Она нужна ей! Чтобы разобраться наконец, какой же части своей души отдать предпочтение. Или вернее – какая же часть победит в конце концов? Людмила была согласна на любой вариант, лишь бы только знать – какой. Она терпеть не могла бесполезного сопротивления. Знать бы только одно – жизнь или смерть ждут ее за ближайшим поворотом судьбы? Если девчонка скажет, что жизнь, она безропотно соберет вещи и уже через несколько дней будет наслаждаться покоем где-нибудь высоко в горах, в одиноком бунгало. Если же смерть – она подготовится к ней так, чтобы утащить за собой и своего бывшего заместителя Петрушу.
Людмила мерила шагами веранду и, кусая губы, смотрела, как в лужах все увеличивались и увеличивались пузыри. «Как только прекратится этот дождь, – обещала она себе. – Сразу же, как только он прекратится…»
Петр сидел за столом, подперев подбородок руками. Впервые за долгие годы он не начал утро кипучей деятельностью, и его секретарша ни разу не заметила на его лице улыбки. Он снова и снова перечитывал дело журналиста Игоря Данилова и спрашивал себя: зачем, собственно, он с ним связался…
Дело о трех убийствах, совершенных Даном. Но одно из них не было доказано даже специалистами организации, направленными на место преступления, потому что погибла не просто молодая красивая женщина, а агент, которым организация особо дорожила. Ее звали Таня. Погибло не только сочетание редкостной красоты, ума и преданности организации, вместе с ней оборвалась единственная ниточка, которая вот-вот должна была вывести организацию в приемную самого президента страны.
Тогда один из экспертов и написал заключение о Дане, где говорилось о том, что в душе своей он носит печать уродства, лежавшего когда-то на его лице, что уродство обрело другие формы, стало куда более страшным, а потому управлять таким человеком, как Дан, не зная всей его подноготной, невозможно. Петр изучил дело уже давно, но никак не мог прийти к выводу, что именно он должен учесть, пытаясь направлятьДана. Пусть раньше он был уродом, а теперь весьма хорош собой. Но что из этого следует? Неужели то, что он убивает красивых женщин? Зачем? Из чувства мести? Кому же он мстит?
Вопросы оставались без ответов. Петр чувствовал, что все идет не так, как надо. И не исключал, что, если Дан действительно не в состоянии держать себя в руках, он может убить и эту самую Анастасию Серову-Грох, которая, судя по фотографии, приложенной к делу, была очень даже симпатичной. «Нет, – думал Петр, уже в который раз начиная пролистывать дело, – он не посмеет сделать это! Он ведь знает, как важна для меня девчонка! Он не посмеет!» А глаза тем временем вылавливали: «Не всегда способен контролировать себя. Скорее всего, не способен отказать себе в удовлетворении некоторых наклонностей».
Правильно ли он сделал, что послал Дана к девчонке? Если верить досье, из дружбы Дана и Стаси вряд ли выйдет что-нибудь путное. Петр впервые был недоволен своей работой, впервые раскаивался, что проявил излишнюю изобретательность. Нужно было просто отобрать у Насти дочку и потребовать сотрудничества. И пусть бы Дан околачивался где-нибудь рядом для подстраховки, чтобы в милицию не обратилась или каких других глупостей не наделала. Из дружбы Настя ничего делать не станет. Тем более что она, похоже, избегает близости, как чумы. Точно так же, как избегала ловушек, устроенных для нее Людмилой.
Пора было заканчивать операцию, которая выеденного яйца не стоит. Девчонка должна была находиться на попечении опытных учителей организации уже давно. Нужно только выждать момент и увезти дочку. А Настя сама придет за ней. Лучше, конечно, если по собственной воле…
Петр вызвал к себе Дана, четко и однозначно обрисовал ему суть ситуации, план ее дальнейшего развития и ту роль, которая отводилась другу-журналисту. Дан задумчиво кивал головой. Только один раз посмотрел так, что Петр чуть не вскочил со стула. Он жалел о том, что вообще ввел Дана в эту операцию. «Неуправляем, неуправляем…» – застучало в висках. Еще несколько дней назад Петр жил спокойно, считая себя самым могущественным человеком в этом городе, а теперь карточный дворец начал рушиться на глазах – сначала Людмила, потом – Дан. От них можно было ожидать всего, чего угодно…
Получив указания, Дан вышел на улицу с неприятным чувством, словно его обманули в лучших ожиданиях. Когда он увидел Стасю, мама впервые не проронила ни звука, и Дан почувствовал неладное. Мама не сказала: посмотри, какая уродина. Не было ни слов, ни звуков, ни злобного, скрежещущего тона, который он слышал всякий раз при знакомстве с новыми людьми. Но потом догадался: мама не проронила ни звука, потому что задыхалась от ненависти. Вот в чем причина. Мама возненавидела Стасю с первой встречи.
Дан прислушивался. Мама молчала. В этом молчании ему чудился непонятный упрек. Он ждал, но мама словно умерла. Настя убила его маму. Дан не мог понять – почему, что же в этой девчонке такое. Он даже пытался поговорить с мамой, вызвать ее на откровенный разговор – ночью, лежа в постели, – как часто это делал. Но его разговорчивая мама не отвечала…
Глава 13. Мама
Впервые Дан ощутил незримое присутствие матери в себе сразу же после косметической операции. Выбираясь из глубокого наркоза, глядя, как покачивались и кружились лампы дневного освещения в палате, он уловил едва различимые, но такие знакомые звуки – начиная говорить с ним, мама всегда сначала цокала языком. Такая у нее была привычка.
