отец Михаил, прикрывает дверь – музыка стихает. Он подходит к Ванечке, крестится, садится рядом с ним.
Отец Михаил. Не могу смотреть на этот срам… Нравится! А не должно нравиться! Грех! Знаешь, Ванечка, грешен я. И все как-то мелко грешен. На прихожанок молоденьких заглядываюсь, а одна, взыскующая, ко мне все ходит, мол, растолкуй, отец Михаил, что имел в виду Спаситель в притче про пятерых мудрых невест, которые с одним женихом на брачном пиру затворились? Говорю: аллегория это! А взыскующая не унимается: аллегория чего? А кто ж знает? Я экзамены перед рукоположением экстерном сдавал. Все хочу в толкование заглянуть, да недосуг: служу каждый день да храм ремонтирую. Деньги вот у Чермета на ремонт взял. Да и себе толику оставил. Что, Ванечка, делать? Матушка сердится, мол, детей в школу, как положено, одеть не на что. Были бы у тебя дети, ты бы меня понял! А ведь есть, Ванечка, люди безгрешные, как ангелы. Я недавно в храме бумажку скомканную нашел. Прихожанка, видно, к исповеди грехи свои припоминала. И под циферкой «один», значит, написала: «Гневалась на кошек». А под циферкой «два» – ничего. Пусто! Понимаешь?! Она гневалась на кошек – и всё! И всё, Ванечка! Тебе-то хорошо: нет соблазна – нет и греха…
Возвращается заплаканная Светлана. Она успела одеться.
Светлана. А где Чермет?
Отец Михаил. Не знаю. Наверное, концерт слушает. Что с тобой сегодня, матушка моя? Присядь! Успокойся! Расскажи…
Светлана. Отец Михаил… Ми-иша, я не знаю, что мне делать…
Отец Михаил. А что случилось? Чего от тебя Чермет хочет?
Светлана. Этого я даже тебе не могу сказать.
Отец Михаил. Не можешь – не говори. А чего тебе от Чермета надо, можешь сказать?
Светлана. Павел деньги занял. Большие. Под проценты. Хотел бизнес начать…
Отец Михаил. М-да, сказано во «Второзаконии»: «Не давай в рост брату своему ни серебра, ни хлеба… Иноземцу отдавай в рост, а брату своему не отдавай».
Светлана. Значит, мы для них иноземцы. А Павел уехал, спрятался. Мне теперь надо долг отдавать. Денег нет.
Отец Михаил. Как это Павел спрятался – от жены с дочерью?
Светлана. Миш, понимаешь… Ольга не его дочь.
Отец Михаил (присвистывает от удивления, крестится). А чья?
Светлана. Не важно… Сейчас не важно.
Отец Михаил. Как это не важно! Ну, ты, отличница, даешь! В тихом омуте, прости Господи… Ты что ж, с пятью женихами на брачном пиру затворялась?
Светлана. С какими женихами? Не понимаю!
Отец Михаил. Ладно, это – аллегория. Павлик-то знает?
Светлана. Конечно. Я за него уже беременная выходила. Мы с ним в Москве на одном курсе учились. Влюбился в меня. Но я ему сразу сказала: у меня парень в Афгане – и я его жду. А Павел все равно надеялся…
Отец Михаил. Свет, дело прошлое, ты мне в седьмом классе тоже очень нравилась. Но я и в мыслях ни-ни. Все ведь знали, что вы с Ванечкой…
Светлана. А откуда все знали-то?
Отец Михаил. Ну как же, вы с первого класса…
Светлана. Ясно! Два учительских идеала нашли друг друга. Знаешь, Миш, что крепче всего держит вместе мужчину и женщину? Нет, не постель, не привычка и даже не дети. А то, что все вокруг уверены, будто эти двое созданы друг для друга.
Отец Михаил. А разве вы не были созданы друг для друга?
Светлана. Кто же теперь скажет? Для этого надо годы вместе прожить. А я прожила их совсем с другим мужчиной, который оказался…
Отец Михаил. Погоди, может, еще все устроится!
Светлана. Нет, не устроится. Знаешь, когда я помогаю Евгении Петровне мыть Ванечку и гляжу на него… мне становится страшно и смешно от мысли, что это то самое тело и что мы с ним… Как там у вас говорится, были «единой плотью»…
Отец Михаил. «И прилепится жена к мужу, и станут они едина плоть…» Это у вас еще до армии началось или когда он в отпуск приезжал?
Светлана. В отпуск. А я домой на каникулы…
Отец Михаил (грозит пальцем Костромитину). Ой, какой озорник! Смотри, Свет, вроде он улыбнулся!..
Светлана. Тебе показалось.
Отец Михаил. Значит… Слава тебе Господи! Зачем же ты от Евгении Петровны столько лет скрывала? Счастье-то ей какое! Внучка. Продолжение рода Костромитиных!
Светлана. Нет, Миш, все гораздо хуже… Грешней!
Отец Михаил. Не понял… Почему? Обоснуй!
Светлана. Потому что сначала провожали в Афган Чермета. Помнишь?
Отец Михаил. Ох, я тогда и напился, прости Господи! Отец его, Семен Иванович, мне все подливал. Крепок был! Пил, как дышал.
Светлана. Я тоже выпила. Чермет пошел меня провожать. А родители мои на дачу уехали. Ванька, прости меня, дорогой! (Подходит, целует его посветлевшее лицо, обращается к нему.) Я тобой восхищалась, я верила, что мы будем вместе, но с тобой голова у меня не кружилась. А с ним закружилась! И я ничего не смогла с собой поделать. Ничего! Это оказалось сильней меня…
Отец Михаил. Ух, ты! Надо же… Ванечка, надеюсь, об этом не узнал?
