Эги. Эту женщину зовут Эги, и она моя подруга. Я знала ее. Я удивилась тому, что все это помню.
Вот почему я любила Дрейка. Он поцеловал меня на пляже и заставил помнить.
Я чувствовала себя в здравом уме. Я чувствовала себя разумной. Я чувствовала, что спала долго.
Я чувствовала себя нормальной. Не было никакого движения сквозь время и пространство. Мне этого не хватало, но я радовалась, потому что у меня было незавершенное дело.
Мой смартфон лежал рядом. Я изучила его содержимое, но лучше бы я этого не делала.
Сестренка моя!
Представь, что ты — мать, и один твой ребенок при смерти. Ты убедилась, что другой твой ребенок, о котором ты привыкла заботиться, в порядке. И ты идешь к тому, у кого в теле опухоль. А потом оказывается, что другой ребенок не находится дома в безопасности, под присмотром подруги. И когда ты ее находишь, оказывается, что она на Северном полюсе.
Это было развлечением до тех пор, пока с тобой все было в порядке.
Они за две секунды выяснили, где ты, как только начали искать. Мать решила остаться у моего смертного одра, а Стив только что улетел к тебе. Знай: он появится на Шпицбергене через день и, как я думаю, найдет тебя быстрее, чем ты нашла Дрейка. Он привезет тебя в Париж, возможно, в смирительной рубашке.
Родители, разумеется, обратились в полицию. И если на этом острове есть сотрудник полиции, то он или она станет тебя искать, как только нужные люди получат нужное сообщение.
Пейдж рассказала им о твоей связи с Дрейком и о том, что ни одной минуты не провела с тобой и видела тебя по дороге на станцию в меховом пальто, с чемоданом. Слово «Шпицберген» было крупно написано на твоей руке. Детектив из нее неплохой, хотя она решила, что ты направляешься в GayParee. Судя по всему, ты сказала ей, что направляешься именно туда. Она решила, что «Шпицберген» — это что-то вроде навязчивой идеи. Пейдж сказала, что даже подумать не могла, что ты туда отправишься. Родители не обрадовались тому, что она тебя бросила. Пейдж явно раскаивается, беспокоится и больше на тебя не сердится. Судя по всему, это ее мать советовала полностью порвать с тобой.
Родители поняли, что ты рванула в Арктику, чтобы найти парня. Мама дико переживает о тебе. Она не согласна с тем, что у тебя есть права. Ты это знаешь. После этого приключения она вообще не отпустит тебя от себя. Пользуйся свободой на всю катушку, пока она у тебя есть.
Мое время истекает. Ненавижу это. Я не хочу умирать. Мне 24 года — в этом возрасте не умирают. Это нечестно. Я вне себя от ярости, но я заставляю себя не думать об этом какое-то время, а думать о тебе. Вот что я тебе скажу.
Не позволяй им снова посадить тебя на транквилизаторы. Будь собой. Если ты непростая, странная или смешная, это нормально. Это ты, Флора, человек, которым ты стала, со всеми недостатками и трудностями. Да, ты можешь быть настоящей занозой в заднице, ты заставляешь родителей рвать на себе волосы, ты пишешь очаровательные дикие письма. Ты влюбилась в парня на берегу океана и последовала за ним на край света. Все это ты — моя сестра. У тебя амнезия, но ты жива. Живи своей жизнью.
Ты спрашивала меня, почему я сбежал в Париж и разорвал все отношения с родителями. Это произошло потому, что я не мог выносить того, как они обращаются с тобой. Они держали тебя дома и кормили лекарствами (незаконно). Они не позволяли тебе быть собой. Я говорил им: если они будут держать тебя на этих таблетках (ты в них не нуждаешься, так как у тебя нет эпилепсии, а от антероградной амнезии не существует лекарств. Твои таблетки — это транквилизаторы, чтобы ты была тихой и послушной), то я уеду и никогда больше не буду с ними разговаривать. Они продолжали пичкать тебя лекарствами, поэтому я уехал. Если не считать двух последних недель, то наши контакты ограничивались открытками на Рождество. Я видел их только раз, и то благодаря тебе. Когда я узнал мою ужасную новость, все изменилось. Я снова в них нуждаюсь.
Такова правда. Я говорил тебе об этом раньше, и мне хотелось бы повторять это всегда, но я не могу. Ты этого не помнишь, но однажды ты прекращала пить таблетки, и произошла невероятная, замечательная вещь. Родители были вне себя, а тебе и мне это ПОНРАВИЛОСЬ. Мы провели время вместе. Как бы мне хотелось, чтобы ты сохранила это воспоминание, моя дорогая.
Надеюсь, я еще увижу тебя.
Если нет — то спасибо за все. Эта была бомба!
Я смотрела на письмо Джейкоба. Я любила его, а он умирал. Я уже убегала раньше. Мама и папа лгали мне долгие годы — я не могла больше им доверять. Я должна записать это: «Не доверяй маме и папе». Мне нужно найти Дрейка. Я могла думать только об этом, потому что полицейский должен прийти за мной и увезти домой. Если к тому моменту я не найду Дрейка, то никогда его не найду.
В телефоне была куча сообщений от родителей, но я не стала их читать. Я встала и тут же села обратно на кровать. У меня болела голова, меня тошнило. Во рту задержалось странное ощущение.
