– Что? – одними губами шепнул Пепенко.
Фук ответил не сразу. Он стоял и не смел сказать. Но вот он вспомнил свое недавнее существование, еще кое-что и выдавил:
– Неподъемное дело. Тут надо в душу плевать.
– И что? Делай, раз надо.
– Еще ни разу не приходилось…
– Ну так лиха беда начало, – отмахнулся Пепенко, который явно испытал облегчение. – Он не возражает. И даже заинтересовался. Сказал, что дает проекту зеленый свет.
– Да где она находится, душа-то?
– В смысле – у него?
– Ну, и у него тоже…
– Твое дело харкнуть, а дальше Господь рассудит, – заявил Пепенко с детской доверчивостью к корням.
Он начал отступать.
И все остальные, молчавшие – тоже.
Фук снова остался один. Но ненадолго. Как только коридор опустел, пациент вернулся. Мишень остановилась напротив Фука и дружески улыбнулась. Она сделала приглашающий жест. В глазах улыбки не было, там колыхался прозрачный, невозмутимый Абсолют.
В него-то Фук и направил, всхрапнув предварительно, тройную дозу лекарства. В голове у него сыграла та самая музыка из вагона метро, с которой все и пошло.
Пациент прикрылся ладонью. Не глядя больше на Фука, он попятился и быстро исчез. Мягко стукнула дверь.
Дальше здание содрогнулось, и что-то завыло снаружи. Вой был протяжный, безнадежный, горестный. Послышались какие-то хлопки. Запахло гарью. Невесть откуда прилетели и закружились листы бумаги. Они обугливались, не горя, и бесшумно падали на ковер. В конце коридора появилась дородная фигура в черной рясе. Она стремительно направилась к Фуку, но пронеслась мимо, не задержавшись, и только выпалила на бегу:
– Душа! Куда ты лезешь, кой черт ты смыслишь в душе?! Теперь беда… всем беда…
Грохот нарастал, к нему добавились визг и чавканье, что-то рушилось. Дохнуло стужей. Все двери вдруг захлопали разом, но никто не вышел и не вошел.
Фук беспомощно постоял минуту.
Потом он поплелся прочь. Его не остановили ни внутри, ни на выходе.
За порогом ноги перестали слушаться. Фук уселся в сугроб. Здания накренились, звезды выстроились в одно огромное созвездие странной и смутно знакомой формы. Фуку было не до небес. Он осознал в себе необратимое изменение. Оно еще только разворачивалось, но наконец-то проклюнулось. Со вкусом сглотнув слюну, Фук отозвался непривычными пульсациями и течениями.
Работа над ошибками
Монопод передвигался скольжением, как улитка.
Две ноги превратились в одну. Их сшили. На огромной ступне стало двадцать пальцев. Кишечник вывели на подошву, и за моноподом тянулся влажный след.
Оказавшись в балетном училище, монопод подал вахтеру заявление о приеме.
На этом его странствия завершились. Прибыл транспорт. Монопода, оравшего про буллинг, лукизм и шейминг, заволокли в салон. О половой дискриминации он кричал уже изнутри. Он требовал себе прав на том основании, что относится к новому полу, который еще никому не известен и пока не имеет названия.
Мало кто любит полицию не вообще, а воочию, в образе волкодава-оперативника, который и сам бандит.
– Нападает на людей, калечит их, уродует, лишает сознания… Пока валяются без чувств – отрезает им все подряд и перешивает как ему хочется… Получаются особи совершенно дикой наружности… Ничего не помнят. Мы назвали его Реконструктором.
Главврач болезненно скривился. Он заведовал клиникой реконструктивной хирургии, а потому сообразил, к чему катится дело.
– Мы тут ни при чем, – буркнул он.
– Они сами просят, – заявил он дальше. – Желают укорачивать себе руки и ноги, подрезают языки, меняют местами органы. Все до единого сумасшедшие. А наш психиатр всех пропускает. Не знаю почему…
– Потому что вам деньги нужны, – подсказал гость и оскалился. – Но вот о нем и речь, он-то нам и нужен. Наверно, он и есть Реконструктор. У последнего бедолаги нашли его визитку. Не помните такого? У него одна нога. К сожалению, жертва уже не в состоянии вразумительно излагать. Ее поторопились допросить до моего приезда… Сами понимаете, обычный линейный отдел. Да еще жопа на пятке. Представляете, как отнеслись?
– Мы такого не оперировали, – твердо произнес главврач.
– У Реконструктора наверняка где-то есть подпольная хирургия. Короче говоря, дело в следующем. Я стану подсадной уткой и навещу этого вашего психиатра. На мне уже есть микрофон. Вот. – Оперативник распахнул рубашку. – А вы мне подыграете.
– Как? Идите на прием и поступайте как знаете.
– Вы проведете меня через ваших администраторов. Бесплатно. Нам бы таких! Вот это хищники. Цепные псы. Я написал бы хвалебный отзыв, да интересы следствия не позволяют.
Главврач нащелкал номер.
– Верочка? – пропел он. – Тут подойдет от меня один господин. Оформи его к психиатру в кредит. По вип-разряду. Нет, ему пластика не нужна, ты не смотри на внешность…
Гость встал. Он потрепал главврача по щеке и вышел, ни слова больше не сказав. На лестничной клетке задержался и пробубнил под нос:
– Четвертый, прием. Приступаем.
