Виктор позвонил в тот же вечер, в половине первого. Ждал, когда уснут жена и мать. Знал, что она не спит. Шепотом выдохнул: «Завтра в два» – и дал отбой. Ей не нужно было говорить – где. Это могло быть только у залива. Было у них одно место, куда они иногда прятались от своей слишком большой и слишком шумной компании. Она пришла вовремя – появилась такая привычка за последние годы, но ей вдруг, как девочке, захотелось посмотреть, как он ждет ее. Из окна подъезда соседнего дома было хорошо видно. Как он нервничал, поглядывал на часы, сжимая в руках нелепый полиэтиленовый пакет. Вино и цветы – безошибочно определила она. Деньги занял у друга и будет теперь сидеть без курева целый месяц. Невольно она сравнивала его с ребятами из организации, особенно с теми, кого готовили по полной программе, – то есть тело, интеллект, дух. На Виктора было смешно и больно смотреть. Но к тем красивым мужчинам она не стремилась всей душой, так, иногда отдавала свое тело. Старая любовь возвращалась с новой силой.
Прорывалась сквозь плотину семилетнего поста на чувства. У нее были хорошие учителя. Что они вложили ей в ее голову, пока она валялась без сознания под воздействием сильнейших наркотиков? Почему теперь так мучительно болит душа? Была обыкновенной девочкой. Могла бы быть счастливой. Или была не такой, как все? Почему выбрали именно ее? Потому что обыкновенные девочки занимаются любовью, а не математикой. Голова у них устроена на иной лад. Людмиле нравилось быть не похожей на других. Или чувство избранности ей тоже внушили?
Где-то в уголке сознания тлела мысль, что ей не дано любить, что она переросла это чувство, стала выше его. Что теперь она всегда будет только наблюдателем – за конвульсиями собственного тела, за движением и развитием мысли в собственной голове. Ее душа то ли умерла, то ли соединилась с чем-то более высоким, чем любовь. Только вот что бы это могло быть?
Она вышла из укрытия. Море было неспокойно. Большая белая чайка кружила у берега, истошно крича. Ветер растрепал его волосы. Рядом не было ни души. Ничего не сказав, он поцеловал ее. Вернее – стал целовать, потому что оторваться уже не мог, не было сил. Что было дальше – она не могла бы вспомнить во всех подробностях, да и не пыталась запомнить. Ум ее вынес из этой встречи немного. В памяти ее сердца эта встреча отложилась блаженством.
С тех пор они начали встречаться. Каждый день в одно и то же время. За конспирацией следила она. Словно это не ему, а ей было на что оглядываться.
Виктор думал – прошлое не может длиться вечно. Скоро все пройдет. Чувства схлынут. Он сможет проходить мимо ее дверей не задыхаясь. Не может ведь это длиться вечно? Он успокаивал себя. Он больше не хотел выбирать, верить ее словам, решать что-то, что-то менять. Он наслаждался последним даром любви, которая обещала скоро закончиться.
Но прошел месяц. Пролетел второй. Незаметно подобрался Новый год. И все продолжалось. Они встречались каждый день. Это становилось невыносимым. Постоянное счастье люди переносят практически так же, как зубную боль. Постоянное счастье терзает плоть и стремится вырваться наружу, чтобы разрушить что-нибудь. Он подсчитал: полгода. Они вместе уже полгода. Он полгода ведет двойную жизнь. Это грязно и бесчеловечно… Только вот по отношению к кому? Жена ничего не замечала, Полиньке было безразлично, а Люсю устраивало все как есть.
Но счастье зудело и не унималось. Оно не хотело мириться с ложью. Оно не хотело быть доступным для всех: для них с Люсей, для Наташи, для Полиньки и мамы. Оно требовало жертвы. И Виктор во второй раз сделал выбор. Он снова не выбрал маму, не выбрал Наташу и даже Полиночку.
Люся смеялась, отговаривала, взывала к отцовским чувствам. Он был упрям как осел. Она могла бы легко внушить ему не делать этого. Заставить человека позабыть о том, чего он хочет, ей было не впервой. Но Люсе не хотелось проделывать это с ним. Хотелось хоть с кем-нибудь (ни с кем-нибудь – именно с ним) оставаться обыкновенной женщиной, а не великим манипулятором. И она уговаривала его по-женски.
Но Виктор не слушал никого, кроме своего разбушевавшегося счастья, которое, казалось, барахтаясь в нектаре будней, пьянило все больше и больше, требуя немедленно прекратить эту сладкую пытку бесконечной взаимной любовью. Очумевшее от собственной полноценности, счастье требовало крови как самый отъявленный маньяк.
Люся чувствовала, что пройдет еще один день, еще два дня, и он, встав у двери собственной спальни, с глупой торжественностью объявит жене о том, что любит другую. Это было недопустимо. И тогда она рассказала ему, почему исчезла. Он попытался обидеться: «Я ведь не спрашивал. К чему такая чудовищная ложь? Увезли!» Но она продолжала рассказывать. Показала следы от ожогов на ногах – это когда танцевала на углях. Открыла «дипломат», набитый валютой. Паспорт, испещренный визами. Он водил пальцем по страницам. Люсину «фантазию» подтверждали вполне реальные штампы виз десятков стран.
