Улыбка сама по себе появляется. При любых сомнительных обстоятельствах воспоминания из детства дочки настроение поднимают. Один из основных плюсов материнства.
Кладу руку поверх живота, к моему великому счастью, небольшого. Пресса как у дочки нет, но жир тоже отсутствует. Если бы у нас с Олегом тогда получилось, вернее, у меня бы выносить получилось… Возможно, моё решение было бы иным. Я так хотела знака от вселенной. Он и поступил, к сожалению – печальный.
Связь у нас осталась космическая, как иначе объяснить поступающее от него сообщение:
«Я тут недалеко от тебя, на фестиваль прилетел. Всего 300 км. Заехать?»
Делаю скриншот заголовков новостной ленты. Подписываю:
«Да, уже знаю», – отправляю ему. Его вопрос сознательно игнорирую.
Ответ тут же приходит:
«Б***. *** журналисты подпольные. Не верь им».
«Мне-то какая разница?» – набираю, и только потом задумываюсь, есть ли она реально? Или просто в меланхоличный момент залетело?
«Давай увидимся. Я очень соскучился», – в конце грустный смайлик. Он всегда был милым и ранимым.
Тут же кадры воображение подбирает из памяти – грустный Олег. Апогей был, когда он ко мне в больницу приехал. Прилетел. Больше трех лет прошло, а помню прекрасно тот день.
Память – вещь поистине волшебная, утром я утюг выключить забыла, при этом спустя годы я помню, как Олег плачущим выглядит.
«Можем поужинать где-нибудь вместе».
«Завтра», – отправляю вдогонку, но не успеваю.
«Сегодня в 8. Я за тобой заеду», – за полтора часа триста километров, это лихо даже для него, значит, уже не в Сочи.
Можно поупираться рогом, мол, сегодня не могу, устала, но почему-то не хочется.
«Договорились».
Развеюсь.
Последний раз в свет выходила в Анапе. Так себе поездочка вышла.
Поднимаюсь домой, еле плетусь, настроение слегка улучшается. Для меня всегда было важно мочь себя контролировать при общении с дочкой. Дети не виноваты в нашем плохом настроении, в трудностях на работе. В моем детстве у мамы не получалось взять себя в руки, она на мне частенько срывалась, если на работе подчиненные её заводили.
Когда жили с мамой, я порой приходила настолько уставшей, что сил не оставалось ни на что, она добавляла градуса, по итогу мы с Агатой цеплялись. Нравоучения на тему «не доводи бабушку» без слез не заканчивались. После возвращения к себе в Краснодар… Не помню даже, когда мы в последний раз с ребенком ругались.
Захожу в квартиру, с порога понимаю, что Агата занимается, современная ритмичная музыка её выдаёт. Одна из комнат отведена под тренировочный зал, по большей части для неё, но если мне совсем лень идти в спортзал, то могу порастягиваться дома, всем необходимым уголок оснащен.
– Гат, я дома, – сообщаю громко.
Ноги гудят, присаживаюсь на банкетку в прихожей. Разуюсь, и точно идти никуда больше не захочется.
По натуре я вообще не тот человек, который любит наряжаться. Мне не хочется на себе взгляды ловить, я их даже не замечаю. Но когда-то давно из просмотренного видео мне хорошо запомнилось – дочки берут пример с матерей, и если хочешь чего-то от ребенка, то должна сама поступать так же.
Почти в тридцать лет пришлось меняться, стала за собой следить ответственнее: никаких пучков, про хождение абсолютно ненакрашенной тоже забыла, растянутую одежду ношу только по «праздникам».
Первые полгода трудно было, дальше втянулась, зато Агата – девочка-девочка. Даже в оверсайз она выглядит милейшим образом.
– Мам, ты рано. Есть будешь? Я блинчики испекла, мясом начинила. Сегодня в универе была, план занятий взяла, о зачетах договорилась. И рульку копченую купила. Сваришь суп гороховый? – слишком много информации за десять секунд получаю от дочки.
– Суп? Ты хочешь суп?
Агата ручки на груди в просящем жесте складывает.
– Очень хочу! За сырками зашла. А там рулька эта несчастная, – вздыхает малышка. – Поняла, что жить без неё не смогу.
– Мне с тобой груш постоянно хотелось. Рулька, так рулька. Только уже на завтра перенесем. Ты как себя чувствуешь?
– Сейчас сил полна. До обеда мутило, недолго, – отчитывается, стоя с ровненькой спинкой.
– Стёпа звонил?
Мнется немного, глаза опускает.
– Я его не разблокировала ещё, – вздыхаем с ней вместе.
Можно нравоучение выдать, но я помню себя: эмоции долбят так, что с самоконтролем прощаешься. Не важно, что глупо. Ты это и сам понимаешь. Туда-сюда в черный список абонент летает. Я, даже будучи старше неё, так делала. От осинки…
– Малыш, то, что он с тобой поговорить пытается, уже хорошо. Значит ему не всё равно.
– Она у него в квартире была! Голая! Может они вообще, —опомнившись, ребёнок мой рот рукой закрывает.
– Понимаю тебя, что такое «больно», я знаю, но, если ему не расскажешь, хуже будет только тебе и ему, – подхожу и кладу руку на живот, совершенно плоский ещё. – Сейчас цветочки, когда родится, настанет настоящее «тяжело». Постоянно хочется рядом кого-то иметь, чтоб помогли. Позаботились. Когда Дина была в декрете я с ней постоянно дома оставалась, чтоб ей грустно не было и одиноко. Андрей на работе постоянно пропадал. И с тобой я буду, но это другое, мой зай, – обнимаю крепко детеныша своего. Гладить её – целая мука. Под пальцами косточки чувствуются.
