробуем?», я согласилась, так и не поняв, о чём речь идёт. Доходило как до шланга. Только на следующий день, когда Лёша ни с того ни с сего стал относиться ко мне, как к вазе хрустальной, суть вопроса дошла.
Кто ещё кому счастье подарил…
На следующий день Агата приезжает с утра. Как только меня спускают на этаж ниже, детеныш мой тут как тут.
Агатку не корми, дай порыдать. Еще в дверях замечаю её солёные ручьи. Дочка всхлипывает и несется к кровати, кое-как тормозя у кровати. Малышка моя.
– Мамочка, прости меня! Я так виновата. Сашу на тебя скидывала постоянно. Я так за тебя испугалась. Мы со Стёпой ездили в храм, заказала там всё что только возможно. И сама молилась, как могла. Мам… – Агата перестаёт тараторить, берет меня за руку. В глаза заглядывает так, словно там балетные новые па может увидеть.
– Всё хорошо, зайчик мой, – говорить много всё ещё нелегко. Во рту постоянно пересыхает.
Она точно зайчик. Когда она делает антраша – прыжок, в котором производят удары ноги о ногу, – зависает в воздухе, парит, затем легко и плавно опускается. Чем не зайка? Это природное. Первым её репетитором балетным была женщина лет пятидесяти. Так она бедняжка в прямом смысле слезу пускала, глядя на то, как у Агаты этот прыжок получается, говоря, что это дар свыше, даже упорными тренировками такого добиться нельзя.
– Они меня на пару минут впустили. Это несправедливо! Алексей с тобой постоянно. Почему мне нельзя?
Боятся, что ты в слезах меня утопишь, родная.
– Потому что ты нужна Сашеньке. Переставай слезы лить, а то я тоже расплачусь. Потом тебя точно не пустят, заюш. Со мной все в порядке, с детками тоже. Подай телефон. Он на столе.
Палата двухместная. Мы тут с Лешей кукуем вдвоем. Уезжать домой он ни в какую не хочет. На свободную кровать тоже не ложится. Сидит рядом на стуле.
Агата подает телефон. За все эти дни я его впервые держу. По какой-то причине они решили, что трогать его мне не стоит. Включу фронтальную камеру и испугаюсь?
Захожу в приложение банка и делаю два перевода на карту Агаты. Её глаза округляются. В них дикий страх. Не надо иметь семь пядей во лбу, чтобы её мысли прочесть.
– Не смотри так. Я с тобой не прощаюсь. В том случае, о котором ты думаешь, я бы тебе перевела все средства, со всех счетов. И недвижимость переоформила для упрощения процедуры. Агат, ты же помнишь – возможность выбора должна быть всегда. Никогда через силу, – не сказать, что я Стёпе не доверяю. Доверяю. Но ребёнка своего люблю очень сильно. Её счастье в приоритете. Деньги – не есть счастье. Деньги – это свобода. В том числе свобода выбора. И безопасность, отчасти. – Пока я тут, мне спокойнее будет, зная, что ты не нуждаешься ни в чем, хотя бы материально.
– Мам, это много слишком. На эти деньги квартиру можно купить небольшую.
– Ну так купи. Я не против. По второму переводу, напиши Ие. Обещала ей оплатить лечение мальчика одного, и сюда залетела. Она пришлет платежку, ты оплатишь. Нельзя пропускать месяц.
Малышка сидит ещё минут десять. Про Сашу рассказывает, показывает фотографии новые. Уходить не хочет. Я её понимаю. С Диной я в больнице сидела три дня. Боялась есть, чтоб в туалет не отлучаться.
К вечеру папа маму приводит. Не сказать, что я её видеть бы не хотела. Но встреча проходит тяжело. Слишком эмоционально. Словно ударной волной уносит. Мама плачет. Винит себя. Просит прощение. Обещает, что больше такие вещи грешные произносить не будет. Это неправда. Будет. Не потому что она человек плохой или зла мне желает, нет. Просто она такой человек. Тяжелый. Варится в этих эмоциях и других заряжает.
Её любовь я чувствовала реже, чем напряжение, но она есть бесспорно. Сильная, всеобъемлющая. Посмотреть за маленькой Агатой пока я занята работой, встать пораньше, чтобы завтрак нам приготовить, давая мне поспать лишние десять минут перед работой, отложить с пенсии и купить внучке новые сережки или матрас. Это любовь – не в словах, а в поступках. Нельзя не ценить. Не так много людей на протяжении всей жизни проявляют о нас заботу. Но быть мягкой и чуткой – это не к ней, и она в этом не виновата. Условия взросления и становления у всех нас разные, её растили не так.
– Лен, ты опять? – устало произносит Лёша, как только входит в палату, после того как мама выходит. – Извини, но с мамой своей без меня ты больше не видишься. Только в моем присутствии.
Спорить сил нет. Их в принципе нет. Вышли из дырочки в правом боку.
