Он приехал быстро, слишком быстро, чтобы успеть взять себя в руки и трезво оценить обстановку. А потому остался в машине, по-прежнему крепко сжимая руль. До дома Воскресенской было рукой подать. Но бросаться туда сразу же он не собирался. Впервые он так отчетливо ощущал страх. Страх парализовал его. И стал нашептывать однообразные речитативы. Могло ведь случиться так – в каждом его слове звучал глубокий подтекст, – что каким-то чудом Анна, эта брезгливая старая дева с выцветшими глазами, сохранила преданность Воскресенской и теперь они подстроили ему ловушку, в которую он прилетел как мотылек на свет лампы. Анна была здесь и видела дом. Кто знает, может быть, она видела и Людмилу, говорила с ней? Может быть, Воскресенская давно нашла способ связаться с ней? Может быть, они заодно с самого начала?
Рудавин постепенно становился пленником этой мысли. Он все понимал, но ничего не мог с собой сделать. Ум работал четко и быстро, а тело было парализовано животным страхом, и сердце колотилось как после километровой пробежки. Сколько времени он просидел так, коченея от собственных мыслей, сказать трудно. Только в какой-то момент он понял – пора. Нужно действовать. Страх не оставлял ему ни выхода, ни выбора. Он окончательно решился выйти из машины, протянул руку к двери, но в этот самый момент мимо него прошли, весело болтая, отец с маленькой дочерью. Сначала он даже не обратил на них внимания. Просто сидел и ждал, когда они отойдут подальше. Он опомнился, только когда мужчина – тот самый весельчак-отец – распахнул по-хозяйски калитку того самого дома. Петр прикрыл глаза рукой и рассмеялся. Какой же он идиот! Вот он – помощник Людмилы. Несмотря на свое состояние, седой затылок мужчины он рассмотрел, а вспомнить лицо не составило труда. С этим помощником он справится быстро. А девочка, должно быть и есть дочка Насти. Замечательно. Он снова был полон энтузиазма и теперь мог только посмеяться над тем, как только что корчился от страха. Петр вышел из машины. Последнюю мысль, промелькнувшую в голове и попытавшуюся сбить его с толку: «Каким же образом юродивый сумел отнять девчонку у Анны»? – он отмел безжалостно и легко…
Стася доехала в маршрутном такси до вокзала. Плохо соображая, что делает, села в первый попавшийся поезд, проехала пять остановок и вышла на незнакомой станции. Перед глазами стоял сплошной туман, она двигалась как лунатик. От станции шла куда глаза глядят, пока что-то не заставило ее остановиться. Туман вдруг рассеялся, все вокруг представилось четким и ясным. Она стояла перед большим розовым домом. Ей казалось, что она уже видела его однажды. Куда же она пришла? Зачем? Ей нужно поскорее в милицию или позвонить отцу, или куда-нибудь еще… Зачем она здесь?
Стася развернулась и быстрым шагом направилась назад, к станции, но вдруг вспомнила: этот дом – из ее видения. И видение это было связано с Даном. Она нашла его точно так же, как когда-то отыскала в большом городе Славу. Все повторяется. Нужно быть осторожней. Нельзя поддаваться…
Она перелезла через невысокий забор и оказалась в зарослях одичавшей малины. Окна в доме были глухо зашторены. Свет не зажигали, хотя на улице стояли сумерки. Стася перебежками пробралась к крыльцу. Подергала дверь – заперто. Тогда она проверила окна на застекленной веранде, и одно из них с тихим скрипом, от которого у Стаси душа ушла в пятки, распахнулось. Она влезла внутрь и прижалась к стене. Ни звука! Может, здесь и нет никого? Может быть то, что дом напоминает дом ее видения, – лишь фантазия матери, сходящей с ума от потери ребенка?
Едва переставляя ноги, Стася двинулась вдоль стены, осторожно открыла дверь и оказалась в маленькой прихожей. Справа от нее была входная дверь, слева – дверь в комнаты. Открыв следующую дверь, она наткнулась на лестницу, ведущую на второй этаж. Влево уходил темный коридор, конца которого Стася не разглядела.
Она поднялась только на одну ступеньку и услышала доносившийся сверху женский голос. То ли причитания, то ли упреки, но что-то невыразимо тревожное было в этом голосе. Женщине никто не отвечал. Может быть, здесь живет старушка, уставшая от одиночества и разговаривающая с собственным котом? Стася прислушалась. Разобрала несколько слов. «Что же ты наделал?» – причитала женщина. «Зачем ты…», «к маме…». Очень вероятно, что именно с котом. Это приободрило Стасю настолько, что она решилась подняться наверх и поговорить с этой женщиной.
Но тут ее слух уловил легкий скрип – кто-то пытался пробраться в дом точно таким же образом, как только что она. Правда, этот кто-то был гораздо осторожнее Стаси, потому что окно лишь коротко взвизгнуло и тут же умолкло. Стася метнулась под лестницу и замерла. Если хозяйка или кто-то другой, тот, чье тяжелое дыхание доносилось с веранды, вздумают включить свет, ее тут же найдут. Дверь, ведущая в комнаты на втором этаже, громко хлопнула, и лестница заскрипела под тяжестью спускающегося человека. Конечно же, это старуха, говорила себе Стася, так медленно и тяжело спускаются по лестнице только очень пожилые люди.
Если бы теперь она решилась предупредить хозяйку о том, что в доме есть кто-то еще, то наверняка только испугала бы ее. Да и неизвестно, кто там, на веранде. Оставалось только ждать, что произойдет в следующую минуту.
