Генеральша обмякла.
– Свет невечерний, – прошамкала она. – Как холодно в горнице!
Точка кипения была достигнута, и в жизни Фука появился Пепенко.
Казалось, он передвигается, окруженный невидимым колоколом. Внешне Пепенко не выделялся ничем, и все в нем было настолько среднее, что нечего и рассказывать. При этом ему удавалось выделяться не только из общества, но и вообще из среды как природной, так и рукотворной. Незримый колокол разносил окружающим весть, но ничуть не благую; впрочем, и черную весть он не нес, а просто какую-то важную и непонятную. Вокруг Пепенко не всегда образовывалось пустое пространство, с ним часто стояли рядом, он мог затеряться в толпе, однако его присутствие выдавало себя постоянно и не очень приятно.
Фука заперли в научной лаборатории. Две недели обследовали, добыли из Фука образчики разных жидкостей, и в первую очередь – слюны. Новый год промелькнул грустной падающей звездой. Близилось Рождество. Пепенко в халате поверх пиджака явился на пятнадцатый день. Он буднично сообщил:
– Без тебя не работает.
– Не понял вас, – отозвался Фук. Он уже понял, что в обозримом будущем ему не сделают ничего плохого. Пожалуй, даже откроются захватывающие перспективы, а потому он осмелел.
– Слюни, – пояснил Пепенко. – В них нет ничего особенного. Медицина сделала вывод, что фокус в тебе.
Повисло молчание. Фук сидел на койке, Пепенко стоял у двери.
– В ухе звенит, – сообщил Пепенко. – И плечо чешется. Понятно выражаюсь?
– Желаете, чтобы харкнул?
– Если не трудно – по минимуму.
Фук принял благообразный вид и аккуратно исполнил его просьбу.
– Не на пиджак, – поморщился Пепенко и вынул носовой платок. – Надо на кожу.
Вторая попытка удалась. Он стер плевок пальцем, бесстрастно понюхал, попробовал на вкус.
– Неужто не брезгуете? – не удержался Фук.
– Это входит в мои должностные обязанности. Я не брезгую никогда, никем и ничем.
Пепенко снова помолчал.
– Ко мне приходило духовенство, – сказал он после паузы. – Просили вас одолжить. Я отказал. Распорядился выдать слюну. В банке.
– Она же без меня не работает.
– У них заработает.
Пепенко сунул в ухо палец, повертел, вынул.
– Да, не звенит, – согласился он. – Вот что, Фук. Тебя представят очень важному лицу.
– Министру? – предположил Фук.
– Министру, – презрительно передразнил Пепенко. – Он этих министров…
– Неужто?..
– Нет. Пока – нет.
– Я понимаю так, что это лицо захворало.
– Совершенно верно, – с серьезнейшим видом кивнул Пепенко. – И очень тяжело.
Фук не видел в жизни ни одного олигарха. Даже по телевизору, потому что телевизора у него не было. По пути Пепенко ввел Фука в обстоятельства дела. По его словам, властелин мира занемог после рождественского ужина. Ему стало трудно дышать, поднялось давление. Что самое удивительное – пропал аппетит. Олигарх наотрез отказался обследоваться, ибо не без оснований боялся разных лучей. Капсулы томографа он боялся еще больше, и тоже не зря. Олигарх заперся на вилле и страдал в окружении цепенеющих домочадцев.
– Слюны не жалей, – сказал Пепенко.
Автомобиль шел так плавно, что виски в его квадратном стакане даже не колыхался. Салон был настолько просторен, что даже огромному Фуку хватило места раскинуть ручищи и ножищи.
– Могу дополнительно отрыгнуть, – предложил Фук. Ему, теперь сытому, такое не составляло труда.
– Не борзей, падаль, – ответил Пепенко.
Оказавшись на месте, Фук принял виллу за город, но выяснилось, что перед ним всего-навсего службы – конюшня, псарня, дворницкая, другие людские. Дальнейшее он просто перестал воспринимать. Он послушно пошел куда повели и через полчаса вступил в белокаменную палату, где от золота резало и щипало глаза. Многих животных, чьи шкуры лежали, а головы смотрели со стен, давно не осталось не только в природе, но и в Красной книге. Вдали возвышался шест, вокруг которого вращалась стриптизерша, но на нее никто не обращал внимания. Олигарх полулежал в кресле, закутавшись в плед. Колючие глазки страдальчески смотрели из кирпичных щек.
– Пе-пе, – прохрипел он.
– Весь внимание, – изогнулся Пепенко. – Самородок доставлен. Подвести поближе?
Олигарх зашелся в приступе кашля. Глазки вдруг стали огромными и полезли из пухлого черепа.
– Давай же, – нетерпеливо бросил Фуку Пепенко.
Фук плюнул, постаравшись сделать это солидно. Плевок шлепнулся на высокое чело и некрасиво расползся. Всем показалось, что олигарх сейчас лопнет. Охрана потянулась за оружием. Стриптизерша замерла на шесте, а медвежья башка волшебным образом обнажила клыки. Олигарх напрягся и выплюнул огромное голубое яйцо. Оно стукнуло по ковру и покатилось уже бесшумно.
– Это же голубой карбункул, – проговорил Пепенко с несвойственным ему ошеломлением.
– Не знаю, откуда он взялся! – каркнул олигарх.
Он снова поднатужился и выделил второй.
«Чудеса», – зашептали вокруг.
Пот с олигарха лил градом.
– Черт его разберет, – хрипел он. – Впервые вижу!
Из него вышло еще шесть камней. Краска сошла с лица, пульс и дыхание выровнялись.
