— Илья… — я встала ему навстречу.
— А ты молчи! — полыхнул он таким яростным взглядом, что меня почти отбросило обратно в кресло. — С тобой потом обсудим.
— Ты чего? — я потрясенно смотрела на своего любимого мужчину, вдруг из тонкого проницательного насмешника обратившегося в какого-то гоблина.
— А хотя нет… — он скрестил на груди руки. — Ты права. Что с него взять. А вот ты взрослая женщина. Могла подумать о последствиях? Как он в школу с этой синей башкой пойдет после каникул?
— До школы далеко… — попыталась объяснить я.
— И поведу его туда я, разумеется. И снова буду получать за отсутствие школьной формы, за переводные татуировки, за кольца в носу и прочую хрень!
Кольца в носу? Я покосилась на Матвея. Значит не миновал его подростковый бунт. А выглядел таким разумным парнем…
— Ты будешь с его учителями ругаться?!
Я до сих пор не видела Илью таким злым. Чем дальше, тем больше он ярился — и тем ниже опускалась голова Матвея. И поднималась моя.
— Могу я, — тоже скрестила руки на груди.
— Можешь? Можешь?! А ты ему вообще кто? Ты, может, за него отвечаешь? Почему ты считаешь себя вправе принимать такие решения, не посоветовавшись со мной? Это мой сын! Не твой!
Холодело. Окна, что ли, открыли?
Какие окна, нет тут окон.
Я потерла ладони друг о друга.
— Что ты молчишь?!
Илья нависал надо мной, давил своей яростью. И чем больше он давил, тем спокойнее мне становилось. Холод просачивался под свитер, успокаивал чувства, поливал маслом разбушевавшийся было океан моих эмоций.
— Что молчу? — переспросила я. — Да.
— Что да?
— Ты прав. Он не мой сын.
Я не успела прочитать никаких чувств в быстром взгляде Матвея на меня.
— Хорошо… — уже спокойнее сказал Илья. Хотя и немного растерянно.
— И кошка была не моя, — я вернулась к своему стулу, взяла куртку и принялась одеваться. — Это у вас семья, у вас близкие отношения и общие трудности. А я просто такая тетенька, которая сначала выкармливает принесенного тобой котенка, чтобы ты его потом забрал себе.
— При чем тут это?
— А потом встречается с твоим сыном. Общается с ним. Начинает его потихоньку любить. Но как только что-то идет не по плану, ты снова делаешь то же самое. Забираешь его. Потому что он не мой сын.
Я застегнула куртку, намотала шарф и взяла свою сумку.
На Матвея старалась не смотреть.
— Рита!
— Не кричи. Я сама виновата. Сама поддалась слабости, сама разгребаю. Один ты весь в белом. Дурак ты, Соболев, — и я обогнула его, направляясь к выходу.
Внутри меня было абсолютное ледяное спокойствие. Только перчатки почему-то никак не хотели натягиваться на пальцы, словно заколдованные.
За спиной послышался, какой-то шум, звон, топот. Возглас: «Матвей, стой!»
Но я не стала оборачиваться, все равно ничего не увидела бы из-за пелены слез.
********
Автобус тащился медленнее обычного — за несколько часов до нового года людям было не до того, чтобы соблюдать правила дорожного движения. Толпы на улицах временами выплескивались на проезжую часть и тогда к шуму, крикам и взрывам петард добавлялись гудки машин.
Но тем, кто ехал вместе со мной, было, в принципе, все равно. Они были слегка пьяны, возбуждены и веселы. Менялись блестящими шляпами и красными колпаками, пили шампанское из горла и размахивали светящимися волшебными палочками так, что от их мерцания слезились глаза.
— Девушка, улыбнитесь, вы такая красивая! — пристал ко мне высокий парень в дьявольских рожках. — Хотите, исполню любое ваше желание? Я волшебник! Загадывайте!
— Исчезните! — от всей души загадала я.
Он покачал головой, вздохнул, но и правда исчез.
Наверное, действительно волшебник.
Пальцы мерзли — с перчатками я так и не справилась.
Дома по-прежнему царил разгром. За прошедшую неделю, к сожалению, меня не навестили волшебные гномики и не привели квартиру в порядок. Я с трудом отодвинула от двери матрас, вошла в разгромленную комнату — и вдруг поняла, что устала. Сил не осталось даже на минимальную уборку, даже соорудить спальное место казалось непосильной работой.
Я села в кресло у рабочего стола и просто вертелась в нем туда-сюда, туда-сюда, глядя в потолок. В голове была звенящая пустота.
Отличный будет Новый год. Даже лучше прошлого, когда я пила шампанское в одно лицо, ругаясь с президентом по телевизору. А потом пошла гулять и познакомилась с симпатичным парнем, который дал мне пострелять из ракетницы. Мы с ним отлично провели новогодние каникулы, но оказалось, что встречи со мной не вписываются в его рабочее расписание.
Точнее, он не захотел их вписывать.
Ни одной связной мысли у меня так и не появлялось. Я устала беспокоиться и думать, что опять сделала не так. Если меня такой, как есть, недостаточно, то ну это все к черту. Всю жизнь на цыпочках не проходишь, а бояться лишний раз открыть рот — этого я еще в школе наелась и нисколько не скучаю по уникальному тухлому привкусу.
Туда-сюда. В глухой тишине квартиры только поскрипывал механизм кресла — и все.
