а она как будто и не замечает.
– Я делаю греческий салат, – говорит она.
Мы киваем.
– Достану фету, –
тихо произносит Типпи.
Но мама уже мотает головой.
– На фету денег не было, –
признается она
и кладет палец в рот,
чтобы отсосать кровь.
Очень пугливое дитя
Миссис Макэван, соседка сверху, стоит
на пороге,
держа на бедре сына Гарри.
– Дракон дома? – спрашивает она,
глядя в пространство между нами.
Я качаю головой.
Типпи говорит:
– Она на танцах.
Миссис Макэван вздыхает.
– Какая жалость.
Если она вернется в ближайшее время,
пусть зайдет, хорошо?
Киваю.
Типпи говорит:
– Мы можем посидеть с Гарри, если хотите.
Мы с удовольствием.
Миссис Макэван сглатывает слюну.
– Нет-нет… нет-нет…
Он боится чужих.
Малыш улыбается, гулит
и тянет ручку к моим кольцам в ушах.
Миссис Макэван одергивает его и смеется.
– Передайте Дракону, что я заходила, ладно? – бормочет она
и бежит наверх
домой,
прижимая к себе драгоценное
и такое пугливое
дитя.
Легкие деньги
Будь у меня пистолет,
я могла бы ограбить банк.
Сунуть дуло под нос кассиру
и потребовать всю наличность,
затем смыться
на чужом «Мазерати».
Я могла бы продавать наркоту детям
или стать сутенершей.
Я могла бы нарушить любой закон.
Если б меня решили бросить в тюрьму,
Типпи тоже вынуждена была бы сесть
за решетку.
А это уже незаконный арест,
и никакой суд такое не одобрит.
Если б не моя чертова совесть,
мы бы уже были богаты.
Извинения
– Простите, дети, – говорит мама,
усаживая нас на кровать,
чтобы мы не слиняли из комнаты. –
Мы переезжаем.
Мы больше не можем позволить себе эту
квартиру
в Хобокене.
Даже телефон мы больше
позволить себе не можем.
Простите.
– Ты не виновата, мам, – говорю,
пытаясь быть доброй,
пытаясь не винить ее
за потерю работы,
за то, что отправила нас в школу
и заставила в нее влюбиться.
– Простите, – она отвечает. –
Мы продадим эту квартиру и купим
жилье подоступнее
в Вермонте.
У нас там родня,
и власти штата
наверняка подыщут вам другую хорошую
школу.
– Но не «Хорнбикон», –
говорит Типпи,
не в силах кого-либо утешать
или идти на уступки.
Если честно, я ее понимаю.
Она права.
Это будет уже не «Хорнбикон».
И Джона с Ясмин там не будет.
Дракон заглядывает в комнату из коридора.
– Это, конечно, фигово, – говорит. –
Но мы прорвемся.
Она сутулится,
горбит спину
и смотрит уныло,
что совсем на нее не похоже.
Она и сама не верит своим словам.
– Тебе придется забыть о балете, – говорю
я сестре. –
В Вермонте может и не быть хорошей студии.
Дракон пожимает плечами.
В ее глазах стоят слезы.
– Прорвусь, – отвечает она. –
Буду танцевать на горнолыжных склонах.
Я щипаю Типпи за коленку.
Она поднимает глаза.
– Нет, – рычит, а потом добавляет: –
Ну ладно, может быть.
Наконец-то
Глядя в пол,
Типпи говорит:
– Звоните той репортерше.
Голос у нее легкий,
как чистое белье на веревке.
– Звоните, – повторяет она, –
пора начинать фрик-шоу,
мать его.
Двойные стандарты
– Вы уверены? – спрашивает Дракон. –
Вам заплатят за то, чтобы всякие идиоты
могли
на вас пялиться.
Вы этого правда хотите?
Роскошные красотки
ходят по подиуму в прозрачных платьях из
лески,
нежатся полуголые на пляже,
причем делают это за деньги –
и никто,
никто
не считает их поведение
зазорным.
А когда мы с Типпи решаем подзаработать
на наших телах,
все хмурят лбы.
Почему?
Середина ноября
Каролина Хенли
Она потягивает чай, который заварила
для нее мама
и болтает о всяких пустяковых вещах.
Кто бы мог подумать, что эта тетка
годами не давала покоя нашей семье, –
писала письма, СМС, звонила, –
умоляла впустить ее
в нашу парную закулисную жизнь
и позволить снять про нас
документальный фильм.
– Посадка была жесткая, – переходит она
на безопасную тему.
Никогда не слышала
столь могучего британского акцента,
как будто она пришла из 1940-х,
а не только что прилетела из Лондона.
– Самолет так грохнулся оземь,
что я думала, шасси отлетит.
А на дорогах что творится!
