— Она дышит. Она не живет. Это не одно и то же.
Я закрыла глаза.
Работает телевизор. На экране мужчина и женщина, они обращаются ко мне и говорят о «реновации кухни». Неожиданно они замолкают, и на экране появляются слова: «Дома под молотком»[23].
Я не знаю, зачем домам надо быть под молотком.
Я сидела в кресле в гостиной, смотрела телевизор и на мгновение закрыла глаза.
— Она должна узнать о нем. По крайней мере, у нее был брат.
— Ей незачем так огорчаться. Лучше так.
— В какой-то момент она о нем вспомнит.
Я сижу за столом, передо мной стоит еда. Я смотрю на нее. Это паста, овощи и что-то еще.
— Как это называется? — спрашиваю я.
— Овощная лазанья, дорогая, — говорит женщина. Я смотрю на ее лицо. У нее покрасневшие глаза. Она плакала. Перед ней еды нет. Она моя мать.
Напротив меня сидит мужчина. Перед ним — тарелка с овощной лазаньей, он ест вилкой, набирая сразу много. Он поднимает глаза и улыбается, хотя у него под глазами большие темные мешки. Волосы у него стоят дыбом. Он мой папа.
— Ешь, — произносит он.
— Мне это нравится?
— Очень.
— А еще ты любишь чесночный хлеб, — говорит моя мать. — Давай, возьми кусочек.
Я беру кусок хлеба, хотя он желтого цвета с зелеными крапинками и выглядит не слишком приятно. Я беру его, чтобы она была довольна.
Я пробую овощную лазанью. Очень вкусно.
Я смотрю на руки. На одной из них написано: «Флора, будь храброй». Больше ничего на руках не написано. Я осматриваю руки от кистей вверх, не слишком хорошо понимая, зачем это делаю. На них ничего нет. На внутренней стороне руки повязка, приклеенная пластырями, и я начинаю отдирать ее.
— Не надо, — останавливает мать. Она поворачивается к отцу. — Я собираюсь выяснить, как можно свести эту татуировку, — говорит она ему. — Незачем телу напоминать ей о необходимости быть храброй каждый раз, когда она смотрит на руку.
— В самом деле?
— У нее могут возникнуть идеи.
У меня нет идей.
Никаких идей.
Картинка постепенно становилась четче и яснее.
Родители оба были одеты в черное. Они выглядели серьезными. По макияжу и парфюму мамы я предположила, что они куда-то собираются.
— Куда вы идете?
— Никуда. Тебе пора в постель, Флора.
— Я не хочу в постель. Я не устала.
— Тебе пора принять лекарство.
Она отвела меня в мою комнату — вверх по лестнице и еще раз вверх по лестнице — где все стены розовые, белая мебель, розовые занавески, розовое одеяло и доска с фотографиями людей. Эти люди — мужчина, женщина и я. В комнате коробка с «Лего», куклы и плюшевые мишки.
— Почему бы тебе не переодеться в пижаму, радость моя? — сказала она. Пока я переодевалась, она отсчитала таблетки. Из ниоткуда появился стакан с водой. Она протянула мне воду и дала таблетки. Я проглотила их все, одну за одной, запивая каждую глотком воды.
— А теперь в постель.
Я забралась под одеяло и опустила голову на подушку. Мама вложила мне в руки плюшевого мишку.
— Спи, дорогая.
Она поцеловала меня в лоб и прошептала:
— Прости меня, Флора. Мне очень жаль. Я знаю, что это неправильно. Твой папа прав. Но я не могу потерять еще и тебя. Не могу.
Я закрыла глаза и погрузилась в темноту.
Я проснулась. По краям занавесок пробивался солнечный свет. На мгновение мне показалось, что я в том месте, где никогда не темнеет, даже ночью, где свет пробивается из-за жалюзи в три часа утра. Но по ночам всегда темно, значит, такое место не может существовать. Солнечный свет, вероятно, означал, что наступил день.
На подушке возле моей головы лежал блокнот. Я взяла его, открыла и начала читать.
Ты Флора Бэнкс.
Тебе 16 17 лет, ты живешь в Пензансе, в Корнуолле. Когда тебе было десять лет, в твоем мозге выросла опухоль. Хирурги вырезали ее, когда тебе исполнилось одиннадцать. Вместе с болезнью исчезла часть твоей памяти. Ты помнишь, как делать многие вещи: заваривать чай, включать душ, и помнишь свою жизнь до болезни, но после операции ты потеряла способность запоминать.
У тебя антероградная амнезия. Ты запоминаешь что-то на пару часов, но потом все забываешь и теряешься. Ничего страшного: для тебя это нормально.
Если ты растеряна, посмотри на свои руки или записки, в свой смартфон и в этот блокнот. Они помогают тебе вспомнить, где ты находишься и что происходит. Ты научилась отлично записывать главное. Твое имя, написанное на руке, помогает не терять связь с реальностью. Ты всегда следуешь за своими подсказками, напоминающими, что происходит.
Ты помнишь нас, свою лучшую подругу Пейдж и тех людей, которых знала до операции. Других — забываешь, но это не страшно: окружающие знают тебя и все понимают.
Ты всегда жила в Пензансе: только здесь ты в безопасности. Этот город отпечатался в твоем сознании, здесь твой дом. Ты всегда будешь жить с нами, мы всегда будем заботиться о тебе. Все будет хорошо.
Ты замечательная, ты сильная. Ты не странная.
Ты очень хорошо читаешь и пишешь, замечаешь многие вещи лучше, чем обычные люди.
Мы всю жизнь будем следить за тем, чтобы ты ни в чем не нуждалась. Всегда принимай лекарства два раза в день.
