— Ну, я не думаю, что задержусь здесь так надолго. Ева посмотрела на него снизу вверх и спросила:
— Торопишься вернуться к делам?
— Нет, — признался он, — не совсем.
Джейсон сбросил туфли, улегся на скрипучую металлическую кровать и стал размышлять над событиями последних семидесяти двух часов.
Еще неделю назад он разгуливал в компании друзей по кампусу Гарвардской школы права, голова его была забита мыслями о предстоящей свадьбе, экзаменах, будущей политической карьере. И вот теперь он здесь — на так называемой земле предков, в полном одиночестве, абсолютно утративший смысл жизни.
В конце концов он забылся беспокойным сном. Очнулся он только тогда, когда кто-то легонько тронул его за плечо. Это был Йосси, а с ним — широкоплечий мужчина лет под сорок, которого ему представили как Арийю, начальника охраны кибуца.
Джейсон быстро вскочил, тряхнул головой, отгоняя сон, и пошел вместе с ними туда, где живут дети.
— Мне кажется это странным, — сказал он, когда они приблизились к общей спальне. — Почему у вас все дети спят в одном месте? Разве с родителями им не было бы безопасней?
— Это один из принципов жизни в кибуце, — объяснил Йосси. — Дети с малых лет воспитываются вместе, чтобы их объединяло чувство товарищества. Вообще-то они не испытывают недостатка в любви. С родителями видятся каждый день.
В вытянутом прямоугольном помещении кровати стояли в два ряда, а стены украшали детские рисунки. Никаких видимых следов разрушения не наблюдалось. Очевидно, все уже успели отремонтировать.
— Значит, это здесь? — тихо спросил Джейсон.
— Да, — подтвердил Арийя скорбным голосом и затянулся дешевой сигаретой. — У одной из малышек был тонзиллит, и Фанни как раз осматривала ее…
— А разве у вас нет охраны? Вы же так близко от границы.
— Все жители кибуца дежурят по очереди раз в месяц — обходят земли по периметру границ. Но территория столь обширна, что диверсанты при наличии терпения — а этим парням его не занимать, вот уж точно, — вполне могут дождаться, когда патруль пройдет мимо, срезать проволоку, сделать свое грязное дело и сбежать.
— Вы хотите сказать, что никого из них не поймали?
— Да, — устало произнес Арийя. — Взрывы вызвали такую неразбериху — они ведь еще запустили сигнальные ракеты недалеко от водонапорной башни. Кроме Фанни пострадали еще трое детей. Они намного нас опередили, и к тому времени, когда я организовал поисковую группу, успели снова перейти границу.
— А почему вы не продолжили преследование?
— Это дело военных. А нам надо просто быть начеку, чтобы в следующий раз такое не повторилось.
— То есть вы думаете, они вернутся?
— Или сами они, или их братья. Эти люди все время будут пытаться выдавить нас отсюда, пока мы не убедим их, что эта земля — наш дом.
Джейсон попросил, чтобы его оставили одного. Двое мужчин согласно кивнули.
Он представил себе, как террористы врываются в дверь, затянутую сеткой, и бросают гранаты в спящих детей. Рука сама потянулась к бедру, где он когда-то носил пистолет. Ярость закипела у него внутри. Злость на самого себя.
«Я должен был находиться здесь, чтобы защитить их, — подумал он. — Чтобы защитить ее. Если бы я сделал это, она осталась бы живой».
Что-то держало Джейсона в Веред-Ха-Галиле. Скорее всего, объяснял он сам себе, только тяжелый физический труд способен отвлекать от всепоглощающих скорбных мыслей. А вечерние беседы с кибуцниками облегчали измученную душу.
Через неделю после приезда ему удалось позвонить в Соединенные Штаты — с телефона, который находился в главном зале. Связь была плохой, и ему пришлось кричать. Отец сообщил, что разговаривал с деканом Школы права и рассказал ему о сложившейся ситуации. Джейсону разрешат сдать экзамен, на который он не явился, но во время следующей сессии.
— Когда ты вернешься домой, Джейсон?
— Я еще не решил, папа. Я еще ничего не решил.
Этот кибуц появился в стране одним из первых. Его создали мечтатели евреи, покинувшие Европу перед всеми катаклизмами, с верой, что у них, как и у всех других народов, должна быть своя, родная земля. Они и в самом деле верили, будто Палестина всегда была их родиной. Вдохновленные этой идеей, они возглавили то, что со временем, как они надеялись, должно было стать массовым возвращением.
— Если эти здания покажутся тебе примитивными, — заметил как-то вечером после ужина Йосси, — то представь себе, каково было тем, кто первым пришел сюда. Они круглый год жили в палатках, буквально на себе пахали землю.
— Наверное, условия были невыносимые, — сказал Джейсон.
— Тяжелые — да, но невыносимыми их нельзя назвать. Они наслаждались каждым мгновением, даже если шел холодный дождь. Ибо все здесь — и дождь, и земля, которую он поливал, — было для них родным. Вторая мировая война пополнила наши ряды. Вначале стали прибывать те, кто сбежал от грядущих массовых убийств. А после — те, кто выжил в концлагерях. Некоторые из них до сих пор находятся здесь, Трудятся на полях полный рабочий день, рядом с молодежью вроде тебя.