Просто ужас!
Она снова прихлебывает чай.
– Отель прекрасный. Вид на реку,
статую Свободы.
Я впервые в Нью-Йорке.
Столько всего надо увидеть!
Мама предлагает Каролине еще печенья.
– На сколько дней вы прилетели? –
спрашивает она.
Каролина откашливается.
– Вы хотели сказать – на сколько месяцев?
Она, словно маг и волшебник,
выуживает из-за пазухи контракт
и швыряет на стол,
точно записку с требованием выкупа.
– Мне нужен круглосуточный доступ
в ваш дом.
Здесь все написано черным по белому,
прочитайте и распишитесь.
Ручка есть, –
говорит она
и, словно волшебник, достает неизвестно
откуда ручку.
Ее взгляд становится решительным
и плотоядным.
– Зрителям интересно увидеть вас
дома, в школе и в магазине. –
Она ломает печенье пополам и сует в рот
один кусочек.
– Как же я рада встрече!
Папа сидит прямо как штык и дергает одной
ногой.
Он обещал вести себя прилично,
пока Каролина снимает на камеру нашу
жизнь,
но он же не знал,
что она пробудет в нашем доме так долго.
Папа хватает со стола контракт
и изучает его налитыми кровью глазами.
– В туалет тоже с ними пойдете? –
спрашивает он. –
А в душ? Зрителям будет интересно.
В отличие от всех нас
(мы пытаемся разрядить обстановку,
делая вид, что это такая смешная шутка)
Каролина не хихикает.
Она все поняла.
– В туалет и душ мы не пойдем, –
говорит Каролина. –
Но остальные комнаты должны быть открыты.
И все вы тоже попадете в кадр.
Вроде бы у вас была еще одна дочь? –
добавляет Каролина,
имея в виду Дракона –
как будто та собачонка,
а не наша сестра.
Но мы уже придумали
отличный способ
избавиться от Дракона,
чтобы она не попала в фильм
и не стала объектом всеобщих насмешек.
Папа листает контракт,
страницы, страницы, страницы
условий и оговорок.
Расшифровать это все
никому из нас не по зубам.
Мама молчит.
Она этого не хотела.
Она годами прятала нас
от камер,
и сейчас ей стыдно,
ей кажется,
что она продает нас в рабство.
– Когда они получат деньги? – спрашивает
бабуля,
ни капельки
не церемонясь.
Глаза Каролины сияют.
– Как только подпишут контракт!
Она раздает всем, кроме бабули,
одноразовые ручки.
Мне они кажутся слишком хлипкими
для такого ответственного дела.
Мы вздыхаем.
И отдаем обратно контракт.
– Пятьдесят тысяч на нос, – говорит
Каролина, –
и скажите, как вам удобней –
чеком или банковским переводом.
Бабуля чуть не плюется,
шамкая вставной челюстью.
Папин лоб моментально разглаживается.
– Чек, – говорит он. –
Они возьмут чек.
Преамбула
Каролина целую вечность
интервьюирует нас без камеры:
вопросы, вопросы, вопросы,
и ни одного оригинального.
Мы могли бы грубить,
зевать или обижаться,
но деньги еще не пришли
на наш счет.
Съемочная группа
Каролина возвращается
с двумя парнями лет двадцати с небольшим.
– Это Пол, – говорит она,
показывая пальцем на парня в бейсболке,
и поворачивается ко второму,
рыжебородому. –
А это Шейн.
Мы все здесь надолго,
поэтому давайте постараемся
найти общий язык.
Я жду секунду,
пока Типпи что-нибудь скажет,
но она молчит.
– Конечно! – говорю я. –
Мы непременно поладим!
И тут я вижу,
как щеки Типпи
становятся ярко-свекольными.
– Тебе понравился один из операторов! –
заявляю я позже,
когда мы остаемся вдвоем.
– Вот еще! Что за глупости, –
отвечает она
слишком уж пылко.
В Россию с любовью
Мы оплачиваем поездку Дракона в Россию
и
она уезжает на автобусе, полном танцовщиц,
в аэропорт.
Мы машем ей на прощанье и шлем воздушные
поцелуи,
а она прижимает ладошку сперва к стеклу,
а потом к губам.
Она взяла с собой все юбки-пачки
и пуанты,
какие у нее были,
а заодно все теплые шапки и перчатки,
потому что мы наслышаны
о русских морозах,
когда сугробы местами
вырастают высотой с горы.
– Не забудь вернуться, – сказала ей Типпи,
застегивая чемодан.
Дракон засмеялась,
не глядя ни на меня, ни на нее:
будь у нее возможность
остаться в России
и танцевать вечно,
именно так бы она и поступила.
Я ее не виню.
Каролина недовольна
– Ваша сестра тоже должна была попасть