Его счастье вмиг протрезвело и поутихло. Он никак не мог привыкнуть к мысли, что сжимает в объятиях не обыкновенную женщину, а Джеймса Бонда. Такую женщину любить было странно. К тому же он никак не мог понять, как она совмещает свою удивительную деятельность с их романтической любовью. Все это время ему представлялось, что его Люся сидит за конторским столом и весь день напролет думает о нем, машинально перебирая бумаги. Он сам проводил дни именно так. Выходило, что он у нее не один. У него есть соперник в лице организации, название которой она ему так и не сказала.
Виктор взял тайм-аут. Неделю не появлялся. Первое, что он спросил при встрече, было: «Тебе нельзя быть со мной?» – «Нельзя». – «Что они сделают, если узнают?» – «Отправят куда-нибудь подальше». – «Вот почему ты всегда была такой осторожной. Я думал, ты не хочешь, чтобы узнала Наташа…» – «Не хочу». – «Но ты не оставишь меня сама, по собственной воле?» – «Никогда!»
Все началось сначала. С новой силой, с первых нот. Объяснение ее предательства было совершенно фантастичным, но оттого, должно быть, он и поверил ему сразу, не раздумывая. Только потусторонняя сила могла вырвать ее из его объятий. Он всегда предчувствовал это. И теперь все встало на свои места.
И еще полгода – ежедневные встречи. Теперь она уже не таилась, была с ним предельно откровенна. Рассказывала обо всем, что видела, о людях, с которыми встречалась, даже о галлюцинациях, которые преследовали ее долгими зимними ночами в горах Тибета. Он слушал с интересом, сопереживал, сожалея, что его не было с ней рядом. «А от них нельзя как-нибудь отвертеться?» – «Я не уверена, что хочу этого». Она научила его «читать» газеты.
«Видишь, как все удачно сложилось? Тебе не кажется это странным?» – «Обычное стечение обстоятельств!» – «Над таким стечением обстоятельств работали сотни людей».
Они сняли квартиру. В старых кварталах Васильевского. Жена Виктора давно привыкла к тому, что он работает допоздна. По вечерам они по-прежнему пили чай и радовались Полиночкиным успехам.
Глава 7. Дан
Рудавин сидел за столом в своем кабинете и не отрываясь смотрел на фотографию Анастасии Серовой-Грох из дела №7635. Девчонке трижды посылали подставных «клиентов», и трижды она давала точные предсказания. Следуя инструкциям, ее необходимо было изолировать, «сдать» ребятам из отдела науки на разработку, о результатах доложить в центр, руководству. Петр кусал губы. Впервые ему хотелось нарушить инструкции. Если девчонка действительно видит будущее, она могла бы ему очень пригодиться. Особенно сейчас, чтобы укрепиться на посту и разыскать Воскресенскую. В конце концов, на разработку и проверку таких феноменов, как эта девочка, определенных сроков не устанавливалось. Не век же Петр будет ею пользоваться…
Привычка говорить с самим собой честно заставила его признаться: главное, что ему поскорее хочется узнать – дату своей смерти. Он должен знать наверняка, что не завтра, что Воскресенская не сведет с ним счеты немедленно, что у него есть время. В душе он надеялся, что эта дата будет весьма отдаленной.
Пора действовать. Он нажал кнопку и секунду смотрел на зеленый огонек. В комнату вошли женщина и мужчина. Он решил привлечь к операции только их. Знал, эти двое будут молчать. Женщина села, забросив ногу на ногу, закурила длинную тонкую сигарету. Ее звали Анна. Она была одной из тех, кто побывал у Стаси под видом клиента, жаждущего узнать будущее. В глазах женщины светились полное безразличие и некоторая брезгливость – обычное выражение ее лица. В глазах мужчины Рудавин разглядел только свое отражение…
Стася стояла, прижавшись к отцу. Слава пытался вырваться из слезливых объятий сестры-тещи. Леночка и Митя держались за руки и во все глаза смотрели на самолеты. Объявили посадку, и Раиса тут же перестала всхлипывать и схватилась за чемоданы. На табло загорелась надпись: Тунис – регистрация…
Дмитрий получил приглашение организовать там какое-то грандиозное строительство. Раиса, с детства обожавшая Даррелла, грезила слонами, львами и гигантскими морскими черепахами. Мите была обещана ручная обезьянка и говорящий какаду. Тунис – был выстрелом, который сразу же уложил троих: всю неделю, пока собирались, они ни о чем другом больше не могли говорить.
Славе так и не удалось перекинуться парой слов с Дмитрием о странном опасном увлечении Стаси. С ним можно было обсуждать только африканские почвы и грунты. А Стасиным сердцем теперь завладели клиенты, пытаясь пустить корни и занять там главное место, вытеснив Славу и Леночку. Нет, теперь возвращаясь домой, он никого не заставал, только едва уловимый запах чужих духов или одеколона витал в их квартире. Но главное, дух чужих судеб, проблем, поступков. Это был тягостный дух. Даже не обладая никакими сверхспособностями, Слава остро чувствовал его гнетущее воздействие.
Из аэропорта добирались долго, проголодались, а в холодильнике оказался только кусок засохшего сыра. Всё они – клиенты проклятые, съедающие пусть не продукты, а время хозяйки дома, которое раньше предназначалось