Ясмин и Джон не могут приехать при всем
желании.
Зато они шлют миллион эсэмэсок в день
и фотки
из церкви:
как они пьют, курят,
в шутку убивают друг друга.
Мы смеемся
и мечтаем скорее поправиться.
Единственный наш посетитель,
если не считать мамы с папой и бабули –
Каролина Хенли,
которая приходит к нам каждый день
и тайком проносит запретные вкусности
типа чипсов и содовой.
Пол и Шейн не приходят.
Каролина молчит о фильме
и о деньгах, которые она заплатила
за возможность подглядывать за нашей
жизнью.
Мне хочется быть скептиком,
но Каролина,
похоже,
и впрямь за нас волнуется.
Порядочность
– Не понимаю, – говорит Типпи,
когда Каролина открывает окно,
чтобы проветрить палату и избавиться
от запаха утреннего бекона. –
Вы заплатили нам кучу бабок,
а теперь,
когда началось самое интересное,
даже не задаете вопросов.
Таких благородных людей не бывает.
Каролина достает из сумочки
бумажный платок
и громко сморкается.
– Я не благородная, – говорит. –
Но я все-таки человек.
– Очень порядочный человек, – добавляет
Типпи
с улыбкой.
Подумай о себе
Мама привезла наш старый «скрэббл»
и пакет клементинов.
– Где папа? – спрашиваю.
Она показывает на окно.
– Паркуется, – говорит. –
А что? Думали, пошел в кабак?
Я пожимаю плечами.
Мама хлюпает носом.
– Господи, Грейси,
тебе сейчас надо
подумать о себе.
Результаты
Двери в кабинет доктора Деррика
распахиваются,
и нас завозят внутрь
в широкой инвалидной коляске.
В ожидании вердикта
я крепко держу Типпи за руку.
Но доктор Деррик вердикта не выносит.
Он показывает сканы, диаграммы
и говорит,
говорит,
говорит,
галопом пробегая по расшифровкам
МРТ, эхокардиограмм,
контрастных исследований ЖКТ
и прочих обследований,
которые мы проходили на этой неделе.
Я перестаю слушать и наблюдаю
за птичкой, что скачет по ветке за окном
и заглядывает в кабинет, словно матерый
папарацци.
Наконец папа поднимает руку,
останавливая доктора на полуслове
и говорит:
– Чем это все грозит моим дочерям?
Доктор Деррик постукивает пальцем о палец
в такт настенным часам
и говорит:
– Прогноз на дальнейшую совместную жизнь
неблагоприятный.
Мы молчим.
Он продолжает:
– У Грейс кардиомиопатия,
и Типпи тратит ресурсы своего организма
на поддержание работы ее крайне
дилатированного сердца.
Мы не можем это исправить.
Единственный порядок действий
в долгосрочной перспективе –
трансплантация сердца.
Если мы этого не сделаем,
Грейс будет становиться все хуже и хуже,
пока…
Он смотрит на таблицы, словно в этих строках
кроются ответы на все страшные вопросы.
– Я рекомендую операцию по разделению.
Пока Грейс восстанавливается, мы будем
поддерживать ее медикаментозно
и с помощью сердечной помпы.
Затем она попадет в список ожидающих
трансплантации сердца.
Я не знаю, как уместить
все сказанное
в голове.
Это слишком.
Это слишком.
Я не могла такого даже представить.
И все по моей вине.
По вине моего дурацкого сердца.
– Операция по разделению
в таком возрасте –
большая редкость, –
продолжает доктор Деррик. –
Она подразумевает огромные риски,
особенно для Грейс,
но других вариантов у нас
просто нет.
Он подталкивает к нам стопку бумаг:
пошаговые инструкции того, как
проложить
пропасть
между двумя людьми,
прежде чем вырвать
одному из них сердце.
Внутри все сжимается.
Кровь мчит по венам.
Перед глазами плывет.
– Нет. Ни за что.
Мы остаемся, как были, – заявляет Типпи. –
Попробуйте вставить новое сердце
или что там еще можно сделать,
но не надо нас разрезать.
Не говорите,
что другого выхода нет.
Лицо доктора Деррика каменеет.
– Грейс не попадет в очередь на трансплантат,
пока вы соединены.
Мы ничем не можем помочь ей
в таком состоянии.
К тому же ее лекарства
могут нанести огромный вред
твоему здоровью.
Он умолкает, чтобы дать нам время
обдумать сказанное,
обдумать собственную гибель,
и вновь начинает постукивать пальцем
о палец.
Мы все молча глазеем на доктора Деррика,
как на Бога.
Я отпускаю руку сестры
и расправляю плечи.
Доктор Деррик прав:
вся проблема во мне,
во мне и в моем умирающем сердце.