Фук, тоже ничего не понявший, огляделся по сторонам. Все отшатнулись под его взглядом. Кто-то перекрестился.
Олигарх встал.
– Минуточку, – сказал. – Еще не все.
Он с неожиданной прытью бросился прочь. Через минуту откуда-то смутно донесся шорох спускаемой воды.
Как-то однажды, когда Фук лежал с пересохшей ротовой полостью после того, как вылечил от панкреонекроза всю верхушку медийного холдинга, Пепенко вошел к нему загадочный и мрачный.
– Помнишь, я тебе сказал «нет»?
– Помню.
– А вот теперь – да.
Фук сел. Койка скрипнула. Фук стал не тот, каким был некогда: он отъелся, короста сошла, мелкие язвы закрылись, успокоились печень и селезенка. Себе он помочь по-прежнему не мог, зато его кормили на убой. В минуты сомнения Фук побаивался, что буквально. С одной стороны, он возвысился; с другой, ему открылось много опасных тайн.
Фук испытал смешанные чувства. Настал его звездный час, но сам Фук не приложил к этому ни малейших усилий. Его, нескладного, куда-то волокло. К возбужденному трепету примешался восторг, разбавленный ужасом. Однажды Фук видел безумца, который вот так же взял и харкнул в это неназываемое лицо – правда, не в живое, а только в портрет. Террорист не ушел далеко. Его схватили шагов через двадцать, за ним подъехал целый броневик. Теперь то же самое предстояло совершить Фуку, и это был тот редкий случай, когда благородная цель рискует не оправдать средства.
– Он что, болеет? – шепотом спросил Фук.
Пепенко втянул голову в плечи.
– Не знаю, – ответил он глухо. – Никто не знает. Мне сказали, что мера профилактическая. Спасибо и на том, могли ничего не сказать.
Фук немного подумал.
– Может, хватит просто послюнить палец и мазнуть? У меня горло переклинит.
– А ты готов ответить за результат? – Пепенко оскалился и в мгновение ока переменился. Он перестал быть невзрачным и серым. Он превратился в адское существо, дьявола высокого ранга. – То-то, – смягчился Пепенко, наблюдая ужас Фука. – Сделай наоборот – погуще. Накачай соплей. Я не знаю, чего добавить еще.
Он присмотрелся.
– Разговор у тебя стал какой-то совершенно невнятный, каша во рту. И раньше не блистал, а теперь совсем. Язык, что ли, вырос?
Фук мрачно кивнул.
– И это тоже. – Он повертел ладонями. – А язык уж не помещается.
– Да, раздался, – задумчиво согласился Пепенко. – Не иначе последствия. Доктора говорят, что у тебя увеличилась опухоль.
– Какая опухоль?
– Та самая, из-за которой ты такой урод. Аденома гипофиза.
– Мне ничего не говорили, – растерялся Фук.
– А зачем тебе говорить?
И правда. Оба снова умолкли, думая каждый о своем.
– Возможно, это результат великого эксперимента, – тихо проговорил Пепенко. – Ты – первая ласточка, человек нового типа. Благоприятный мутант. Ну, может быть, пока не вполне удачный, но первый блин комом.
Фук совсем потерял нить беседы.
– Какой эксперимент?
– Мы и сами не знаем, но он глобальный. Думаешь, все это не отражается, не сказывается? – Пепенко сделал рукой широкий, неопределенный жест, имея в виду все вокруг.
Фук был вынужден согласиться.
– Поедешь завтра, – продолжил Пепенко, снова втягиваясь в накрахмаленный воротник. – Не ешь ничего и не пей. Тебе и не дадут. Впрочем, нет. Поешь и попей. Дадут. На месте молчи, пока не спросят. И даже если спросят, отвечай коротко: да или нет. Все остальное, как говорится, от лукавого.
Мела метель, горела звезда.
Фук беспрепятственно пролетел по черному городу в составе кортежа. Улицы вычистили, и только застыли на площадях оловянные постовые. Мишура сверкала во тьме серебром-златом. Торжества отступали, пятились, но еще длились, еще цеплялись за мягкую ночь.
Кортеж втянулся в пряничную цитадель.
Фук ощутил себя в гостях у страшной сказки. Все вокруг напоминало картинки из детской книжки о тридевятом царстве, но комплексное обследование, которому его в очередной раз подвергли, было не то что современным, а в чем-то футуристическим. В теле Фука не осталось ни белых пятен, ни черных неизученных дыр.
Наконец его повели.
Перед тем строго-настрого запретив плевать сразу.
– Сперва диагностика, – наказал ему Пепенко. – Доложишь нам, и будет принято решение.
– А если он прикажет плюнуть?
– Не прикажет. У него тоже существует известный барьер. Очень трудно перешагнуть.
Вскоре Фук обнаружил, что вокруг никого не осталось. Он брел по бесконечному коридору один. Все как-то незаметно поотклеились, по одному растеклись; не стало охраны, исчез Пепенко. Слоновьи ноги вдруг сделались мамонтовыми. Фук быстро и обильно пропотел. Он испугался, что все его соки израсходуются на эту предательскую испарину, но нет, во рту было густо и полно. Когда же из двери справа – их было много, целый ряд, и эта не выделялась ничем – выступил, как из засады, невысокий человек, Фук поначалу не понял, кто это такой. Сообразив – оцепенел. Они постояли без слов, рассматривая друг друга. Затем человек отступил и снова скрылся за дверью, а все остальные мгновенно нарисовались опять. Они буквально соткались из ничего.