— Нет, Роб не идет с нами, — пророкотал Данстер. — Я предполагаю, ужин в тесном кругу позволит вам познакомиться с коллегами из числа наших старших преподавателей. Кстати, Кен Бантинг разрывался между вашей лекцией и своими делами и не смог прийти послушать. Но я знаю, он обязательно захочет с вами поболтать.
Когда он повел почетных гостей из аудитории, Сара почувствовала, как ей жалко Робби.
Они вошли в зал ресторана «Виндзор армс», освещенный свечами, где за угловым столиком их ожидали остальные преподаватели кафедры классического отделения местного университета.
— Вот видите, профессор Ламброс, — проворчал Данстер, — вы все отделение сюда вытащили.
Когда они подошли к столу, три других профессора встали со своих мест. Данстер начал представлять их друг другу.
— Профессор и миссис Ламброс, это Грэхэм Фоули, наш археолог…
Лысый и круглый человек молча приблизился к ним и по очереди пожал обоим руки.
— А это Дигби Хендриксон, наш историк.
Бойкий коротышка выдавил первую улыбку за весь вечер.
— Всем привет, зовите меня просто Дигби. А можно, я буду звать вас Тед и Джейн?
— Если вам так нравится, — дипломатично улыбнулся в ответ Тед, — но мою жену на самом деле зовут Сара.
— А это, — промолвил Данстер в заключение, указывая на высокого преппи средних лет, с прямыми светло-желтыми волосами, зачесанными на лоб, — и есть наш пропавший эллинист, Кен Бантинг.
— Простите, я не смог прийти на вашу лекцию, Ламброс, — извинился он. — Но разумеется, я обязательно постараюсь ее прочитать в опубликованном виде, вы же будете печататься?
— Вряд ли, — сказала Сара, быстро оценившая ситуацию. — Это всего лишь пара идей, которые Тед объединил вместе. Над ними еще нужно много работать.
Вначале Тед был неприятно поражен тем, что жена так низко оценила его научные достижения. Но раздражение быстро переросло в чувство признательности, когда он увидел, как живо откликнулся на ее замечание кентерберийский эллинист.
— В самом деле, — сказал Бантинг. — Вся эта погоня за публикациями — в Гарварде это сплошь и рядом, не правда ли?
— Мм, полагаю, да.
— Может, теперь закажем что-нибудь? — спросил председатель Данстер. — Как я понимаю, все желают мартини?
Его коллеги единодушно высказались «за», впрочем, археолог просто молча кивнул в знак согласия.
К половине восьмого вечера ничего, кроме коктейля в большом количестве и скудного разговора, им так и не предложили. Сара, стараясь сохранять трезвость, мазала маслом хлебные палочки, окунала крекеры в мягкий сыр и закусывала всем этим сама и подсовывала Теду, а еще время от времени бросала недвусмысленные намеки вроде: «Я слышала, лосось здесь очень хорош. А что бы вы порекомендовали нам поесть, профессор Данстер?»
Мозг Теда лихорадочно работал, пытаясь определить, в ком из присутствующих он сможет найти себе поддержку. Готовясь к этому визиту, Тед Ламброс прочел все статьи, опубликованные преподавателями кафедры классического отделения Кентерберийского университета. Это у него заняло не так уж много времени. И он решил обратиться к специалисту по эллинистике, касаясь темы его самой значительной публикации «Символика в использовании названий кораблей у Гомера».
— Профессор Бантинг, меня заинтриговала та часть вашей статьи в сборнике Американской ассоциации филологов, где вы рассматриваете окончание второй главы в «Илиаде». Ваша теория относительно общего количества афинян в…
В этом месте его оборвал бархатный голос председателя Данстера, делавший долгожданное объявление:
— А вот и мадемуазель, она сейчас запишет, что мы выбрали на ужин.
Сара Ламброс в душе воспела хвалу Господу.
Неожиданно молчавший все это время археолог встал из-за стола и совершенно ошарашил Теда и Сару тем, что все же промолвил несколько слов.
— Мне скоро ложиться спать, — объявил он. — Спокойной ночи. Спасибо за эту вольную пирушку.
И затем, тут же вернувшись в прежнее состояние безмолвия, слегка поклонился почетным гостям и удалился.
— Он врет, — фыркнул Данстер. — Просто идет домой, чтобы смотреть ящик. Можете себе представить, — спросил он у Сары Ламброс, — чтобы мужчина смотрел телевизор?
— Многие люди смотрят, — уклончиво ответила она.
— А у вашего мужа есть пристрастие к светящемуся экрану?
— О, у нас нет телевизора, — вежливо произнесла она.
Пусть он думает, что из-за бедности или снобизма — как ему больше нравится.
В течение последующих двух часов никто так ни разу и не вспомнил никого из древнегреческих или древнеримских авторов. Тед отчаянно старался осмыслить этот факт. Но он помнил слова Сары: «Это клуб, и они будут решать, принимать тебя в свои члены или нет».
— Вы играете в теннис, Ламброс? — поинтересовался Бантинг.
— Да, немного, — солгал Тед. — Вообще-то пытаюсь улучшить свою игру.
А про себя подумал: если только его возьмут на эту работу, придется просить одного из братьев Сары преподать ему несколько уроков.