– У тебя карма такая, от детей страдать, – произносит глупость, протяжно всхлипнув.
Сестра мне двумя своими беременностями нервишки пощекотала, конечно. Везде приходилось с племянником таскаться. И с дочкой тяжело бывало. Но страданиями это не назвать.
– Не утрируй, – смеюсь ей в волосы, уткнулась мне в шею и рыдает. – Агат, сейчас легче будет, чем после тридцати, к примеру. Иногда не стоит ждать, когда деньги появятся, когда на ноги встанешь – потом уже может быть поздно. По многим причинам. Раз так вышло, значит вовремя именно сейчас. Тем более ты не знаешь точку зрения Стёпы.
В какой-то момент, достигнув высот, можно просто не смочь. Хотя и очень хочется.
– Он Олю любит, всегда её любил. Её одну. А я повелась. Дура! —очень много воды из её глаз вытекает, смоет к черту весь мой настрой.
– На меня посмотри, – уже не сюсюкаюсь, сейчас не сработает. – Не надо решать за кого-то. Он уже мальчик большой, смог сделать ребенка – сможет и решение сам принять. Не решай за него. И жизнь облегчать ему тоже не надо. Люди привыкают по легкому пути идти. Не стоит, Агат. Ты свою жизнь полностью меняешь. Сможет и он измениться – при желании.
– А если я задеревенею, – глаза, похожие на мои, только напротив, расширяются в ужасе. – Даже если быстро восстановлюсь. Больше полугода пройдет. Мышцы забьются.
Да уж, это важно, пока что. А потом будет: хоть бы сильно не срыгивал, твердый животик, частые колики, спать не уложишь, кушать хочет – не хочет.
– Тебе это в первой? – спрашиваю.
Отрицательно головой качает.
Как она плакала, когда её в девять лет тянули во все стороны… Мне уши себе отрезать хотелось. С содроганием вспоминаю то время.
– Давай решать проблемы по мере их поступления? – в нос целую, Агата сквозь слезы морщится. – Задеревенеешь – решим. Может ты вообще решишь на очное перевестись, – таю надежду.
Ну, а вдруг? Против танцев ничего не имею, если что.
Теперь открыто смеется детка моя.
– Спасибо тебе, – оглядывает мокрые пятна на моей блузке. – Прости.
– Мелочи это, – отмахиваюсь, проходя в ванную, руки надо помыть. – Ты дома одна сможешь побыть пару часов?
– Олег приехал? – на пальчики поднимается, вытягивается в струнку довольная.
– Настолько предсказуемо?
– Нет, я просто в ленте фото его видела. Он рядом. Не может к тебе не заехать. На эту девку даже не смотрел! – сама наивность. Несколько лет ни на кого не смотрел, скажи мне ещё. – Мам, я очень жалею, что тогда против была, – в отражении ловлю её пристальный взгляд. – Сейчас понимаю, как тебе плохо было. Я эгоистка. Испугалась, что у вас родится ребенок, и я тебе не нужна стану. Поэтому и сказала, что в Москву не хочу переезжать. Прости меня.
Беру полотенце для рук, капли промакиваю, как только справляюсь – оборачиваюсь.
– Агат, во-первых, ты мне всегда будешь нужна. Больше, чем кто-либо. Никто этого не изменит. Во-вторых, я сама решила не переезжать, расстаться, ты в этом не виновата. Так было надо. В тот момент так было лучше, для всех. Поэтому очень тебя прошу, не грузись. Я хоть раз тебе говорила, что из-за тебя что-то пошло не так?
Никогда не говорила, она подтверждает.
– В том, что мы не справляемся, дети не виноваты.
Пока собираюсь, Агата поглощает блины, своими руками приготовленные. Мама моя счастлива бы такому аппетиту была.
В дверь стучать начинают. Олег мог раньше приехать, но он не поднимается никогда, знает, как остро на нарушение личных границ реагирую. Дочка смотрит в глазок и бледнеет. Ясно становится кто и зачем нас посетил.
На цыпочках от двери отходит.
– Мам, скажи ему, что меня дома нет. Пожалуйста, – когда на тебя так ребенок смотрит, отказать нереально несмотря на то, что обманывать плохо. – Обещаю, что скоро ему расскажу. На следующей неделе.
– Он на соревнования в понедельник что ли летит? – немного не удерживаюсь от сарказма. Произношу, правда, с улыбкой.
Развелось спортсменов да танцоров, я себя на их фоне недоразвитой чувствовать могу, но не хочу.
Стёпа вообще отдельная тема. Первый раз его видела, когда они ещё просто с дочкой общались, уже тогда чем он только не занимался: рукопашный бой, стрельба, восьмиборье, легкая атлетика. И ещё куча всего, даже воспроизвести не могу.
Лично я по козлу пройти в школе не могла. Из увлечений – крестиком вышивать умею, но не люблю.
Открывая дверь, думаю о том, что потакаю ей в последний раз, врать в моем возрасте уже несерьезно.
Степан если и не верит мне, то скрывает это прекрасно.
– Передайте Агате, чтобы меня разблокировала. Пожалуйста, – ему явно неловко. В прошлые разы был поувереннее.