Меня чуть не вырвало. Я была в трусиках и футболке, джинсы, лежавшие в изножье кровати, принадлежали мне (мое имя было на ярлыке), поэтому я быстро натянула их и открыла дверь. Где-то должен быть туалет, он всегда бывает рядом со спальней.
Я побежала по коридору, понимая, что должна немедленно попасть в ванную. Я подергала за ручку все двери, даже те, что были с номерами. Наконец шестая дверь открылась — темное помещение пахло гелем для душа, паром и людьми, сходившими в туалет. Когда я нашла выключатель, оказалось, это действительно ванная комната. Мне удалось запереть за собой дверь и склониться над унитазом как раз в ту минуту, когда меня начало выворачивать наизнанку.
Я забыла, разумеется, что такое тошнота, но теперь я вспомнила эти ощущения из детства. Мой желудок сжимался в конвульсиях, и чаша унитаза наполнялась негустой отвратительной жидкостью. Я решила больше никогда не пить пиво и написать это на руке, как только у меня появится такая возможность, а потом повторить то же самое в блокноте. Важно, чтобы это стало правилом моей жизни.
Я опустилась на колени и постаралась держать волосы подальше, пока рвота не прекратилась. На глаза навернулись слезы, мне хотелось вернуться в кровать и уснуть. Но меня искала полиция, и папа (он же Стив) должен был приехать за мной. И хотя я хотела в Париж, чтобы увидеть Джейкоба, родителей мне встречать не хотелось. Они укрощали меня, чтобы я вела себя как нормальный человек. Я хотела увидеть Дрейка. Я не могла уехать, не увидев Дрейка. Я видела его в лодке. Я уцепилась за это воспоминание. Я видела Дрейка в лодке.
Джейкоб был единственным человеком, которому я могла верить, но он был при смерти.
В этой комнате имелся душ — я сняла одежду и позволила горячей воде смыть следы рвоты. Я как следует вымылась гелем и шампунем, которые там стояли. Разумеется, у меня не было полотенца, поэтому я слегка промокнула тело бумажными салфетками, которые нашла рядом с раковиной, и снова оделась. Одежда была влажной, но меня устроило и это. Я почистила зубы остатками чьей-то зубной пасты, которую выдавила на палец. Мгновенно она охладила мой рот приятной снежной свежестью.
У меня ушло некоторое время, чтобы найти нужную комнату. Она оказалась за единственной приоткрытой дверью, которую я забыла закрыть. Девушка, Эги, все еще спала, поэтому я взяла все, что считала своим, включая меховое пальто, на ярлыке которого было написано: «Флора», и сумку с блокнотами, потом тихонько вышла. Все еще спали. Проверив смартфон, я обнаружила, что было десять минут шестого.
В восемь часов женщина из обувного пришла на работу и застала меня на ступеньках своего магазина. Я ждала ее. Если верить моим записям, она была добра ко мне и продала сапоги. Просматривая заметки в блокноте, я нашла между страницами чек с названием магазина, потому пришла туда, готовая попросить о помощи. Я записала на листке все, что должна сказать ей и о чем спросить.
Она остановилась, увидев меня.
— Флора! — воскликнула женщина. У нее были добрые глаза и длинные седые волосы, одета она была в джинсы и красный джемпер. — Заходи, конечно, но что, ради всего святого, ты здесь делаешь? Я позвоню в гостевой дом, пусть они передадут Эги, чтобы она забрала тебя.
— Мне нужна ваша помощь в одном деле, а они меня все равно заберут. За мной должен приехать мужчина. Он мой папа. Родители позвонили в полицию, но я не хочу сталкиваться с полицией.
— Отец приедет за тобой? О, это отличная новость. Я очень рада. В нашей полиции служат хорошие люди. Обычно они бьют баклуши — тут почти ничего не происходит. Я позвоню им после нашего разговора и скажу, что ты здесь.
Я вошла следом за ней в магазин и села, куда она мне указала — на табурет за прилавком, пока она сновала вокруг, занимаясь делами магазина.
— Простите, — сказала я ей. — Мне следовало бы это знать, но как вас зовут?
Она остановилась, повернулась и посмотрела на меня.
— Хенни, дорогая, Хенни Остерберг. И знаешь, что? Я его тебе не говорила, поэтому ты не могла этого забыть. Я первый раз называю тебе свое имя.
— О, это хорошо! Как нормальному человеку.
— Как нормальному человеку. Кофе?
Пока она готовила нам кофе, я объяснила, что мне нужно.
— В прошлый раз вы посоветовали мне сходить в Полярный университет, — сказала я, вглядываясь в ее лицо, чтобы понять, права ли я. Так было написано на листке с данными, переписанными из блокнота. — Чтобы найти Дрейка. Я пошла туда, но там было закрыто. Он приехал сюда учиться. Он поцеловал меня на пляже.
Две тени, целующиеся на ночном пляже. Я видела их, но не слышала, что они говорят. Раньше я могла разобрать слова, но теперь они исчезли.
— Верно. Значит, приезжает твой отец, и ты хочешь еще раз попытаться найти Дрейка, пока есть такая возможность? Твоим родителям не нравится этот парень?
— Да. Мне надо найти его прямо сейчас. Я думаю, что видела его вчера вечером. В лодке.