Наташка поправила роскошное декольте своего сверкающего платья, перекинула длинный хвост темных волос с одного плеча на другое и кокетливо заметила:
— Да, Рикита же не постеснялась с Протасовым. Может и мне замутить?
— С Протасовым? — непонимающе переспросила я.
— Да нет же, — она засмеялась. — С Илюхой! Раз ты говоришь, он теперь огонь.
Я будто ударилась лицом о бетонную стену. Глубоко втянула носом воздух с запахом табачного дыма и закашлялась.
Наташка как будто не заметила моей реакции. Или и вправду не заметила? Она всегда была немного эгоисткой, но в детстве такие вещи не критичны. Это потом они оплетают бывших друзей как щупальца спрута, так что до живого человека и не дотянуться.
— Ну а когда еще карнавалить, Рит? — спросила она с вызовом, будто я возражала. — Последняя наша молодость уходит!
— Не знаю, вон ВОЗ продлила возраст молодости до сорока четырех лет. Может, рано прощаться? — попыталась я отшутиться.
— Кому мы в сорок четыре нужны будем, Рит? Сейчас надо зажигать! Муж с одноклассниками на пятнадцатилетие выпуска тупо сауну сняли на всех. Чего туда-сюда мотаться? Все, кто в школе и после не успел — там воплотили свои мечты. Зато больше никаких сожалений.
— Погоди, муж? Ты замужем? И он спокойно это тебе рассказывает? — вот на этом месте я просто охренела.
Кажется, тут не я буду самой отвязной зажигалкой. Теряю позиции, пора что-то с этим делать.
— Он меня уверял, что у них в классе все бабы страшные, а выпускники детского садика, где он встретил первую любовь, почему-то не собираются. А он, может, до сих пор в самые ответственные моменты фантазирует про ее красные лаковые туфельки.
— И ты веришь?
— Ой, Ритуль, мне пофигу! — скривилась Наташка. — Главное, чтоб его отпустило. А то у некоторых крышечку лет через тридцать сносит, на пороге пенсии. Уже пора к похоронным костюмам присматриваться, а они бегут жениться на той, с кем на теплоходе целовались во время Последнего Звонка. Для того и нужны эти встречи. Пока еще мы можем видеть друг друга прежними, какими нас больше уже никто никогда не увидит.
Последние ее слова прозвучали так пронзительно и тревожно, что я поежилась, несмотря на то, что воздух был теплым, почти летним.
Это правда.
Самая правдивая правда.
Одноклассники помнят меня плохо одетой мямлей в очках, но они же помнят меня в самом соку, в обтягивающем серебристом платье на выпускном, под которым не было лифчика, потому что грудь стояла и так.
Я тогда как раз прочитала в журнале про тест с карандашом, который надо было совать под грудь, чтобы проверить, отвисла она уже или нет.
И как я ни совала, не получалось этот карандаш никак прижать. Неужели это вообще возможно? Так я тогда думала.
Сейчас об этом смешно вспоминать. Даже бывший уже муж не помнит меня такой.
А вон те люди, бухающие в тридцать третьем кабинете — да!
— Пойдем, — Наташка наконец накурилась. Или соскучилась в моей компании. — Я в туалет по дороге заскочу только. Теперь там двери запираются, прикинь? Нынешняя молодежь пороху не нюхала.
Да, в наши времена были только перегородки между унитазами. А в других школах, бывало, обходились и без них. Зато теперь не надо стоять на стреме, повернувшись спиной, пока там подружка занимается своими делами.
Можно просто пойти домой.
Действительно уже линять. Всколыхнула болотце, наступила всем на хвосты, покрасовалась, поплакала, пощекотала себе сердечко переглядками с Ильей — и хватит. Сейчас игры пойдут по-взрослому: в раздевалках и пустых кабинетах, профессионально, как умеют такие, как Наташка. А я не умею, я двенадцать лет замужем была, уже не помню толком, как флиртуют.
Надо заново учиться. А то я после мужа встретилась только с его другом, который весь наш брак строил мне глазки и еще с одним старым поклонником. Ни там, ни там ничего толком не вышло.
Только пробегусь в последний раз по школе — и ускользну как дисциплинированная Золушка, которая следила за временем и не разбрасывалась обувью.
Здесь висел телефон-автомат. Сначала с диском, потом поменяли на кнопочный, а мы, те, кто ходил на информатику, в интернете нашли способ как взламывать такие автоматы и звонить бесплатно. Это работало!
Дальше по коридору была библиотека, где я пряталась от одноклассников, когда у них были особенно «злые» дни. Увы, среди тех, кто дразнил меня, были и заучки, поэтому скрыться от них не получалось. Но в тихом читальном зале соблюдалось перемирие.
Еще дальше — медицинские кабинеты. От зубного всегда пахло дезинфекцией и страхом. На профилактические осмотры нас приглашали группами прямо с уроков, и идти по лестнице вниз на казнь было страшнее, чем три минуты посидеть в кресле с открытым ртом, получить свое обычное: «Здорова» и вприпрыжку вернуться на ненавистную — обожаемую в этот момент! — алгебру. С прививками так легко не прокатывало, их делали всем.