– Ты зарос совсем, – касаюсь его щеки. – Давай домой тебя отпущу до утра?
Глава 47
Елена
Почти месяц я не была на работе. Всё потому, что без «полежать» я и пары часов не могу провести. Сразу слабость одолевает немыслимая.
Впервые нахожусь в офисе без каблуков и в полностью черной одежде. Даже сотрудники охраны на входе изменения заметили. Пошутили слегка.
Котики в моём животике. Долгожданные и уже безмерно любимые. Улыбаюсь мыслям своим. Целенаправленно я никогда не стремилась, но в мечтах моих пункт о детях присутствовал. Если бы не Лёша, я бы не смогла решиться. Ходила бы не осчастливленная. Риск в этом случае оправдан.
Вообще, я не любитель острых эмоций, кураж – не моя тема. Но последние десять лет меня научили: хочешь жить хорошо – делай то, что другие не делают и принимай риски сопутствующие. Большая прибыль так или иначе всегда с риском связана, по-другому никак.
Большое счастье заполучаешь, судя по всему, по аналогичной схеме. Оно всеобъемлюще. Подпитка идет колоссальная. Я от Лёши, он от меня.
Кстати, о Лёше. Узнает, что я снова ослушалась, убьет. Фигурально выражаясь. В очередной раз наказа ослушалась – на работу поехала. Первые дни после операции я лежала и плакала, клялась, что до конца беременности буду лежать, не вставая, если понадобится. А в итоге? Человек – существо непостоянное. Как только первичный морок спадает, мы снова бросаемся во все тяжкие, забывая страх одуряющий.
Платим за короткую память мы порой очень высокую цену.
Недавно мы с Лёшей обсуждали его влюбленность давнюю. В меня. Это даже не шок был. Катарсис.
В жизни такого ведь не бывает?! На деле бывает и не такое. В мужчину семь раз молния била, а он жив остался. Чудо? Чудо. Реальность? Реальность. Человек-громоотвод.
Во всей этой истории мне не нравится только одно – переживания Лёши. Он винит себя, что раньше в моей жизни не появился, не проявил должную инициативу. Я же иначе считаю. Та, прошлая я, всецело выгоревшая эмоционально, не то, чтобы удержать его не смогла, – сама бы сбежала, под гнетом собственных страхов и комплексов. Так или иначе необходимо соответствовать. Принцы в грязных нищенок только в сказках влюбляются. Какими бы ни были сильными чувства, видеть перед собой постоянно уставшую, злую, опустошенную девушку не хочет ни один мужчина.
По мнению психологов причина мужских измен так или иначе в большинстве случаев связана с их женщинами. Недовольная кислая мина даже на лице собственного ребёнка напрягает, что уж говорить о других случаях.
Путь до кабинета долгим оказывается. Каждый своим долгом считает со мной поболтать, спросить что да как, поздравить. Как только в кресло опускаюсь, такая слабость накатывает.
Сложно. Десять лет пустить под откос сложно. Но я обещала Лёше, что уволюсь. Геннадий Всеволодович подписывает заявление без лишних вопросов и без отработки. Звонит секретарю своему, говорит, что нужно ускорить процесс. Взамен просит только на связи быть, вдруг вопросы появятся. Я обязана ему очень многим.
– Отец, это правда? Ты совсем из ума выжил? Её нельзя отпускать, – в кабинет генерального Герман заваливается. – Она же сбежать хочет. Всё д**мо нам оставив разгребать. Совсем на голову отцу сесть решила? – и меня чтит вниманием своим. – У тебя совесть есть? Думаешь, если он отупел, то всё можно?
– Рот закрой, – позволяю себе вольность словесную, не задумываясь. – Это твой отец. Прояви уважение. Герман, напомни мне, пожалуйста, чем ты у нас отличился? Тем, что профукал двести миллионов, которые тебе выделили на развитие нового направления? – стараюсь о котиках думать, чтобы не заводиться. – Или тем, что жену чинуши поимел, и потом мы искали выходы на «повыше» чтобы пролонгировать договора аренды терминалов в порту? Язык у тебя не отсох? Даже когда ты вышеупомянутые миллионы спустил в унитаз, мы закончили год с чистой прибылью. И заслуга в этом твоего отца. Ты такими успехами никогда не блистал, – да и не будешь. Урод.
– Нашла себе мужика по… – маленькие злые глазки меня прожигают, лицо его багровеет. Разве что не валит пар из ушей.
– Продолжишь фразу – вылетишь из фирмы. Пошёл вон. Дверь с обратной стороны закрой, – гремит мой руководитель на весь кабинет. На моей памяти это впервые. Он на любимого сына никогда не ругается. Кровиночка. Наследник. Ну, подумаешь, туповат. С кем не бывает?
Герман удивлен не меньше меня, несколько секунд стоит с глазами распахнутыми. Затем на меня смотрит так, словно воткнуть в мой глаз острый предмет – его мечта голубая. Но всё же проваливает, давая нам с отцом его чай допить.