«Ах, как все переменилось…» – эти слова будто донес до него ветер. Он уже вполне пришел в себя, чтобы понять – никакого ветра в палате нет и быть не может. Но кто, скажите на милость, не слышал голоса умершего близкого человека, не разговаривал с ним про себя, не вздрагивал порой оттого, что показалось – тот окликнул, позвал, что-то сказал. Появлению маминого голоса Дан не придал тогда ровно никакого значения. Человеку, еще не выбравшемуся из царства наркотических грез и не такое может почудиться, не такое – привидеться.
В тот день, когда с его головы снимали бинты, Дан волновался, как никогда раньше. По телу пробегали волны легкой судороги, в голове пьяно и радостно шумело. При полном отсутствии мыслей. Он попросил оставить его одного и несколько минут простоял посреди комнаты без движения, прежде чем подойти к зеркалу и встретиться со своим новым лицом. «Ну же!» – сказала мама, и он послушно, словно ничего удивительного в том, что мама стояла рядом с ним и разговаривала, не было, двинулся к зеркалу.
На полдороге он все-таки осознал, что произошло, и воровато оглянулся. В палате никого не было. Тишину коридора нарушало лишь дребезжание металлической тележки, развозившей ужин. Ему почудилось, решил он. Снова, подсказало что-то внутри. Но та минута была слишком короткой, чтобы он окончательно понял, что мама теперь всегда будет с ним. Дан поспешил к зеркалу. Он хотел знать наверняка, есть ли у него теперь шансы на Лизину любовь.
Дан смотрел в зеркало несколько часов. Он жадно изучал свое новое лицо, привыкал к нему, жадно выискивая недостатки, изъяны, но черты лица были идеально правильными. Только вот, может быть, слишком чужими, чтобы отразить или сохранить в мягких своих линиях его душевные терзания. Лицо было безмятежно спокойным. Вся его боль, обида на природу и ненависть к людям сконцентрировались теперь в одних лишь глазах. Глаза были похожи на бездонные обрывы, окруженные острыми скалами… Он улыбнулся, боль легким уколом отозвалась где-то возле скулы – заныли свежие шрамы. «Лиза не сможет устоять перед этой улыбкой», – подумал Дан. «Да», – отозвалась мать, и он снова не обратил внимания на то, что слишком отчетливо слышит ее голос. В эту минуту у него начиналась новая жизнь. Медсестры весело подмигивали, они-то знали, помнили, каким он был раньше. Дана больше интересовала реакция незнакомых людей.
Он решил как бы между прочим пройти по коридору, когда там собирались посетители, пришедшие навестить родных и знакомых. Он замирал от счастья: никто на него не косился. Только совсем молоденькие и симпатичные барышни стреляли глазками, заливаясь пунцовым румянцем.
Прошло еще несколько дней, прежде чем он снова услышал голос матери. Это случилось возле дома Лизы, на тротуаре. Когда он заметил Лизу и затрепетал от радостного предвкушения, мать быстро пробормотала нечто вроде: «Убери волосы со лба…»
Он снова не придал этому никакого значения, но провел рукой по волосам, вглядываясь вдаль, откуда выплывала маленькая фигурка Лизы.
А вот когда Лиза прошла мимо, мать разразилась громкими проклятиями, и с этих пор игнорировать ее голос Дан не мог. Он явственно слышал каждое слово. Это удивляло его и сначала сильно беспокоило. Он несколько дней посвятил чтению оккультных книг, пролистал несколько томов по психиатрии и, как ему казалось, нашел философское обоснование явления ему голоса матери. Мать слишком любила его, чтобы покинуть на произвол судьбы в предательском мире уродов. Она не смогла уйти далеко и осталась где-то рядом – бесплотная и незримая, чтобы оберегать сына. Он тоже любил ее и много думал о ней, а потому и сумел вступить с ней в контакт. Именно так решил Дан.
Слово «контакт» фигурировало во всех эзотерических книгах. Он даже не представлял себе, как много людей слышат всевозможные голоса. От чириканья инопланетян до гласа самого Господа Бога. Дан стал одним из этих людей, все очень просто. Нужно было только научиться управляться с этим новоявленным даром, вот и все.
Дан шел по улице, сунув руки в карманы и высоко подняв плечи. Сначала он хотел сесть в машину, но потом решил, что машина – вещь слишком приметная, без нее гораздо легче затеряться в толпе. Ему непременно нужно было встретиться с Настей. Но у ее дома, вероятно, уже вертится кто-нибудь из организации, так что его машину заметят. «Правильно», – тихо шепнула мать, и Дан встал посреди улицы как вкопанный, прислушиваясь: что же за этим последует. Мать впервые подала голос, когда он думал о Насте.
Поток людей, недовольно урча, обтекал его справа и слева. Подвыпивший старик ткнулся в его спину и разразился бранью. Дан повернулся и протянул руку, чтобы отбросить старикашку, но мать возвысила голос: «Не нужно привлекать к себе внимания…» Дан не тронул старика и пошел дальше. Сердце его трепетало. Мать помогала ему. Значит, она тоже хочет, чтобы он навестил Настю. Мама с ним заодно…