Голые,
мы прыгаем в воду
и молотим руками,
когда ледяные иголки
впиваются в кожу.
Джон одобрительно гикает и подплывает
ближе.
– Бодрит, правда?
Когда мы уже хотим выбираться,
Ясмин с криком показывает пальцем
на виллу,
к окну которой прилипло лицо
с разинутым ртом.
– Бежим! – вопит Ясмин.
Мы неуклюже вылезаем из бассейна,
хватая одежду и наспех прикрываясь куртками,
а потом летим по газону
и по улице
к дому.
– Ее лицо! Да ради такого зрелища я на что
угодно готова! – визжит Ясмин,
распахивая дверь в дом.
Под плиту
убегает мышь,
но никто не предлагает ставить ловушки.
Мы просто открываем холодильник
и достаем четыре бутылки пива.
Хватит
Мама присылает СМС:
Веселитесь?
Потом еще одну:
Живы хоть?
И еще:
Я волнуюсь.
И наконец:
Звоню в полицию.
Мне приходится ей ответить и попросить,
чтобы больше нам не писала.
Номер четыре
Мы с Джоном опять остаемся вдвоем.
И он снова читает вслух,
целый час,
а потом поднимает глаза к потолку и говорит:
– Мне стыдно за то,
как я отреагировал
на твой список.
Я делаю вид,
что не врубаюсь.
– «Джейн Эйр» я дочитала.
Мистер Рочестер душка!
Мне кажется, нам с Типпи такие и нужны.
Слепые, потерявшие в своей жизни
всё.
Я пытаюсь хихикнуть,
но не выходит.
Джон садится
и закуривает сигарету.
– Грейс…
…штука в том…
Я останавливаю его жестом.
– Да я все понимаю.
Правда.
Я знаю как выгляжу
и что мне светит в жизни.
Я касаюсь того места, где мы с Типпи срослись,
куда врачи собираются поместить устройства
для растяжения тканей,
от которых на наших телах
вырастет множество кротовьих кучек.
– Я не могу объяснить свои чувства, –
говорит он. –
Я прочел столько книг,
столько слов,
но все они не о том.
Я не знаю, что происходит
у меня внутри.
Не могу это выразить.
Он тушит сигарету о грязную тарелку,
кладет в рот жвачку
и выключает свет.
Ложится рядом
и прижимается лбом
к моему лбу.
– Ох, Грейс, – говорит он
и обхватывает ладонями
мое лицо.
– Джон, – шепчу я,
а
потом
его губы
накрывают мои,
и язык со вкусом арбузной жвачки
проникает внутрь.
Мы целуемся – тяжело дыша, –
и целуемся – с легким сердцем, –
и целуемся, и целуемся,
а когда он перестает,
я могу лишь глубоко втянуть воздух
и сказать:
– Я тоже не знаю, что происходит
у меня внутри.
Арбуз
Я просыпаюсь, все еще чувствуя
вкус его арбузного рта.
После чистки зубов
вкус пропадает, и я прошу у Джона жвачку.
И весь день хожу
со вкусом его поцелуя
во рту.
На всю голову
– Мы вчера целовались, – шепчу я Типпи,
когда мы остаемся одни.
Она косится на меня с отвращением,
как будто я подсунула ей сэндвич с протухшим
тунцом.
– Если ты всерьез нравишься Джону,
с ним что-то не так.
Он больной на всю голову,
понимаешь?
Я опускаю глаза на наши общие ноги.
– Ты вроде хотела
перестать быть такой гадиной.
Она ухмыляется.
– А я и пытаюсь!
Планы
Ясмин облизывает кончик карандаша, находит
в блокноте чистую страницу
и ждет: мы с Типпи должны дать ей четкие
указания
на случай похорон, раздельных и – на всякий
пожарный – общих.
Джон пошел в магазин за едой.
Он не хочет это слушать.
Говорит, не может.
Ясмин – единственная, кто согласился
выслушать все наши пожелания,
не обвиняя нас в черной меланхолии
и не рыдая во весь голос.
Она единственная, кто, как и мы,
с самого рождения знает о смерти все.
И живет с этим знанием,
не паникуя.
По крайней мере, не слишком.
– Какую музыку? – спрашивает Ясмин,
и Типпи тут же отвечает:
– Мне побольше Долли Партон, пожалуйста.
«Я буду любить тебя вечно» –
отличная песня. И «Дом» ничего.
– Я тоже люблю Долли,
но ты правда хотела бы слушать ее
на собственных похоронах?! –
спрашивает Ясмин и рисует в воздухе
пышную грудь певицы.
– Если люди будут думать о ее сиськах,
то забудут про мои, –
говорит Типпи.
– И никаких гимнов, – добавляю я. –
Вообще ничего религиозного.
Бога мы на свои похороны не пригласим.
