в подъехавшем автобусе, и Людмила, проклиная все на свете, опустилась в кресло.
Виктор пришел через полчаса. Посмотрел на Люсю и перестал улыбаться.
– Зачем ты сказал ей?
– Ничего не понимаю.
– Ты ведь обещал!
– Люся, что случилось? – он попытался обнять ее.
И тогда Люся не удержалась – ударила. Капелька крови скатилась с его разбитой губы и застыла на ее манжете. Она опустила глаза и поняла: это конец, она его больше не увидит. Отчаяние, перенесенное напряжение перемешались и хлынули в ее сердце горячей струей. Она кричала ему, чтобы убирался, чтобы не смел ничего говорить этой своей… Он не услышал и половины из того, что она выкрикивала ему. Сначала потому, что никак не мог поверить, а потом потому, что ушел не дослушав…
Наташа вернулась домой и заперлась в ванной. Анна Николаевна после их последнего разговора старательно избегала оставаться с ней наедине. Она проклинала тот день и час, когда Наташа спросила ее о Люське и она рассказала ей все, что знала. Просто затмение какое-то нашло. И кто за язык тянул?
Наташа включила воду, села на край ванны. Ее знобило. Хотелось пить. Во рту было так сухо, словно она весь день провела в пустыне. И самое ужасное, она совершенно не знала, что ей делать. А делать что-то нужно было обязательно, потому что страх, который она принесла с улицы, рос и ширился у нее в голове и готов был поглотить целиком и ее, и ее дом, и Полиньку. Наверно, она заразилась от кого-нибудь в автобусе. Только вот зачем она в него села? «Спасайся!» – сказал кто-то требовательно. Наташа вздрогнула всем телом и чуть не упала. Непослушные пальцы теребили воротничок блузки. Легкий шелк с треском пополз по шву. Но легче дышать не стало. Она принялась срывать с себя одежду. Зараза проникла в ткань! Как она этого не поняла сразу! Нужно снять, все снять с себя поскорее! «Спасайся!» – снова приказал голос. Ее руки замерли, сжимая лоскуты шелковой блузы.
Она подошла к зеркалу, не узнала своего отражения. Там, в стекле, перед ней стояла белая как полотно женщина в разорванной одежде, с взъерошенными волосами и черными провалами вместо глаз. Наташа снова села. Сознание еще пыталось бороться с происходящим. Она подцепила смертельную болезнь. И принесла ее в дом. Она заразила всех. Даже Полиньку. Ей нет прощения, но можно еще всех спасти и все исправить… «Спаси всех!» – разрешил голос. «Хорошо», – задушенно прошептала Наташа, дрожащими руками отпирая дверь ванной комнаты. Она распахнула дверь, и сознание угасло окончательно. «Полинька!» Но звала уже не Наташа, звала болезнь, которая таилась в ней так долго, почти с самого рождения, и так неожиданно дала о себе знать, когда из стены, которой она отгородилась от жизни, вытащили нижний кирпичик…
Виктор шел не оглядываясь, понимая лишь одно – там, за его спиной, осталось нечто такое, без чего он не сможет. И еще – он не сможет вернуться туда. Он шел, выбирая безлюдные дорожки. Ему казалось – чье-то неосторожное слово, взгляд, и его сердце разорвется. Оно и так пульсировало легкими уколами в грудь. Чтобы успокоиться, он считал шаги. На три тысячи триста девяносто втором сбился, потому что не увидел своего подъезда…
Дом был окружен плотным кольцом толпы – не пробиться. Любопытные сворачивали с улицы и пытались проникнуть во двор. «Что случилось?» – с нетерпеливым любопытством спрашивали друг друга. Но что случилось, знали лишь те, кто стоял в самых первых рядах. Сквозь толпу на улицу пробилась девушка. «Что там? Что?» – подлетели к ней сразу несколько человек. Девушка нахмурилась, стряхнула с плеча чужую руку и ушла молча.
Сбоку пристроилась машина «скорой помощи». Виктор пробирался в обход, не вслушиваясь в человеческое жужжание. «Пропустите!» – и толпа расступилась, пропуская санитаров с носилками. Они быстро прошли мимо Виктора, толкнув его, и тогда только он пришел в себя и окаменевшие после оплеухи губы наконец раскрылись. «Мама!» – удивленно вскрикнул он. А санитаров уже проглотила толпа. «Мама!» – он стал рваться им вслед, пока не понял, что его держат чьи-то крепкие руки.
Участкового он знал уже давно. Теперь тот держал Виктора за руку и, не глядя ему в глаза, тихо говорил: «Нужно опознать, такой порядок…» Толпа вздрогнула и пропустила их. Он еще успел расслышать ухающий голос соседки из шестнадцатой квартиры: «Прямо вот так вот… вместе с девчонкой… на моих глазах… безбожница…»
Толпа осталась за спиной. Толпа качала головами и охала. А на асфальте перед ним лежала Наташа. Он узнал оранжевую блузку и босоножки. Лицо ее было прикрыто газетой. А из-под нее разливалась темная вязкая лужа. Руки и ноги Наташи были неестественно вывернуты. Блузка разорвана в клочья так, что едва прикрывала розовую комбинацию. Рядом лежала еще одна развернутая газета. Последнее, что он успел увидеть, – высовывающийся из-под нее розовый носочек на маленькой ножке.
Виктор пролежал без сознания неделю. Людмила приходила каждый день. Больше приходить было некому. Сердце Анны Николаевны не выдержало. Врачи говорили: «Вариантов немного: либо он выйдет из комы, либо умрет». Людмила решила – пусть будет так, как распорядится судьба, привлекать специалистов организации она не станет. Виктора она уже все равно потеряла. Ночью ей позвонила дежурная сестра, предупредила – возникли сложности, у пациента отек мозга. Людмила не смогла заставить себя встать и поехать в больницу. Да и зачем? Чтобы убедиться в том, что Виктор умер? Она узнает об этом завтра. Все кончено, и она ничем не может ему помочь.
