Это не вид из моего окна. Я должна была увидеть верхушки деревьев. И где парк? Я была не в своей комнате. Эта была меньше, с двумя кроватями, столом и окном. Это была не та комната, которую я знала. Моя спальня — розовая. На этих кроватях — белое постельное белье, ничего розового. На столе в ряд лежали камешки, от самого большого к самому маленькому.
Я посмотрела на руку. Слово «Шпицберген» было написано несколько раз. Дрейк упоминал Шпицберген на пляже. Он уехал на Шпицберген. Его курс читают на английском, потому что люди приезжают сюда со всего мира. Ему повезло, так как в языках он полный ноль. На запястье цифры: «5827». Ниже написано: «Я на Шпицбергене». Имя «Дрейк» повторялось неоднократно.
Дрейк жил на Шпицбергене. «Будет удивительно, — вот что он сказал об этом. — Там холодно. Однажды я там уже побывал. Типа, давно совсем. Мы поехали на каникулы на Шпицберген, чтобы посмотреть на полуночное солнце».
На кровати лежал чемодан и огромное меховое пальто с моим именем на ярлыке. Я заглянула в чемодан и нашла другие вещи. Я достала путеводитель по Норвегии, много теплых вещей, а еще красную футболку, которая была мне велика. Наконец я вытащила блокнот в твердом переплете со стикером на обложке, на котором было написано: «История Флоры. Читай это, если испытываешь растерянность».
Я открыла блокнот на первой странице.
Ты Флора Бэнкс.
Тебе 16 17 лет, ты живешь в Пензансе, в Корнуолле. Когда тебе было десять лет, в твоем мозге выросла опухоль. Хирурги вырезали ее, когда тебе исполнилось одиннадцать. Вместе с болезнью исчезла часть твоей памяти. Ты помнишь, как делать многие вещи: заваривать чай, включать душ, и помнишь свою жизнь до болезни, но после операции ты потеряла способность запоминать.
У тебя антероградная амнезия. Ты запоминаешь что-то на пару часов, но потом все забываешь и теряешься. Ничего страшного: для тебя это нормально.
Дальше многое было зачеркнуто. Другая запись была сделана моим почерком.
У тебя есть парень, Дрейк. Ты поцеловала его на пляже, и он заставил тебя помнить. Ты едешь на Шпицберген, чтобы найти Дрейка, потому что он там живет. Эта поездка решит твои проблемы с памятью. Ты можешь сделать больше, чем любой другой человек, и Дрейк всегда верил в это. Он — твое волшебное будущее. Когда ты доберешься до Шпицбергена, останется только найти любимого, и наступит счастье.
Ты абсолютно уверена, что Джейкоб вот-вот умрет. Он во Франции и очень болен, твои родители с ним. Ты постоянно забываешь, что он болен, поэтому грустишь всякий раз, когда вспоминаешь об этом. Ты с этим ничего поделать не можешь — остается только не мешаться под ногами, чтобы родители могли сосредоточиться на нем. Тебе нужно найти Дрейка очень быстро, пока родители не поняли, что ты ушла из дома.
Мой брат болен и, вероятно, скоро умрет. Я буду скучать по нему, хотя и видела его, только когда была совсем маленькой. Родители не знают, что я здесь. Когда найду Дрейка, мой мозг заработает снова.
Я прилетела сюда на самолете. От этого факта у меня перехватило дыхание. Я люблю Дрейка, и он любит меня. Я прочитала распечатку нашей переписки, вложенную в блокнот, и почувствовала, что плачу от любви и печали, не осознавая этого. Джейкоб очень болен. Я приехала, чтобы найти Дрейка. Я люблю Дрейка. Дрейк попросил меня приехать.
Должно быть, я впервые спала в комнате, которая не была моей розовой спальней в Пензансе. Я вдруг затосковала по ней. Та комната была безопасной, а эта — чужой. Я добралась до Арктики. Это объясняло заснеженную гору за окном.
На улице был ясный день, но я не знала, который час. Я посмотрела на мой смартфон: 00:30, но я не поверила цифрам. Если бы было половина первого ночи, было бы темно. Пришло сообщение от мамы: «Все в порядке в Пензансе? Пыталась дозвониться на городской телефон, но никто не ответил. Заняты по горло, но постараемся быть дома завтра».
Я набрала: «Кажется, я в Арктике!!!» Потом посмотрела на слова, зная, что они неправильные. Я стерла сообщение и написала другое: «Да, все хорошо, спасибо! Не волнуйтесь. Надеюсь, что вы в порядке. Люблю».
Я отправила это сообщение, но потом забеспокоилась: оно прозвучало странно. Однако я и сама странная, а сообщение нормальное.
Мама прислала ответ: «Ты приняла таблетки?»
«Да», — уверенно ответила я, но оглядевшись, никаких таблеток не увидела. «Пожалуй, — решила я, — подумаю о них позже».
За дверью разговаривали люди. Они беседовали не по-английски, но мне понравилось, как звучали их слова. У них был красивый ритм.
Я открыла дверь и увидела в коридоре двоих мужчин. Оба кивнули мне, сказали: «Привет» — и продолжили разговор. Один был в голубой футболке и мешковатых шортах, другой — в свободных брюках и жилетке.
Они явно не сочли меня странной.
— Привет, — ответила я. — Где здесь ванная?
— Вон там, справа, — сказал парень в шортах. У него были черные блестящие волосы и дружелюбный взгляд.