Он хорошо
все придумал.
– Надо попробовать, – говорю. И за нас
обеих: –
Да, так и сделаем.
Мама белеет.
– Нужно все обсудить. Мы примем решение
завтра.
– Или не примем! – добавляет папа. –
Как это так? Что изменилось?
Почему в одночасье все так изменилось?
Доктор Деррик моргает.
– Когда мы встречались в последний раз,
все было хорошо.
Никаких тревожных симптомов.
Но.
Полагаю…
Полагаю, все дело в гриппе.
Вирусные инфекции часто становятся
причиной
кардиомиопатий.
Просто ужасное стечение обстоятельств.
В кабинете вновь воцаряется тишина.
Птичка улетает,
широко расправив крылья.
А потом заговаривает мама. Она хочет знать
цифры.
Она просит доктора Деррика предоставить ей
сухую статистику:
каковы шансы на благоприятный исход
и что нас ждет в противном случае?
– Полагаю, операция может пройти
успешно, –
и больше ни слова.
Я знаю, что это значит.
Я читала отчеты.
Я читала старые газеты.
Когда сиамских близнецов разделяют,
операция считается успешной,
если выживает хотя бы один из них.
Хотя бы ненадолго.
И это,
на мой взгляд,
самое грустное
в том,
как люди нас
воспринимают.
– Дайте мне цифры, – не унимается мама. –
Я хочу знать, что будет, если мы не станем
делать ничего.
Доктор Деррик вздыхает.
Закрывает папку на столе
и подается вперед.
– Если оставить все как есть,
они обе умрут.
Мама начинает плакать.
Папа берет ее за руку.
– Если их разделить,
у них будет шанс,
возможность выкарабкаться,
но я не могу выразить этот шанс в цифрах.
Если бы мог, цифра была бы небольшая.
Совсем.
Мама всхлипывает,
а за ней и папа.
– Я знаю, что новости скверные.
Поезжайте домой.
Обдумайте все хорошенько.
До тех пор – никакой школы, никаких
нагрузок.
Пусть много спят и хорошо едят.
Разумеется, никаких сигарет и алкоголя.
Он вдруг улыбается, словно
у нас есть выбор
и долгие годы на то, чтобы его сделать,
хотя я прекрасно знаю,
что никакого
выбора
нет.
Время уже на исходе.
Бесплатно
Мы сложили всю грязную одежду
в полиэтиленовые мешки
и собрались уезжать.
Перед этим доктор Деррик заглянул в палату
и позвал маму с папой на разговор.
Они уходят с мертвенно-бледными лицами,
а возвращаются немного
повеселевшими.
– Врачи решили провести операцию
бесплатно, –
сообщает нам мама, –
если вы на нее согласитесь.
Мы с Типпи стоили родителям
целое состояние,
но самую дорогую процедуру
врачи готовы провести бесплатно.
Ха-ха, уж мы-то знаем, что доброта
здесь ни при чем.
Независимо от исхода
подобная операция прославит хирургов
на весь мир,
а слава стоит
гораздо дороже денег.
Слон в комнате
По дороге домой папа рассказывает ужасные
анекдоты,
которые мы уже слышали,
но все равно мы смеемся,
громко,
боясь обсуждать насущное.
Мы похожи на беззаботную счастливую семью
из рекламы стирального порошка.
Мы словно бы возвращаемся не из больницы,
а из отпуска, который провели на море,
и с ног до головы покрыты
хорошим настроением,
как загаром.
Мы словно не понимаем, что даже
при самом благоприятном исходе
нам с Типпи достанется по одной ноге,
и мы будем прикованы
к инвалидному креслу
до конца жизни.
Мы словно не отдаем себе отчета,
что я медленно убиваю Типпи.
Мама показывает на «Макдоналдс»:
– Пообедаем?
Обычно в таких случаях
я начинаю ныть о страшных условиях,
в которых содержат животных,
и загонах для коров, полных навоза,
но сегодня мне стыдно, я молчу,
а Типпи облизывается
и перечисляет все вкусы «макфлурри».
Мы подъезжаем к окошку
и едим пахучие бургеры,
пьем густые молочные коктейли,
а за окном ревут машины,
и мы не слышим,
как жуем,
как глотаем
и как дышим.
Даже дома, когда папа варит кофе
(будто он тут живет),
мы делаем вид, что все отлично,
а слон в комнате,
что тяжело хрипит нам в затылки, – всего
лишь мышка, которая боится нас
куда сильнее, чем мы ее.
Ее сердце бьется за двоих
Живи я сама по себе,
сразу после гриппа
я могла отбросить концы.
Но нас двое, и сестра приняла на себя весь
удар,
она поддерживает во мне жизнь,