— Старина Бантинг приносит славу всему нашему отделению, — проверещал историк Дигби. — В пятьдесят шестом году он занял второе место в соревнованиях Всеамериканской студенческой ассоциации спортсменов-любителей. Вообще-то у него сегодня был важный матч — против нового штатного преподавателя с кафедры управления.
Сказав это, он повернулся к своему коллеге и спросил его:
— Так ты разбил его, Кен?
Профессор Бантинг скромно кивнул.
— Шесть — четыре, пять — семь, шесть — три, шесть — один. Мы так долго играли, что я чуть не опоздал к ужину.
— Вот это да! — громко воскликнул Дигби. — Надо за это дело выпить.
Но пока все поднимали бокалы за Кеннета Бантинга, чествуя его небольшой теннисный триумф, у Сары в голове вертелось: «Ну что за напыщенный индюк! Неужели нельзя было перенести свой матч, чтобы прийти послушать лекцию моего мужа?»
Уже потом, когда они остались вдвоем, Тед позволил себе сказать вслух то, о чем они оба думали весь вечер:
— Господи, ну что за придурки.
— Знаешь, Тед, — ответила ему Сара, у которой немного кружилась голова после всего, что было сегодня, — в Гарварде тоже есть свои придурки. Но эти — просто кучка мелких придурков.
Она проснулась на рассвете и увидела, что муж ее смотрит в окно.
— Что с тобой, милый? — заботливо спросила Сара. — Ты злишься на них?
— Нет, — тихо ответил он, не отрывая взгляда от растительности за окном, — как раз наоборот.
— Хочешь сказать, тебе понравилось, как они обошлись с тобой вчера?
— Нет, мне место понравилось. Оно такое удивительное. Думаю, мы могли бы здесь жить очень счастливо.
— А с кем ты собираешься здесь вести беседы? — печально спросила она. — С деревьями? Журчащий ручей скажет тебе больше теплых слов, чем тот аутист-археолог!
Он опустил голову.
— Студенты мне вчера задавали очень хорошие вопросы.
Она не отреагировала.
— Библиотека просто отличная… Она все равно молчала.
— Здесь есть некоторые действительно хорошие кафедры. Французского языка, например. И тот парень-физик, он еще над атомной бомбой работал…
— Послушай, Тед, — мягко остановила его она, — тебе совсем не обязательно заниматься передо мной софистикой. В этом месте действительно ощущается дыхание истории. А еще я знаю — внутренне ты никак не можешь смириться с тем, что на плечах твоих больше не красуются эполеты Лиги плюща. Мне этого не понять, но принять придется.
— Это хорошее место, Сара.
— Да уж, всего-то три часа езды на машине от Гарварда…
— Два с половиной, — тихо поправил он.
Столовая была похожа на апельсиновую рощу. За каждым столиком сидели пары среднего возраста и пожилые, в одежде которых присутствовал один цвет. На джентльменах были оранжевые пиджаки, а их дамы имели при себе оранжевые кентерберийские шарфики.
— Это что, какая-то встреча выпускников? — спросил Тед у Тони Тэтчера, присаживаясь к столику, за которым завтракал декан.
— Нет, — ответил Тэтчер, — здесь так круглый год. Пожилые выпускники не просто выбираются сюда на футбольные матчи, они еще постоянно совершают «сентиментальные путешествия».
— Могу понять их чувства, — заметил Тед.
— Я рад, — ответил декан, — ибо желал бы видеть вас здесь, в Кентербери.
— Судя по тому, что вы говорите от первого лица, у вас на отделении не существует единогласия?
— Думаю, они даже за повышение собственной зарплаты не стали бы голосовать единогласно. Откровенно говоря, нам прежде всего нужна объединяющая сила — крепкий ученый, который обеими ногами стоит на земле. Я хочу, чтобы Кентербери стал номером один среди небольших университетов страны. Даже лучше, чем Дартмут или Амхерст. А этого нам не добиться без привлечения сюда людей вашего калибра. Поэтому проректор предоставил мне право предложить вам должность старшего преподавателя на предконтрактной основе.
— Как это — на предконтрактной основе?
— Это означает, что через год вы получите постоянную работу. Как вам это нравится?
— Сказать по правде, мысль о том, что меня берут с испытательным сроком, несколько удручает.
— Ну, это же простая формальность, — заверил его декан обнадеживающим тоном. — Кроме того, люди, от которых здесь все зависит, знают, что мы от вас получим.
— Тед, раз ты так решил, я на все согласна. Я привыкну, честное слово.
Пока они ехали на машине домой, Сара снова и снова повторяла разные слова, выражающие единственную мысль: она его жена, что бы ни случилось. В последний раз сказав, что в Беркли лучше, а в Кентербери хуже, она заверила его, что все же постарается полюбить вкус нетронутой природы.
— Сара, — ответил Тед, убеждая не столько ее, сколько самого себя, — когда-нибудь мы вернемся победителями. Я намерен воспользоваться тишиной и покоем этого места и написать здесь книгу о Еврипиде, которая будет так чертовски хороша, что весь Гарвард на коленях приползет ко мне, умоляя вернуться. Вспомни, как римляне пресмыкались перед Кориоланом, прежде изгнав его.