Фургон с оперативно-разыскной аппаратурой стоял за углом. Водитель жевал бутерброд. Его сосед поправил наушники и щелкнул тумблером. Повернул колесико. Какое-то время он слушал шаги, стук дверей, переговоры уборщиц. Затем началась другая музыка.
– Прошу вас, заходите и присаживайтесь, – прозвучал доброжелательный бас. – Я вас внимательно слушаю.
– Меня не устраивает мой нос, – загудел тайный агент. – Он какой-то короткий. Мне бы хотелось его основательно удлинить.
– Насколько?
– Да как получится, по максимуму. Дело в том, что моя женщина…
– Нет, я имею в виду – насколько вам хочется это сделать? Как сильно?
– Очень, отчаянно. Готов на все.
– А не было ли у вас в семье душевных болезней?
– Случались. Это тяжелая тема…
– Так-так. Что ж, не угодно ли вам хобот?
– Да, хобот – самое то. Меня он устроит. Вы прямо читаете мои мысли.
– Это моя профессия. Мы работаем над ошибками природы. Думаю, ваша мечта осуществима. Могу предложить экономный вариант. Можно проделать это вне клиники, в частном порядке. Но, разумеется, мимо кассы. Обойдется вдвое дешевле, согласны?
– Глупо было бы возражать. Валяйте, док! Говорите, куда и когда подъехать.
– Пишите…
Водитель фургона доел бутерброд и пробил адрес.
– За городом, – шепнул он соседу. – Частный дом.
Оперативник вышел из клиники и с деланым безразличием зашагал по тротуару. Свернул за угол, сел в фургон. Радостно улыбнулся:
– Клиент назначил свидание. Собираем группу, готовим захват.
Тем же вечером он проинструктировал отряд:
– Работаете по моему сигналу. Раньше времени не соваться. Не курить и не чесать языки, слушать внимательно…
Панцирные бойцы дрожали от нетерпения и энергично кивали. Реконструктор сидел в печенках у всех, и взять его было делом чести, ума и совести.
Когда агент вошел в дом, прослушка возобновилась. И вскоре стало ясно, что сигнала не будет. По фургону разлился знакомый бас, теперь вкрадчивый:
– Ваши веки тяжелеют… По рукам и ногам разливается приятная истома… вам тепло… Вы засыпаете, вы спите. Вы продолжаете слышать мой голос и полностью мне доверяете. Проснувшись, вы все забудете… Кроме главного: вам очень нужен хобот. Очень! Вам отчаянно хочется обзавестись хоботом. Кожный лоскут возьмем с ягодиц. У вас будет замечательный хобот, лучше всех, вам станет очень хорошо с хоботом. Чем хуже будет другим, тем лучше вам. Итак, ваша мечта уже сбывается. До хобота – считаные шаги. Но вот кое-что о шагах: мне кажется, что две ноги – это много. Да. Зачем вам столько? Вполне достаточно одной. Вы слушаете меня и понимаете, что вторая нога – лишняя… Когда вы проснетесь, у вас останется только одна. Мы их объединим, и вы обретете цельность. Начнем немедленно…
– Работаем! Над ошибками природы! – выдохнул командир отряда, и группа ринулась на захват.
Визжащего Реконструктора заковали в кандалы, оглушили его, зачитали ему права и обязанности. Потом, когда улеглись предварительные восторги, началась канитель делопроизводства. Через несколько дней у агента состоялась беседа с судебным медиком.
– Ваш Реконструктор – глубоко несчастная личность, – объявил тот. – Детская травма. Мы загипнотизировали его самого, и что вы думаете? В далеком детстве он лечился у психиатра. На пару они раскопали ужасные вещи. Психиатр внушил ему, будто бедняга родился моноподом и с хоботом. Жил бы себе и жил, но его подвергли абьюзу. Отрезали хобот и располовинили ногу, чтобы стал как все, и вот он, глубоко травмированный, не находит себе места. Был нанесен непоправимый вред его неповторимой индивидуальности. Мы попытались разыскать этого якобы психиатра, но его нигде нет. Он испарился. Никаких следов. Одна надежда на словесный портрет, и наш подопечный его составил…
– Можете не рассказывать, – перебил его оперативник. – Я догадываюсь, как он выглядит. Мне это все надоело.
Всегда пожалуйста
– Минуточку… Зоя Зуевна! Вы – стотысячный посетитель нашей клиники! Плюс у вас день рождения. По этому случаю мы рады предложить вам бонус за полцены: трехразовую программу профилактической коррекции «Всегда пожалуйста»!
Шишова-Ежова насторожилась и напряглась. Что-то новое. Такого она еще не брала.
– Это как же? – подозрительно спросила она.
– Это так, что доктор откликнется, что бы у вас ни случилось. Трижды. Три желания.
– Как рыбка, что ли?
– Совершенно верно. Как рыбка. Или джинн. Как все они, круглосуточно.
– А если мне захочется луну с неба?
– Значит, будет луна. Возможно, не с неба. И не совсем луна. Но ваша ситуация обязательно разрешится!
Шишова-Ежова тяжело сверлила администратора пуговичными глазками.
– А вдруг он мне что-нибудь не то и не туда, а мимо, и потом никак?
– Уверяю вас, доктор очень опытный и внимательный, он отлично знает, что куда и как потом. Что бы ни случилось. Всегда пожалуйста.