Сейчас в коридоре почему-то не пахло этим медицинским ужасом. Может быть, мы тогда его больше придумывали, чем ощущали?
Мимо столовой я проскочила не останавливаясь. В какой-то момент во всех школах ввели одинаковые завтраки и обеды и куда-то делись поварихи, которые кроме обязательных противных каш и супов пекли совершенно волшебные румяные булочки. За которыми, если честно, я бегала целый год после выпуска, притворяясь школьницей.
Вот под этой лестницей все целовались. А когда там никто не целовался, там тусовались самый крутой школьный народ. Те, кто не целовался и не был крутым, иногда забегали, чтобы почитать, что нового написали на стенке. Это была наша своеобразная газета сплетен, потому что по традиции целующиеся там писали первые буквы своих имен в сердечке. А вся школа потом гадала, кто это — «Р+И♡».
Кажется, так никто и не узнал.
Но в наше время там, конечно, все было закрашено, и вместо старой банкетки навалены сломанные стулья и парты. За пятнадцать лет традиция сошла на нет. Даже жаль немножко.
На этом я решила экскурсию закончить и сбежать через боковую дверь, но тут чья-то фигура заслонила свет.
Кто-то еще пришел поностальгировать по школьным поцелуям?
— О, Ритка-Маргаритка!
Я вздрогнула.
Голос был мне знаком. Как-то не подумала, что он тоже тут будет.
Игорь зашел под лестницу, и свет упал на его лицо. Рыжие странно стареют. Как высыхающие фрукты — выцветают и скукоживаются, блекнут, обращаясь в мумии. От пронзительно-яркой апельсиновой шевелюры остались какие-то неопрятные ошметки пегого цвета, от голубых глаз цвета южного моря — выцветшее северное небо.
Он учился раньше нас на десять лет. Когда я мыкалась со своим букетом по рядам первых классов, он гордо шел с алой лентой «Выпускник». Был тогда по сравнению с нами, семилетками, безумно взрослым. Вообще из другой жизни, как родители.
Когда выпускницей стала уже я, пропасть лет превратилась в узкую расщелину, которую было легко перепрыгнуть, если надо.
Зачем-то ему понадобилось.
Я пришла на отбор в школьный театр. Пробовалась, как и все девчонки, на главную роль в «Ромео и Джульетте». И, конечно, не прошла.
Режиссер сказал, что в нашем с Ромео поцелуе не было достаточно любви и страсти. Конечно, ведь мой партнер, который тоже пришел пробоваться на главную роль, постоянно шмыгал носом. По-настоящему мы, конечно, не целовались, но я все время боялась, что сопливый Ромео ткнется в меня своими влажными губами и меня стошнит.
Сейчас это был бы прекрасный арт-хаусный фильм: Джульетта испытывает отвращение к Ромео, имитирует свою смерть, чтобы избавиться от него, но даже это не помогает.
Тогда я, конечно, расстроилась. Бежала плакать в туалет, когда по пути меня отловил Игорь, уже выпускник, которого все равно приглашали играть в школьных постановках. В этой должен был быть Эскалом, герцогом Веронским, который в финале говорит знаменитую фразу: «Нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте».
Он предложил научить меня актерскому мастерству. Вот прямо под этой лестницей.
Что ж, целовался он и вправду отлично.
Но для роли этого было маловато, а мое бедное сердечко было слишком плотно занято Ильей. Хотя, конечно, мне льстило внимание такого взрослого мужчины.
Мы еще немного походили на свидания — невинные, с мороженым и дельфинарием! — а потом, когда Игорь стал намекать на большее, я трусливо слилась, отмазавшись подготовкой к экзаменам.
Ну как — слилась… Просто перестала подходить к телефону, когда на определителе высвечивался его номер. Он был упорный, в день бывало по сорок звонков. Родители уже начинали закипать, но постепенно все сошло на нет. Я очень боялась, что он придет на выпускной, но обошлось. Видимо, нашел кого-то посговорчивее.
— Тоже вспоминаешь былые победы? — усмехнулся Игорь. — Я в лучшие времена оставлял тут по сердечку в месяц. А теперь стал старенький и девушки меня больше не любят.
Видно было, что он кокетничает и ждет, что я скажу, что в сорок с хвостом для мужчины все только начинается. Но я даже не знала, что меня взбесило больше: это самодовольное высказывание про лучшие времена или то, что при этом он меня все же запомнил!
Даже странно при такой-то плотности графика.
— Радуюсь, что некоторые славные традиции канули в Лету, — честно призналась я.
То нацарапанное им сердце жгло мне душу страхом еще долго. Мне казалось, что если Илья узнает об этом, то больше никогда на меня не посмотрит.
Не узнал. Но и не посмотрел.
— Мне кажется, у нас зря ничего тогда не вышло, — вздохнул Игорь. Подошел и устало, как-то грузно, сел на сломанную парту. — Как думаешь? Попробуем еще разок? Кольца у тебя нет, ничего не мешает.
— Ты уже всем из «лучших времен» это предложил? — фыркнула я.
— Колючая. Жестокая, — как-то даже нежно сказал он. — Всегда такой была, поэтому и нравилась.
— Иди нафиг, — честно сказала я и направилась к лестнице.