Воскресенская попыталась заснуть, не получалось. Она закурила, встала и включила кофеварку. Посмотрела на часы – до рассвета далеко. Вытащила из портфеля бумаги, принялась разбирать. Кофе остыл, а Людмила все сидела, перекладывая страницы машинописного текста из одной стопки в другую. Она не хотела вспоминать. Воспоминания пришли сами собой. И первый стеклянный поцелуй, и всепоглощающая страсть последних дней. Она переживала все заново. Почему все случилось как в дурном сне? Почему именно с ними? И почему она продолжает любить его, хотя знает наверняка, что они никогда, ни при каких обстоятельствах не смогут быть вместе?
Она закрыла глаза и представила его лицо, его доверчивый взгляд, его сильные руки. Она представила, как он целует ее, и тихонько застонала. А потом представила, что он уходит от нее навсегда, именно сейчас, в эту минуту. Людмила была бы рада заплакать, но не смогла. Даже катастрофа, обрушившая их жизни, не давала права на слезы. А что, если попробовать? Не зря ведь ее учили… И пусть даже то, что она собирается делать, противопоказано…
Людмила подошла к своей сумочке, достала голубой флакончик, вытряхнула крохотную таблетку. В голове еще шла битва желаний со здравым смыслом, который кричал, что смерть лучше, чем такая жизнь. Что Виктор выбрал бы смерть, будь у него право на выбор, что он проклянет ее, если останется жив… Но Людмила не слышала. Она упала в постель, раскинула руки. Наркотик начал действовать, закружил в водовороте чернильно-фиолетового пространства. Пространство было особенным, проявляющим невидимое. Ее тело отбрасывало десяток теней. Людмила выбрала одну из них, мысленно послала ее туда, где сейчас лежал он. Его тело тоже отбрасывало тени. И они медленно отрывались от плоти, поднимались вверх. «Нет, – мысленно приказала Людмила, – останься. Слышишь? Останься со мной». Одна из его теней стала податливой, и Людмила обхватила ее руками. Остальные замерли в нерешительности. «Не уходи!» – это был уже не приказ, а отчаянная мольба. И тень прильнула к ней, обмякла. Тень вспомнила, что она любит и любима. Но она ничего не знала о гибели Полиночки, Наташи, мамы. Сейчас она знала одну только свою любовь…
Телефон звонил не умолкая вот уже целую вечность. Воскресенская с трудом открыла глаза, разжала стиснутые зубы. О том, чтобы встать, не могло быть и речи. Для начала ей было необходимо вспомнить, кто она такая и где находится. Память возвращалась болезненными толчками. Часы показывали четверть четвертого. Людмила поднесла их к уху. Стоят. С трудом переставляя ноги, она прошла на кухню, взглянула на ходики. Шесть. Наркотик перестал действовать полтора часа назад. Но ощущение реальности было неполным и ненадежным.
Снова зазвонил телефон. Она сняла трубку. Та же медсестра уставшим голосом доложила: пациент вышел из комы. «И?» – Людмила почувствовала, что девушка чего-то не договаривает. «Увидите сами», – беспомощно пролепетала та.
Он сидел на кровати спиной к ней. Волосы за ночь стали совершенно белыми. Врач посмотрел на Людмилу поверх его плеча и развел руки.
– Как вас зовут?
Виктор молчал и не шевелился.
– Кто вы? Кем работаете? Где живете?
– Не помню, – ответил он.
Его голос звучал странно. Стал каким-то детским. Воскресенская встрепенулась. Притворяется? Зачем? Да и не в его это характере. Она обогнула кровать и встала перед ним.
– Люся! – широко улыбнулся ей Виктор.
С тех пор он стал ее ребенком. Она заботилась о нем, нанимала медсестер, но навещала редко. Из всей своей тридцатипятилетней жизни он помнил только ее. Память к нему не вернулась. Впав в детство, он погрузился в собственный мир, куда она не могла войти. Он жил рядом, но словно за стеклом – не пробиться, не достучаться. Он и не он. Она не дала ему уйти или Бог вернул его ей – теперь было не важно. Он вернулся, и его можно было любить. Не так, как раньше. Иначе. Как раньше, теперь быть не могло…
Людмила потянула Виктора к себе, прижала ладонь к разбитым губам. «Люся», – промычал он и уткнулся в ее ладонь лбом. Нет, ничего он не вспомнит, никогда. Но это и к лучшему. Ей совсем не хотелось терять его еще раз.
– Ну хватит, хватит, – нежно сказала Людмила. – Хорошая мы с тобой парочка, – она смахнула злую слезу. – Ты сделаешь для меня еще одно дело? Очень важное дело. Хорошо?
Глава 9. По следу
Лето пошло на убыль. У Рудавина появлялось ощущение, что время безвозвратно уходит. Людмилу он найти так и не смог. Везде, где она только могла появиться, дежурили его люди. Но прошло уже две недели, а она по-прежнему не давала о себе знать. Разработка девчонки шла успешно. Всемогущий папочка был далеко, мужа убрали. Спрятали надежно и ожидали только его приказа о ликвидации. Рудавин чуть не сделал ошибку, решив сначала, что без него в этой игре вполне можно обойтись. Если уж дойдет до шантажа, то можно будет тянуть сколько угодно. Голос записать на пленку, а самого – в расход. Но он вовремя опомнился: а как эта сибилла заглянет в будущее и выяснит, что муж ее давно уже на том свете. Э нет. Пусть пока посидит взаперти.