Джейсон уже обратил внимание на то, что у некоторых людей на предплечье вытатуированы синие номера, которые они даже не пытаются прятать.
Оказывается, двоюродный брат Евы, Ян Гудсмит, спасся от газовой камеры и добрался до Палестины на одном из многочисленных нелегальных кораблей. Но был пойман англичанами и интернирован как иностранец.
— Можешь представить — все, кому не лень, внушали ему, будто он не принадлежит своей стране, — засмеялся Йосси. — Как бы там ни было, Гудсмита отправили в другой лагерь. Заметь, не такой ужасный, как в Германии, конечно. Англичане его не обижали. Но колючая проволока там была точно такая же. Он и оттуда сбежал — как раз вовремя, чтобы поучаствовать в войне за независимость. Там я с ним и познакомился. Мы делили с ним одно ружье.
— Что вы делали? — переспросил Джейсон.
— Послушай меня, мой американский друг. У нас было по одному ружью на двоих. И уж ты мне поверь, пуль у нас тоже было не слишком много, и поэтому второй из нас должен был постоянно вести точный подсчет выстрелов. В общем, когда все закончилось, я привел Яна к себе домой.
— Вот тогда я и нашла его, — присоединилась к разговору Ева. — Поскольку теперь у него появился постоянный адрес, он послал свои данные в организацию «ХИАС»[54], которая в то время занималась тем, что искала и соединяла выживших членов семей. А их представительство в Голландии уже связалось с нами.
— Наверное, трудно было покидать страну, в которой ты выросла, — предположил Джейсон. — Надо было учиться незнакомому языку, да и вообще привыкать ко всему заново.
— Да, — согласилась Ева, — это было непростое решение. Я ведь так любила ван дер Постов. Но вот что любопытно: это они убедили меня поехать.
— Неужели ты совсем не соскучилась по дому? — спросил Джейсон, тотчас пожалев о том, что задал этот вопрос.
— Я действительно скучаю по Амстердаму, — призналась Ева. — Это один из самых красивых городов в мире. Я приезжала туда несколько раз — повидаться с Фанни. Но Ян, пока был жив, успел убедить меня, что есть лишь одно место на земле, где еврей может чувствовать себя дома.
— Как патриот Америки, — заметил Джейсон, — не могу с этим согласиться.
— Взгляни лучше правде в глаза, — вклинился в разговор Йосси. — Скажи мне, Джейсон, сколько лет евреи живут в Америке?
— Насколько я помню, в начальной школе мы проходили, что губернатор Питер Стайвесант позволил небольшой колонии евреев поселиться в Новом Амстердаме в середине семнадцатого века.
— Не надо спешить с выводами, мой мальчик, — сказал Йосси. — В Германии евреи жили дольше раза в два. И были так успешны…
— И так интегрировались в общество… — вставила Ева.
— … пока один сумасшедший маляр не решил, что евреи являются заразой для арийцев и их надо истребить. И вдруг тот факт, что Гейне и Эйнштейн были евреями, как и большинство музыкантов в оркестрах, которые играют Мендельсона, уже не стал иметь никакого значения. Нас должны были уничтожить. И почти уничтожили.
Джейсон сидел некоторое время молча, пытаясь убедить Себя, что все услышанное — пропаганда, которой промывают мозги всем, кто приезжает в Израиль.
Кроме того, Джейсону с детства внушали: существует еще один путь для евреев спастись от погромов и преследований, сопровождавших этот народ на протяжении всей его длительной и многострадальной истории. Это путь его отца. Ассимиляция.
Тем не менее после того, как он пробыл здесь целую неделю, днем собирая апельсины, а ночами напролет ведя бесконечные споры, ему все еще не хотелось уезжать. И в самом деле, лишь после того, как ему напомнили, мол, Дов Леви должен вскоре вернуться после прохождения службы и захочет занять свое место, Джейсон вдруг понял: надо что-то решать.
— Послушай, — обратился к нему Йосси, — я не уговариваю тебя провести здесь остаток своей жизни. Но если захочешь остаться на лето, я могу определить тебя в бунгало, где ты будешь жить вместе с шестью или семью другими волонтерами. Ну, что скажешь?
— Думаю, это будет отлично.
Он сел и написал письмо родителям:
Дорогие мама и папа!
Простите меня за молчание, затянувшееся со времени нашего последнего телефонного разговора, но вся моя жизнь внезапно развалилась на куски.
В следующем месяце должна была состояться моя свадьба. Боль от потери любимой еще так сильна, что смягчить ее можно, только находясь поблизости от места, где она умерла.
Кроме того, мне нужно время, чтобы подумать о том, что делать дальше со своей жизнью. Смерть Фанни меня очень изменила. Теперь мне, похоже, гораздо меньше хочется того, о чем я некогда мечтал: прославиться и добиться большого успеха, неважно в чем.
Меня очень привлекают отношения, существующие в кибуце. Уверен, некоторые молодые люди хотят стать врачами или учеными. Но когда они закончат свою учебу, многие из них обязательно вернутся сюда и используют полученные знания на благо всей общины.