Светлана. Узнал…
Отец Михаил. Неужели Чермет, гад, растрепал?
Светлана. Нет, я сама Ванечке рассказала…
Отец Михаил. Зачем? Да разве так можно!
Светлана (с усмешкой). Соврешь – умрешь. Ванечка через неделю после Чермета приехал. Евгения Петровна нарочно к подружке ушла, чтобы нас вдвоем оставить. Я не хотела… Но он был такой нервный, нетерпеливый. Даже грубый. Он очень изменился. Всё про войну рассказывал, про убитых товарищей… Я осталась. Думала, если любит, простит. Не простил. Потом всю ночь я плакала, а он молчал. А на следующий день сразу уехал. Сказал, срочно в часть вызвали. Если бы он весь свой отпуск пробыл, как положено… Понимаешь, Миша?
Отец Михаил. Теперь понимаю.
Светлана. Это я виновата в том, что он…
Отец Михаил. Не вини себя! Как же ты с такой тяжестью жила-то? Пришла бы, исповедалась, легче стало бы…
Светлана. Стыдно же!
Отец Михаил. Стыдно? Ко мне убийцы ходят. Такое рассказывают!
Светлана. А я и есть убийца! Ванечка уехал. Ни строчки от него. А от Чермета каждый день по конверту. Я рвала не читая. Написала ему только, чтобы забыл обо всем. Вдруг позвонили из военкомата, сказали: Ванечка тяжело ранен. Мы полетели с Евгенией Петровной в Термез, в госпиталь. И я его увидела… вот такого… Мне стало плохо, затошнило… В общем, я поняла, что беременна. Хотела сначала избавиться от ребенка. А потом подумала: вдруг все-таки – Ванечкин?
Отец Михаил. Да-а, Светка, удивила ты меня! Я на исповеди разное слышу. Чего только не бывает с людьми. И понимаешь, давно заметил: в такие вот истории почему-то чаще всего влипают отличницы вроде тебя. Просто какая-то женская загадка!
Светлана. Никакой загадки. Не надо быть отличницей.
Отец Михаил. Погоди, а Чермет? Вдруг это его дочь?… Ты же могла…
Светлана. Не могла! Ну, какой, какой после всего случившегося с Ванечкой Чермет? Вы бы на меня пальцем показывали!
Отец Михаил. Да, ситуация…
Светлана. А тут снова Павел… Умолял выйти за него, клялся, что будет самым лучшим отцом. Своим родителям сказал, что ребенок его.
Отец Михаил. Благородный поступок!
Светлана. А потом проболтался. Они обиделись, отказали от дома. Мы после института сюда перебрались – к моим. А здесь никто ни о чем и не догадался. Ну, приехала из Москвы с мужем и дочерью…
Отец Михаил. Евгения Петровна на тебя только сильно обиделась…
Светлана. Простила. А Павел поначалу даже радовался, говорил: Россия живет провинцией. Знаешь, Миш, есть люди, которым нельзя совершать благородные поступки. Они от этого опустошаются. С ним так и получилось. Меня он разлюбил. Не сразу, конечно… Ольгу так и не полюбил. А ведь я была ему верной женой. Даже чересчур верной…
Отец Михаил. У апостола Павла сказано: «Каждый имей свою жену и каждая имей своего мужа, чтобы не искушал вас сатана невоздержанием вашим…»
Светлана. Миш, ты помнишь нашего историка?
Отец Михаил. Рабкрина? Конечно!
Светлана. А помнишь, почему мы его так прозвали?
Отец Михаил. Он, чуть что, сразу на Ленина ссылался и чаще всего на статью «Как нам реорганизовать Рабкрин?».
Светлана. Так вот, ты мне сейчас этого нашего Рабкрина напоминаешь.
Отец Михаил. Ну, ты скажешь тоже, матушка! Нет, правда, что ли?
Светлана. Извини, похож.
Отец Михаил. Обдумаю. А Рабкрин в девяносто третьем умер. От огорчения.
Светлана. Ты-то откуда знаешь?
Отец Михаил. Его в нашем храме отпевали. Я тогда уже пономарем служил. Родственники сказали: смотрел по телевизору расстрел Верховного Совета – и не выдержало сердце…
Светлана. А я вот, Миша, выдержала. Прожила с Павликом почти двадцать лет. Люди, которым плохо вдвоем, почему-то больше всего страшатся одиночества. Но, ты думаешь, Павлик не мог мне простить чужого ребенка? Нет! Знаешь, чего Павел не смог мне простить по-настоящему?
Отец Михаил. Чего?
Светлана. Того, что я его из Москвы увезла. Если бы он там остался, говорил – у него бы вся жизнь по-другому пошла.
Отец Михаил. По-другому? Сомневаюсь. У Афанасия Великого… Хм… Неважно… Свет, а может, тебе генетическую экспертизу сделать?
Светлана. Ага, чтобы весь город потом судачил: завуч 13-й школы Погожева выясняет, от кого она двадцать лет назад родила.
Отец Михаил. Ну, конечно, это ведь надо Чермета и Ванечку привлекать. Не скроешь. М-да, ситуация… Ну, а все-таки, Свет, неужели ты сама не чувствуешь, чья Ольга дочь? Ведь есть же какая-то женская интуиция!
Светлана