на них с такой печалью, что Людмила не выдержала и потянула его за рукав:
– Вот видишь, это не наша девочка…
– Я помню, – ответил Виктор.
«Что он хотел этим сказать? Понял? Вспомнил? Не мог же он действительно…» – Людмила с ума сходила от догадок.
– Нам нужно поговорить, – повернулась она к Стасе. – Похоже, мы можем помочь друг другу.
– Я не пойду в дом, – категорически заявила Стася. – И Лена… Ни в коем случае!
– В этом нет нужды. У нас есть машина, но я еще не пробовала водить. Вы сумеете?
– Когда-то с папой ездила. Но у меня нет прав.
– Это пустяки. Подождите меня, я только возьму кое-какие документы.
Людмила ушла в дом, а Стася подошла к Виктору.
– Спасибо, если бы не вы… Я не думала, что так случится…
Стася едва начала говорить, как губы ее задрожали, а из глаз покатились слезы.
– Да, – сказал Виктор, тяжело вздохнув, – мы не думаем, а случается самое страшное…
Они приехали к Стасе, и та первым делом уложила Леночку в постель. Девочка уснула еще в машине. Людмила рассказала Насте об организации, о тех людях, которые охотились на нее. «Когда-то я была одной из них…» – усмехнулась она.
– Эти люди не причинили бы вам вреда. В задачи организации входит исследование таких феноменов, как вы, и использование их в собственных целях. Никто и пальцем бы не тронул ни вас, ни вашу девочку, ни вашего мужа.
– Что вы говорите? – возмутилась Стася. – Моего мужа до сих пор нет. А Дан, по-вашему, не пытался меня убить?
– Что касается Дана, то он – просто псих. Комплекс врожденного уродства.
– Как это?
– Дан родился с уродливым лицом, а его мать сделала все возможное, чтобы вырастить его психопатом. Она, кажется, внушала ему, что он прекрасен, а мир уродлив. На этой почве у него крыша и поехала. Кстати, он задушил не одну девушку. Я узнала об этом слишком поздно и собиралась отстранить его от дел. А мой заместитель, вероятно, приближал к себе всех, кто при мне попал в опалу. Так что Дан действовал не по поручению организации, а по собственной инициативе. А вот что касается вашего мужа…
Людмила задумалась. Стася сидела не шелохнувшись. Ей казалось, что если она издаст хоть один звук – глубоко вдохнет, например, или шевельнет ногой, то Людмила ничего не придумает…
– Попробуем. Смысл есть. Если, конечно, они не сменили пароли…
Воскресенская достала из своей дорожной сумки два телефона, которые предусмотрительно прихватила из кармана мертвого Рудавина, нажала кнопочку на одном из них и тут же дала отбой.
– Выбрось это в помойку, – приказала она Стасе и включила второй. – Странные сны мне снятся, – сказала она в трубку. – Клиент? Сколько дней? Прекрасно, отпустите. Шеф оплатит по договору.
– Что вы сделали? – настороженно спросила Стася.
– Его отпустят. Не зря же Петр, охотясь за вами, таскал с собой этот телефон. Вы бы согласились на сотрудничество, а он бы тут же освободил вашего мужа.
– Я бы не согласилась, – с ненавистью сказала Стася.
– Возможно. Но если бы у вас забрали и дочь… Впрочем, хватит об этом. Нам пора. Через несколько дней мы уже будем далеко отсюда.
– А что вы хотели от меня? Чем я могу помочь вам? – нерешительно спросила Стася.
– Виктор, ты не хочешь попрощаться с Леночкой? Нам ведь скоро уходить. Хочешь – посиди с ней рядом на дорожку.
Виктор поднялся и посмотрел Людмиле в глаза совсем как прежде. У нее даже рука непроизвольно поднялась, чтобы укрыться от этого взгляда. Он кивнул и вышел. Людмила нервно поправила прядь волос.
– Я хочу знать, что будет со мной? Глупо, понимаю. Но для меня сейчас это жизненно важно. Стоит ли бежать, стоит ли заваривать всю эту кашу? Будет ли у меня нормальная жизнь?
– Не уверена, что сумею помочь вам. Глядя на вашу фотографию, я увидела могильную плиту с засохшими венками, только никак не решалась сказать об этом вашему другу. Так что, выходит, не все…
– Все так и есть. Петр похоронил меня по всем правилам, сам мне об этом рассказывал. Я прошу тебя, – добавила Людмила чуть ли не жалобно.
Стася осторожно взяла ее руку, закрыла глаза. Видение показалось ей бессмысленным – зелень, от которой слепило глаза, горный пейзаж, стада овец – беленьких и чистеньких, словно сошедших с лубочной картинки, маленькая девочка играет с большой рыжей собакой, крошечный домик среди двух пологих холмов… Ерунда. Она пересказывала увиденное с сожалением, словно извиняясь за то, что ничего больше увидеть не смогла. Но когда сказала про девочку с собакой, Людмила до крови закусила губу, чтобы сдержать слезы. Она поднялась, едва дослушав про домик.
– Нам пора. Спасибо тебе.
Она заглянула в комнату. Виктор сидел у детской кроватки. Память начала возвращаться к нему с того самого момента, когда он увидел Леночку. Лихорадка последних часов ускорила этот процесс. Он вспомнил о своей жизни столько, что даже не знал, как ему теперь быть. Люся ждала его в коридоре. Память звала его назад, память показывала страшные картинки, память говорила, что если бы не Люся…
Он прикрыл глаза, глубоко вдохнул и сделал выбор. Он выбрал не память с ее трагическим пафосом, он выбрал Люсю. Люся ждала его в коридоре, холодея от предчувствий. Он вышел, поднял ее на руки и сказал:
– Ты устала. Хочешь, я немного понесу тебя?
Она положила голову ему на плечо и шепнула:
– Совсем чуть-чуть…
Он никогда не скажет ей о том, что вспомнил все, решил Виктор. У них еще будут другие воспоминания.
Они ушли, а Стася села в кресло и принялась смотреть на стрелку часов. Время повернулось вспять. В тот день, когда пропал Слава, она сидела точно так же и ждала. Но теперь Стася знала, что он обязательно вернется…
Слава стоял на остановке автобуса и озирался, ничего не понимая. Его привезли сюда, вытолкнули посреди дороги, и он даже не подумал, что хорошо бы запомнить номер машины… А впрочем, не все ли равно!
В холодном подвале он так страстно мечтал о том, как будет жить дальше, как пойдет с Леночкой в зоопарк, покажет ей белого медведя, посадит на шею, чтобы ей было лучше видно. Он словно наяву видел и этого медведя, и Леночку, и улыбающуюся Стасю. Он так в это верил, что тюремщики не смогли больше удерживать его в темном настоящем и отпустили в солнечное будущее. Пусть на улице ночь и не ходит транспорт. Это его улица. Если идти по ней прямо, то обязательно придешь домой. И Стася откроет дверь… И когда-нибудь Стася будет смотреть на глубокий след от той самой царапины. Посмотрит, вспомнит, ничего не скажет, а только придвинется ближе…
Слава шагал домой.