— Справа, — эхом отозвалась я.
Справа было много дверей. Придется открывать все по очереди, пока не найдется нужная.
— Все четыре двери — это ванные, — уточнил другой мужчина, — но не все работают.
— Обычно в любое время функционируют только две, — добавил его приятель. — По разным причинам. Они меняются.
Я не понимала, о чем говорят эти люди.
— Меняются?
— Иногда одна ванная работает, иногда — другая. То лампочка не горит, то задвижка не запирается.
— О, спасибо.
Мне нужно было почистить зубы и все такое. Вообще-то мне следовало бы принять душ. Я наверняка давным-давно не мылась.
Когда я вышла из комнаты с туалетными принадлежностями и полотенцем, написав «Комната пять» на руке водостойким маркером, темноволосый мужчина уже ушел. Дальше по коридору у каждой двери стояли санки со сложенными на них яркими предметами. Я подумала, может быть, мне тоже нужно купить санки. Десятилетняя «я» запрыгала от радости при мысли о катании на санках. В Пензансе никогда не бывает снега.
Я поцеловала парня. Мне семнадцать лет. Возможно, я слишком взрослая, чтобы приходить в восторг от катания на санках.
— Мне это нужно? — спросила я светловолосого мужчину, указывая на санки. Он рассмеялся.
— Нет, если только вы не собираетесь отправиться завтра вместе с нашей экспедицией. Уверен, для вас найдется место.
— А что у вас за экспедиция?
— Мы тренируемся, чтобы стать проводниками в Арктике. Завтра мы идем в лагерь на три дня.
Я подумала, что должна восхититься этим, и надеялась, что восторг написан на моем лице. Но я не могла понять, что такое «проводник в Арктике», насколько храбрым для этого нужно быть и насколько холодно там будет.
— Который час? — спросила я у него. — Вы знаете?
Он пожал плечами.
— Около часа, думаю. Трудно лечь спать в таких условиях, верно?
— Час ночи?
— Да.
— Правда?
— Вы из Британии?
— Да, — ответила я. — Я живу в Пензансе. А вы откуда?
— Я? Из Норвегии. Многие на нашем курсе оттуда. Но мы все, разумеется, говорим по-английски: обучение идет на этом языке.
— А вы не встречали парня по имени Дрейк? — спросила я. — Он говорит по-английски. Его курс преподают на английском. Ему повезло, потому что он полный ноль в языках.
Мужчина пожал плечами.
— Нет, я о нем не слышал. Вы его знаете?
— Да, — я улыбнулась. — Я приехала сюда, чтобы найти его.
В первой ванной не закрывалась задвижка. Вторая оказалась закрытой изнутри, ароматный пар вырывался из щелей. В третьей не горел свет, окна в ней не было, поэтому пользоваться ею было нельзя. Я с облегчением открыла дверь в четвертую ванную. Свет горел, дверь запиралась, вода, когда я ее включила, быстро нагрелась. Я смыла грязь, накопившуюся с того времени, когда я в последний раз принимала ванну, стараясь не стереть надписи «Комната пять», «Я на Шпицбергене» и «5827». Я вымыла волосы шампунем и гадала, как я смогла сюда добраться. Думаю, я побывала и в других местах. Я была во Франции. В душе я была во Франции.
Нет, это мои родители во Франции, не я. Я принимала душ только в Пензансе.
Я вернулась в комнату в розовой пижаме, завернула волосы в полотенце и стала смотреть на снег. За окном явно не было темно. Если бы сейчас был час ночи, то стало бы темно.
Я приехала, чтобы найти Дрейка. Я проверила телефон и обнаружила, что я сохранила номер телефона под его именем. Поэтому я решила послать ему сообщение, но не говорить, что я рядом. Последними сообщениями мы обменивались давным-давно. Дрейк написал: «Привет, это Пейдж с телефона Дрейка. Свой потеряла. Вы в „Лампе и свистке“. Скоро придешь?»
Я тогда ответила: «Приду через 20 мин.».
Этот чат мне не понравился — я его стерла.
«Можешь прислать мне свой адрес в сообщении? — написала я. — Или по электронной почте? Мне бы хотелось кое-что тебе прислать. Флора».
Я хотела найти Дрейка и позволить ему увидеть меня стоящей под снегом. Я хотела, чтобы мы оба шли по длинной дороге навстречу друг к другу. Я хотела, чтобы мы постепенно узнавали друг друга, подходя все ближе. Я представила, как мы бежим навстречу друг другу, бежим все быстрее, пока не оказываемся друг у друга в объятиях.
Я нажала на кнопку, и сообщение улетело к нему. Пришлось повозиться, прежде чем я смогла добраться до электронной почты. Как только Дрейк откликнется — пришлет сообщение или письмо, — я сразу получу его ответ.
Было по-прежнему светло, но снегопад прекратился. Снег засверкал: должно быть, вышло солнце, хотя я его не видела. Можно было выйти погулять, но я немного устала.
Я снова проверила время — 3:00.
Я прислушалась. В коридоре ничего не происходило. Никто не разговаривал. Арктические проводники замолчали.
Было совсем светло. Я вспомнила слова Дрейка: «Мы поехали на каникулы на Шпицберген, чтобы посмотреть на полуночное солнце. Мне было десять лет, и с тех пор я хочу жить там». Вот что это было. Полуночное солнце.