Видимо, Мотька заскучал просто смертельно, потому что звонок в дверь раздался через десять минут, а ему еще надо было успеть поговорить с отцом и одеться!
— Могла бы сама меня забрать, — заявил мелкий нахал. — Вдруг я бы потерялся по пути?
То есть, сам пока мелкий, а вот нахал уже как взрослый.
— По пути от школы, где из окон видно подъезд? — уточнила я. — Между прочим, я одна по этой дороге ходила с первого класса!
Матвей мгновенно разделся, но протиснуться в комнату не сумел — я очень качественно завалила дверь матрасом и мусором. Пришлось идти на кухню, где я уже почти закончила и поставила чайник. Энтузиазм выветривался вместе с парами алкоголя и к этому моменту я уже серьезно жалела, что начала это все.
— Да, удобно, когда к дому близко. У нас рядом только какая-то экспериментальная, с раздельным обучением и усиленным патриотизмом. Линейки по утрам, обязательная форма…
— А, так тебя в нашу перевели ради того, чтобы в форме не ходить? — поддела я.
— Нет, на самом деле, — не повелся на мой стеб Матвей. — Я давно просил забрать меня из старой, которая рядом с нашим прежним домом. Там…
— Я понимаю, — быстро сказала я. Каково ему ходить теми же маршрутами, но не иметь возможности вернуться домой?
— Ну и… Мама здесь училась. И папа. Прикольно, учителя мне про них все время рассказывают.
— Что же? — я заинтересовалась.
Любопытно было бы послушать про себя. Но про Варю и Илью тоже ничего.
— Ну как всегда, — он скривил рожицу. — Мама так хорошо училась, папа был таким неординарным, а ты почему-то не можешь два месяца проект сдать, что-то такое.
— Думаю, если ты попросишь их показать аттестаты, очень удивишься.
Припоминаю, что ни один из них надеждой и опорой для учителей не был.
— Ну, знаешь, они стараются вести себя как в голливудских фильмах. Рассказывать мне о маме только хорошее. И папа тоже. А мне было бы интересно услышать про нее настоящую, — признался он. Помолчал и добавил, когда я уже решила, что пронесло: — Расскажи.
— Что рассказать?.. — я отложила губку, которой терла подоконник, навечно, кажется, окрашенный порошком для снятия отпечатков и села на табуретку. Щелкнула кнопкой чайника.
— Какой она была? Ну, без розовых соплей. Вы же ссорились наверняка? Как она тебя бесила?
— Интересный запрос… — я задумалась. Что я могла сказать о Варе до того, как услышала о том, что она умерла и до того, как узнала, что у нее с Соболевым есть сын?
Сейчас мне тоже хотелось рассказывать всякую милоту.
— У нее было пятнадцать кошек.
— Серьезно? — кажется, Матвей и правда удивился. — Я помню, когда был маленький, у нас был только старый кот Евсей. Совсем слепой. Наверное, он потом умер. А где тогда остальные?
— До выпуска точно были, я ходила к ней на день рожденья и мы все время вылавливали их из своих тарелок и проверяли диванные подушки, чтобы не сесть сверху. А когда решили играть в настолки, попытались запереть всех в маленькой комнате и все время пересчитывали, а они вырывались.
Я улыбнулась. Это было в десятом, когда она только перешла к нам и пригласила всех девчонок знакомиться.
— А еще что? — жадно спросил Матвей.
Глаза его горели. Я попыталась вспомнить, какой сама была в десять лет. Неужели не запомнила бы свою маму? Хотела бы узнать о ней больше?
— Ну, еще она любила сочинять всякие истории про то, что шла в школу, и тут к ней подъехал белый «мерседес», из него вышел арабский принц и подарил ей розу, коня и изумрудное ожерелье. Коня она попросила забрать, ожерелье отдала на благотворительность, а роза вот, притащила в школу в качестве доказательства.
Матвей заржал. Я тоже улыбнулась. Нет, я и тогда подозревала, что это сказки, но какой-то процент истины допускала.
— Я тоже такое сочиняю, кстати! — признался он. — Так прикольно смотреть, как все ведутся. Рассказал недавно, что спускался в Марианскую впадину, когда с папой был на каникулах на океане.
— И что — поверили? — удивилась я.
— Конечно, поверили, — презрительно фыркнул Матвей. — Они ведь понятия не имеют, что такое Марианская впадина! В следующий раз придумаю арабского шейха, честно.
— Начинай с коня, — посоветовала я. — В изумрудное ожерелье хуже верится.
К тому времени, как Илья до нас добрался, мы уже сочинили Матвею биографию не хуже, чем у самой Вари — без цыган с итальянцами, зато с почти случившимся полетом в космос и найденным золотом ацтеков. В качестве доказательства я пообещала ему заказать у знакомого мастера настоящую золотую монету с рожей пострашнее.
Соболев-старший снова как-то странно посмотрел на наше веселье и хмурился всю дорогу до дома. Впрочем, может быть, он просто устал на работе?
******
Утром 31 декабря, прямо после ставшего нашей традицией совместного завтрака, Илья ненадолго отлучился к машине и вернулся с грудой коробок в ярких обертках. Он сгрузил их под елку в гостиной и несколько раз художественно переставил, чтобы вся эта композиция стала достойна разворота в глянцевом журнале.