Ясмин кивает и что-то пишет в блокноте.
– Тогда что-нибудь сатанистское?
Прям не вопрос. Вообще.
Мы кидаем в рот кешью,
а Ясмин весело продолжает:
– Гробы. Слитный или раздельные?
– Слитный, – хором отвечаем мы,
просто потому что тут без вариантов.
– Конечно, если одна из нас выживет, тогда
для второй лучше отдельный, – говорит Типпи
и хохочет. Наигранно.
Мы продолжаем.
Подробно распланировав всю церемонию,
мы включаем музыку.
Ясмин находит в телефоне песню Долли
Партон,
и мы все поем,
а она пляшет,
повторяя припев «Джолин» снова и снова,
как будто это самая веселая песня на свете.
Обещание
Несмотря на предостережения доктора
Деррика,
вечером мы сидим на пляже,
курим сигары и пьем джин
из миниатюрных бутылочек.
На песке полыхает
костер.
– Все, я пьяная, – говорит Типпи
и валится на спину,
увлекая меня за собой.
Мы смотрим на серповидный месяц,
головы у обеих идут кругом,
и, не думая, я спрашиваю:
– Обещаешь жить,
если я умру?
Море вдруг перестает реветь.
Огонь словно подносит палец к его шипучим
губам.
– Обещаю выйти замуж за Джона, –
хихикает Типпи
и щекочет мой бок.
– Да я же серьезно…
Типпи поднимает меня обратно и делает еще
глоток джина.
– Обещаю – если ты тоже пообещаешь мне
жить.
– Обещаю, – киваю я
и целую сестру.
Прошлой ночью
– Я должен кое в чем сознаться, – говорит
Джон
в темноте.
Я стискиваю руки в кулаки
и готовлюсь к худшему.
– Я вообще без понятия, о чем этот бред
Джеймса Джойса, – признается Джон.
Я обмякаю.
– Ага, – говорю. –
Но мне все равно нравится.
– И мне, – кивает Джон. –
Разве не странно, что
настолько абстрактный и мудреный текст
все равно трогает нас за живое?
Он берет меня за руку
и не отпускает до самого утра.
Возвращение
На вешалке у входа
на лентах
висят пуанты.
Под радиатором валяются
толстые теплые гетры.
– Есть кто дома? – кричим мы. –
Дракон?!
Она вылетает из ванны и
обвивает нас тонкими ручками.
– Как я соскучилась! – восклицает она. –
Я вам купила русских матрешек. Дешевых.
И у меня новый парень. Петр.
Он – москвич.
– Ну вот, ты из-за нас вернулась…
Дракон мотает головой.
– Я уже задубела в этой России,
да и Петр думает только об одном –
как затащить меня в койку.
Я захотела домой.
К тому же не каждый день
разделяют твоих сиамских сестер.
Я хотела быть рядом, когда…
Она убегает и возвращается с матрешками.
Я открываю первую, затем вторую.
Каждый слой одинаков:
идеальные круглые щечки, угольно-черные
глазки,
и меньшие куклы как две капли воды похожи
на больших.
– Ищешь тут символизм? –
спрашивает Дракон,
хватая матрешек и вставляя их друг в друга.
– Эти куклы – про материнство, а не про вас.
Типпи хихикает.
– Ну-ну. А то Грейс думала, что все вокруг
должно быть про нас.
Рождество
Мы украшаем гирляндой яблоню во дворе.
Объедаемся фаршированной индейкой.
Покупаем подарки.
В конце концов,
Рождество же,
и если уж так посмотреть,
мы ничем не отличаемся
от любой нормальной семьи.
Новая кожа
Доктор Деррик знакомит нас с новым врачом:
доктором Форрестером, признанным
специалистом в своей области.
Именно он вставит нам под кожу
расширители –
маленькие шарики с физраствором.
Растянутой кожи должно хватить,
чтобы закрыть раны
после операции по разделению.
Во время процедуры нам делают местный
анестетик,
мы не спим,
а моргаем от яркого света и
наблюдаем за врачами и сестрами,
что парят над нами
в белых масках.
Несколько часов спустя
Типпи издает громкий стон,
а я хватаюсь за простыни,
чтобы не закричать.
– Срочно викодин! – бормочет Типпи
и жмет кнопку вызова медсестры.
Все тело пульсирует и горит огнем.
А ведь эти расширители – только начало.
– Скоро вы будете выглядеть так, словно
ваши тела покрыты
огромными опухолями, –
рассказывает доктор Форрестер утром.
В уголках его рта запеклась белая пена.
– Но это ненадолго. Пока волшебные
шарики делают свое дело,
мы отпустим вас домой.
Не спрашивая разрешения, он щупает
пальцами
надрезы –
на наших животах, спинах, боках, –
и мне становится совершенно ясно,
что отныне