Скрип-скрип.
Туда-сюда.
Устала. Устала. Устала.
Свернуться бы клубочком и полежать. Но негде.
Поэтому я продолжала крутиться.
Скрип-скрип…
Скрип-скрип…
И тут тишину разорвала резкая трель звонка.
Будь у меня сердцее послабее, этот Новый год стал бы последним.
За дверью стоял Соболев.
Младший.
Я медленно выдохнула. Перед Ильей я бы захлопнула дверь без сомнений, но с его сыном так поступить не могла.
— Передай отцу, что это подлый прием.
— Он не знает, что я тут.
Матвей без колебаний шагнул через порог, и мне не оставалось ничего иного, кроме как посторониться, пропуская его.
— Хорошо… — я прикрыла дверь и повернулась, скрестив руки на груди. — Ну и зачем ты тут?
— Извиниться.
Матвей быстро провел ладонью по лицу, стирая еле заметные, но очень характерные грязные разводы на щеках. Я сделала вид, что не заметила.
— Ты не делал ничего плохого.
— Делал! — сказал он, упрямо вскидывая на меня глаза, но тут же упираясь взглядом в носы кроссовок. — Я знал, что он взбесится, если я покрашусь. Мы с ним это обсуждали, он запретил так делать. Специально не стал тебе говорить, подумал, что прокатит. Ты же не знала.
— Я не знала… — тихо повторила я.
Да и какая разница?
Дело не в волосах. Я все равно однажды сделала бы что-то не так. Маленький манипулятор только приблизил роковой момент.
— Прости меня, я очень виноват, — снова сообщил Матвей своим кроссовкам. — Никогда бы так не сделал, если б знал, чем кончится.
— Спасибо, — искренне сказала я.
Не так уж часто мне встречались в жизни люди, которые открыто признавали свою неправоту. Интересно, это с возрастом уходит? Или в детстве мы тоже изворачивались до последнего? Я не особо помнила — кроме острых приступов отвращения, когда меня заставляли извиняться силком, хотя я даже не ощущала своей вины.
— Ладно, — кивнул Матвей и принялся расшнуровывать кроссовки. — Поставишь чайник?
Я закатила глаза:
— Отцу не хочешь сообщить, где ты?
— Сам найдет, — отмахнулся он и сунул нос в разгромленную комнату. — Ого…
Я прошла следом, щелкнула выключателем — лампочка в люстре ярко вспыхнула и погасла навсегда. Черт знает, что за день!
Пришлось включить рабочую лампу. В ее холодном белом свете ультрамариновый цвет на Мотькиных волосах смотрелся особенно шикарно. Очень зимний оттенок, и идет ему необычайно.
Вот зря Соболев, все-таки зря.
Могла бы и я с завучем поговорить, в чем проблема? Только в том, что я совершенно никто этому несносному подростку?
Одноклассница родителей — это не статус.
Матвей плюхнулся в мое скрипящее кресло, сделал полный оборот и внезапно вперился в меня фамильным пристальным взглядом:
— Ты любишь папу?
— Допустим, — я скрестила руки на груди.
— Ой, нет… — он смешно сморщил нос. — Давай без этого.
Ох, какие знакомые интонации прорвались вдруг!
Я постаралась скрыть улыбку:
— Люблю.
Матвей еще немного покачался туда-сюда. Скрип кресла бесил, но я ждала продолжения.
И дождалась.
Он замер и снова встретился со мной взглядом:
— Тогда роди мне сестру.
— Что?! — я поперхнулась воздухом.
Ничего себе заявки!
— Ну, когда папа начал возникать, я понял, в чем проблема. Ты сейчас мне никто. Но если у меня будет сестра, станешь…
— Кем? — еле откашлявшись, спросила я.
— …мамой.
Он отвел глаза, рассматривая стену.
Ну что с ним делать?
Я вздохнула:
— Не конопать мне мозги. Мама у тебя уже есть. Я сразу сказала, что это технически невозможно.
— Другой мамой. Что тебе непонятно? — Матвей кинул на меня мгновенный быстрый взгляд и снова отвернулся.
В другую сторону.
Там ему на глаза попался мой рабочий стол, где, освещенные безжалостно ярким светом, валялись мои неудачные попытки собирать украшения в мрачном состоянии духа.
Он залип, разглядывая инфернальных уродцев, на которых не польстились даже воры.
— Чума-а-а-а-а… — восхищенно заявило новое оригинальное поколение с уникальным художественным вкусом. Чую, надо было его не по магазинам таскать, а по музеям. — Охрененно… Это ты делаешь?
— Я… — призналась, испытывая смешанные чувства.
Матвей с каким-то совершенно обалделым видом рассматривал несколько готовых колец, браслет и серьги, от которых даже мне становилось не по себе.
— Это полный крышеснос… — он замер, склонившись над столом и стараясь даже не дышать. — А можно?..
— Что? — не поняла я.
— Я куплю?.. — он почему-то смутился.
— Зачем?
Что за извращенные желания в столь юном создании?
Матвей смутился окончательно, крутнулся на кресле, только что ножкой не повозил в пыли. Буркнул:
— У меня есть одна… знакомая. Она терпеть не может всяких розовых котиков и прочее, что девочкам положено. Ходит в черном, губы красит фиолетовым, а волосы красным… Ну такая, необычная.