Если нас троих кто-нибудь причесал и переодел, мы бы тоже вписались в этот разворот как идеальная семья. Только и у нас, и у коробок было нечто общее — под блестящими обертками таились секреты.
Мы с Матвеем в панике переглянулись и, кажется, мысль у нас была одна на двоих.
— Я на работу, — бросил Соболев, одевающийся не поднимая глаз от смартфона, который начал пиликать сообщениями с шести утра и затыкаться не собирался. — Вернусь часам к пяти, если получится. Ну, к десяти точно! Еду я заказал, привезут к вечеру.
— У тебя тоже нет подарка? — шепнул мне Мотька.
— Неа…
С одной стороны, как же мы умудрились забыть купить подарки к Новому году?
С другой — последний месяц у всех нас выдался изрядно непростым. Спасибо, что мы собственные имена еще не забыли.
— Пап, можно мы по магазинам? — опередил меня Матвей.
Я вообще-то планировала обойтись без вопросительных интонаций. Но мне можно, я взрослая.
— По каким магазинам? — нахмурился Илья.
— Это такие специальные места, где ты отдаешь деньги за вещи, которые радуют тебя не так долго, как ты эти деньги зарабатывал, — пояснила я.
— Кстати, о деньгах, — вмешался Матвей. — Ты там лимит по карточке увеличь, а? Мне ж теперь еще и Рите нужно подарок покупать…
Восхитительно наглый ребенок!
Мне было интересно, что будет делать Илья? Сам воспитал — сам и огребай.
Они схлестнулись взглядами: однаково упрямые, одинаково нахальные, одинаково бесцеремонные. Кто победит — сила юности или опыт зрелости? Почему-то хотелось поставить против Ильи. Все-таки Матвей — его продвинутая версия. Идущие следом будут лучше нас.
И я оказалась права. Мотька сделал умильные глазки — и против этого оружия недолгий педагогический опыт Ильи оказался бессилен.
— Увеличу, — буркнул он. — Но при условии, что вы будете шляться только в моем торговом центре. Не хочу перед боем курантов разыскивать вас по всему городу.
— Эй! — возмутилась я. — Мне-то никто лимит не увеличивал! А у тебя там сплошное лакшери!
— Псссст! — Матвей ткнул меня в спину. — Я поделюсь!
— Спелись… — как-то угрожающе сказал Илья.
Я пожала плечами, не ожидая ничего дурного.
Тогда мне показалось, что это просто такая дежурная шутка.
С Матвеем было на удивление легко. В чем-то он вел себя как несмышленый малыш, в чем-то — как полноценный взрослый. Временами рискованно шутил, но тут же тревожно оглядывался, ловя мою реакцию. И мне было — нормально. Он не был моим ребенком и все дальше уходил от образа несбывшегося моего сына. Я его не растила с младенчества, не проживала сложные времена. Он стал просто таким симпатичным приятелем, который делился со мной интересными вещами — а я делилась с ним.
Мы успели купить подарки только для Матильды — напали на ближайший роскошный зоомагазин и с удовольствием подобрали ей красную шапочку Санты, шлейку с новогодними мотивами и целую корзинку деликатесов, от которых слюнки текли даже у нас: соте из кролика, креветки в желе, крем-суп из семги и ломтики ягнятины.
— Пойдем пожрем? — предложили мы после этого друг другу хором. Завтрак был слишком давно, чтобы спокойно пережить то, что кошка будет есть соте из кролика, а мы нет.
— Слушай, а почему ты детей не завела? — внезапно спросил Матвей за трапезой, которая все еще немного уступала кошачьей. Но мы решили, что китайская лапша нас вполне удовлетворит. С креветками.
Креветка-то и застряла у меня поперек горла.
Я еле откашлялась, отпиваясь острым имбирным лимонадом, но это не помогло отвлечься — нить беседы Матвей держал крепко.
— Не сложилось, — ответила коротко, надеясь, что отстанет.
Неа. Я забыла, с каким семейством имею дело.
— Ты же была замужем? Почему не сложилось?
Вот в этом опасность дружбы с тринадцатилетними мальчишками.
— Слушай, а что еще ты обо мне знаешь? — возмутилась я. — Вы с папой меня со всех сторон обсудили?
— Вообще да, — спокойно ответил он. — Должен я был понять, с чего он вдруг к тебе прилип? — Матвей, в отличие от меня, аппетита не терял и, доев свою порцию, хищно смотрел на остатки моей. — Еще будешь есть?
Я молча придвинула ему свою лапшу.
— Ну так что? Расскажешь? — он, к сожалению, мог одновременно жевать и продолжать расспросы.
— Нет, — качнула головой, отпивая лимонад.
— Почему?
Эта их семейная настырность меня в гроб загонит раньше времени.
Я тяжело вздохнула, думая, как бы повежливее послать его нафиг. Рушить наладившиеся хрупкие отношения не хотелось. Вряд ли просмотр других сериалов окажется столь же продуктивным в восстановлении дружбы.
— Только не говори, что я не пойму, — буркнул Матвей, со скоростью света уничтожая мою лапшу.
Примерно это я и хотела сказать.
— Ты была бы отличной мамой, Рит.
Они сговорились, что ли?
Яблочко от яблони…
Или скорее — от осинки не родятся апельсинки.