Целую.
Я дважды внимательно прочитала написанное, пока информация не отложилась. Я здесь живу. Я никогда не выходила из дома. Это хорошо. Я не могла представить, как это — покинуть дом.
Я встала, и у меня закружилась голова. В глазах потемнело, и я быстро села на пол. С этого места я смогла увидеть то, что было под кроватью. Там стояла коробка. Я дотянулась до нее и придвинула к себе.
Она оказалась пустой. Под моей кроватью стояла пустая обувная коробка. Я подумала, что в ней должно было что-то лежать, но я не знала, почему так подумала. Я не знала, какие вещи могли в ней оказаться, и не понимала, зачем она осталась стоять под кроватью, пустая.
Я спустилась по лестнице. Казалось, дома никого не было. На коврике у двери лежали письма, я подошла и подобрала их. Я спотыкалась на ходу. Все казалось нереальным.
Писем было три. Два в белых конвертах, адресованные мистеру и миссис Бэнкс. Третий конверт был коричневым, с напечатанным на нем адресом. Но адресатом значилась только миссис Бэнкс.
— Что ты делаешь? — Мать забрала у меня письма, просмотрела их и отложила в сторону. — Почему ты смотришь на эти письма, Флора?
Я пожала плечами. Этого я не знала.
— Не знаю, — ответила я. — Они были на полу, поэтому я их подобрала.
— Потому что так делают люди?
— Так делают люди, — эхом откликнулась я.
Она улыбнулась.
— Хорошо, дорогая. Прости. Прости меня. Папа прав. Давай вернем тебя в кровать.
Я сидела на диване выпрямившись и немного нервничала: папа сказал, что ко мне пришла гостья. Но я понятия не имела, кто мог прийти меня навестить.
В комнату вошла девушка в коротких джинсовых шортах и футболке, зеленой с розовым. У нее были длинные темные кудрявые волосы.
— Флора! — воскликнула она. — О боже мой, Флора! Как здорово тебя видеть. О боже.
Она села рядом на диван. Я посмотрела на нее.
— Это я, Пейдж, — сказала она. — Помнишь? Твоя подруга Пейдж.
Она была мне знакома. У Пейдж были косички, мы познакомились в первый школьный день.
— Флора? Флора! Скажи что-нибудь.
— Она в порядке, — заверил мой отец. — Просто дай ей несколько минут. Ей становится лучше. Принести тебе что-нибудь выпить?
— О нет, спасибо, — отказалась девушка. — Все замечательно.
— Тогда я вас оставлю. — Но отец не ушел. Вместо этого он сказал:
— Я понимаю, насколько это ужасно. Но это только на время. Положение меняется. Именно сейчас, после Джейкоба, Энни необходимо знать, что Флора в безопасности. Понимаешь?
— Ну да, конечно. Разумеется, я понимаю. О’кей. Послушайте, у нас все будет хорошо. Я просто поговорю с ней немного и напомню, что мы снова подруги.
— Не говори ей, что вы ими не были. — Голос отца прозвучал резко. — Ничего не говори об этом.
— Конечно. Обещаю. Честно, вы можете нас оставить.
— Да-да, разумеется. Я закрою дверь. Поболтайте.
Как только дверь за ним закрылась, девушка, Пейдж, совершенно изменилась. Она взяла мое лицо в ладони и уставилась в мои глаза.
— Флора, — торопливо начала она. — Флора, посмотри на меня. Постарайся сосредоточиться. Флора, это я. О боже, я не могу поверить, что они это с тобой сделали.
Она схватила меня за руки и подняла повыше рукав.
— Ты только взгляни на это! Это не твоя рука. Это не твоя ладонь.
Она взяла мою правую руку, на которой было написано: «Флора, будь храброй». Я лизнула палец и потерла буквы, но они не исчезли.
— Будь храброй. Если бы они дали тебе самый ничтожный шанс, ты стала бы самым храбрым человеком на свете. Держу пари, татуировка недолго здесь останется, верно?
Я понятия не имела, о чем она говорит. Я потянула за край повязки на другой руке. Девушка отвела мою руку в сторону.
— Послушай, — продолжала она, — не знаю, сколько ты поймешь из того, что я собираюсь тебе сказать. Но я все равно скажу. Прости меня, Флора. Мне очень, очень жаль. Я ужасно вела себя с тобой. Я сорвала на тебе зло, хотя винить во всем нужно было только Дрейка. Флора, ты моя героиня. Ты удивительная, а Дрейк тебе солгал. Ты поцеловала его. Ты запомнила это. Воспоминание настоящее. Он абсолютный ублюдок, потому что сказал, что этого не было. Я не могу поверить, что он на это осмелился. Нам на него теперь наплевать. — Девушка подняла брови. — Ты забыла его, верно? А у меня теперь новый парень. Но ты! Ты отправилась в эту проклятую Арктику! Ты сделала это! Ты добралась туда, записывала все, что делала. Ты побывала на Северном полюсе, ты потрясающая. Флора, я бы отдала что угодно, чтобы быть такой же сильной, как ты. Поэтому у меня разрывается сердце, когда я вижу, в каком состоянии тебя держит мать. Все хотят, чтобы ты отсюда выбралась. Это обязательно произойдет. Мне жаль твою маму. Я понимаю, что у нее нервный срыв и она цепляется за тебя. Но она не должна так поступать, а Стиву не следует идти у нее на поводу. Ведь он знает, что это неправильно. Ему это не по нутру. Я это вижу. Но из-за Джейкоба он делает то, что хочет твоя мама. О боже, мне так жаль. Мне надо было поехать с тобой, мы вместе поговорили бы с Дрейком.