Стасе стало дурно то ли от напряжения, то ли оттого, что она почувствовала, что именно должно случиться…
Людмила спускалась по лестнице и проклинала себя за то, что когда-то идея купить двухэтажный дом показалась ей блестящей. Ее нынешние ноги вряд ли были приспособлены дня того, чтобы преодолевать два пролета лестницы по несколько раз в день. В глазах ее стояли слезы. То, что произошло только что наверху, наконец заставило ее принять бесповоротное решение. На нее, должно быть, нашло временное помешательство, когда она решила, что способна действовать через Виктора; она была полной идиоткой, когда надумала тягаться с Петром. Ему стоит только отыскать ее и прислать сюда парочку, да что там парочку – одного надежного паренька с оптической винтовкой… Хотя нет, он не доверит устранить Воскресенскую тому, кто никогда не видел ее в лицо. Чтобы свести с ней счеты, он придет сам. В этом можно не сомневаться.
Нет, ей, им не стоит здесь больше оставаться. После того как Виктор притащил в дом девочку, это стало крайне опасно. Она все твердила «опасно, опасно», пока не перестала кривить душой и не призналась самой себе, что с появлением девочки возникла еще и другая опасность, которая волнует ее (оказывается!) в сто раз больше. Виктор мог все вспомнить! Гибель жены и дочери, вину Людмилы… И тогда она потеряет его снова – теперь уже навсегда. И тогда она останется одна. Совсем одна. «Все, что угодно, только не это!» – бормотала она, двигаясь по темному коридору в свою комнату, где стоял телефон. Нужно было срочно позвонить Стасе и сказать, чтобы не волновалась, не заявляла в милицию, что произошла ошибка, с девочкой все в порядке и она может тотчас же приехать и забрать ее.
Когда Виктор появился с девочкой, Людмила обомлела. Он держал Лену за руку, и на его лице светилась самая счастливая улыбка. А девочка неуверенно смотрела на Людмилу, и с обожанием – на него.
– Ты ошибся, – сказала Людмила, изо всех сил пытаясь сдержать гнев и досаду. – Я просила привести ко мне совсем не эту девочку, а ее маму.
– Мама. – Девочка повторила за ней знакомое слово.
– Мама, – сказал ей Виктор и показал пальцем на Людмилу. – Мама Люся.
– Мама Люся, – повторила девочка и улыбнулась Виктору.
Людмиле не нужно было объяснять, что происходит. Врачи в клинике предупреждали, что в какой-то момент Виктор может кое-что вспомнить. Может случиться и так, что он вспомнит все. Конечно, его ум никогда не вернется в прежнее состояние, то есть он никогда не проснется однажды совершенно нормальным человеком. Отклонения, произошедшие в его мозге после отека, – необратимы. Но вспомнить может…
«Не волнуйтесь, – заметив, как побледнела Людмила, сказала ей тогда старшая медсестра. – Я много повидала таких… Обычно если память и возвращается, то самое страшное они все-таки не могут вспомнить, вспоминают только то, что было до этого и после…»
– Ты вспомнил? – боясь услышать ответ, спросила Людмила.
– Значит, ты не забыла! – радостно воскликнул он. – Это ведь наша девочка. У нас с тобой была девочка. Я нашел ее и привел к тебе. Ты рада?
Он не вспомнил. Людмила с облегчением вздохнула. Но все-таки память его просыпалась, и теперь нельзя терять бдительность.
– Я рада. – Она подошла и обняла его за шею. – Очень рада. – И поцеловала его. – Только все не совсем так, понимаешь? Это немного не та девочка. У этой девочки есть своя мама. Ее зовут Настя…
– Стася, – поправила девочка, услышав знакомое имя.
– Да. – Людмила погладила девочку по голове. – Ты ведь хочешь к своей маме? – ласково спросила она.
– К маме, – закивала девочка, но потом повернулась и потянула Виктора за брючину, просясь на ручки. – И к дяде, – добавила она.
– Ее мама, наверно, волнуется, – Людмила смотрела в напряженное лицо Виктора и старалась говорить вкрадчиво и монотонно, чтобы окончательно не разбудить его память. – Видишь, что ты наделал? Разве так можно? Я сейчас спущусь вниз и позвоню твоей маме, чтобы она приехала. И тогда все прояснится, – добавила Людмила, обращаясь на сей раз к Виктору.
Спустившись на первый этаж, она вспомнила, что номер телефона оставила наверху, и чуть не заплакала. Ноги, непривычные к протезам, болели. Подниматься наверх сил не было. Но, что поделаешь, нужно преодолеть себя. Что-что, а это она умеет. Людмила повернула назад и наткнулась на дуло пистолета…
– Здравствуй, попрыгунья, – холодно сказал Петр.
Глава 19. Страх с мордой вепря
Стася села в маршрутное такси, а мать Дана вдруг разразилась грозной тирадой. Она кричала, что все было бы нормально, если бы не эта девчонка. Она кричала, что девчонка – это путь к ее сердцу. Она так много говорила на этот раз, что Дан очень скоро перестал понимать ее. Сел в машину Анны и поехал следом за маршруткой. Стася вышла у вокзала. Он попытался перехватить ее, поговорить. Подошел совсем близко, но Стася смотрела сквозь него. Двигалась точно автомат. Села в поезд, вышла на пятой остановке, двинулась по центральной улице, свернула в боковую… Она найдет девочку, понял Дан. Ее ведет дар. Она отыщет девочку, и тогда они будут вместе. Навек.