– Это не мой, – пискнула кадровичка.
– Я знаю, Вера Сергеевна. Никто на вас и не думает. Так чей же?
Сотрудники начали переглядываться и преувеличенно пожимать плечами.
– Хорошо, – зловеще молвил главврач. – Дмитрий Васильевич! Выводите содержимое на экран.
С готовностью чуть большей, чем приличествовало, начмед наладил проектор. Он и свет погасил, хотя это не требовалось.
Сеанс начался.
Все увидели обычную квартиру: стены, пол, потолок. Диван и шкаф. Стол и стулья. Внезапно из коридора, из-за угла, вырулил Егор Ипатьевич. Он двигался на четвереньках и имел не то собачье, не то кошачье туловище. Полосатый хвост стоял трубой.
С небес опустилась длань.
– Хороший, хороший Егор Ипатьевич, – заворковал умышленно искаженный голос. – Очень хороший!
Рука принялась гладить Егора Ипатьевича и почесывать ему короткую шею. Следом вышел и начмед, представший в похожей животной версии.
– И Дмитрий Васильевич очень хороший, – курлыкнул голос. – Хороший, хороший Дмитрий Васильевич!
Главврач и начмед принялись тереться о тренировочную в лампасе ногу.
– Кто сегодня нассал? – добродушно осведомился голос. – Кто сейчас жрать не получит? Плохие, плохие Егор Ипатьевич и Дмитрий Васильевич!
Главврач внезапно сверкнул глазами и вцепился зубами в голень. Кусь!
– Ты что? – ахнул голос. – Ах ты, сука! Кто тебе разрешил делать кусь? Поджопник тебе, зараза!
Появился тапок. Егор Ипатьевич заработал звучный пинок и полетел через комнату.
– А ты что смотришь? – обратился голос к Дмитрию Васильевичу.
Экран погас.
Главврач обвел присутствующих тяжелым взглядом.
– Такие дела, – проговорил он тихо. – Я жду. Никто не признается?
Сотрудники вжались в кресла и смотрели в пол.
– Хорошо. Шлемы пронумерованы. Вы все расписывались. Мы поднимем ведомость и выясним.
– Егор Ипатьевич, это эндокринолога шлем, – пролепетала кадровичка.
– Вот как? И где эндокринолог? Не вижу его.
Начмед немного сгорбился, принимая стойку.
– Его сегодня нет. Он позвонил и сказал, что заболел. У него что-то с ногой.
Бубновый Туз
День открытых дверей стал событием муниципального значения. Двери клиники всегда были гостеприимно открыты, но в этот день распахнулись шире. Зал для лечебной физкультуры едва вместил всех желающих. Пришли придирчивые, разборчивые жители окрестных многоэтажек, знатоки и ценители чуткого обслуживания. Кое-кто, привлеченный слухом, прибыл даже из области.
В зале стоял тихий гул. Пришедшие обсуждали пенсии, скидки, надбавки и медицину. На подиуме стояли стулья с бубнами. Бубны были не новые, они внушали почтение следами многолетнего пользования. Кое-где облупилась краска, отдельные бубенцы чуть тронула беспощадная ржавчина. Настуканная кожа потемнела. Трепетно становилось при мысли, что колотили по ней те самые люди, чьи портреты висели в фойе: недосягаемые в жизни обыденной, но здесь – до содрогания близкие доктора.
Менеджер змейкой скользнул меж стульев.
– Добрый день, дорогие гости! Прежде чем мы начнем, прошу поднять руки тех, кто записался по скидке на полную программу.
Поднялось много рук. Те, кто не поднял, сразу же неуловимо обособились, утратили корпулентность.
Менеджер прищурился, считая.
– Очень хорошо. Теперь позвольте мне начать общую часть! Поприветствуем наших дорогих врачей!
Сбоку отворилась дверца. По незнанию можно было подумать, что там кладовка. Но нет: открылся длинный коридор, из которого потянулись важные, сияющие медики. Все они взяли бубны, все расселись перед публикой полукругом.
Менеджер рассмеялся от искренней радости. Он распространил лучи.
– С кого начнем, друзья? Давайте с Петра Сергеича. У него замечательно получается разогрев! Скидочка на Петра Сергеича у нас всю неделю восемь процентов.
Петр Сергеич, румяный мужчина с острой бородкой, отвесил короткий поклон. Он поднялся, чуть присел и коротко ударил в бубен. Тут же и позвенел. И вдруг пошел вприсядку, далеко выбрасывая длинные ноги. Бубен дребезжал над головой. Зал принялся аплодировать – сперва неуверенно, а дальше уже дружно, ритмично. Выступление Петра Сергеича продлилось всего ничего, будучи, как и было объявлено, затравкой.
– Петр Сергеич с понедельника уходит в отпуск, – сообщил менеджер. – Записаться к нему на прием можно только через месяц.
Петр Сергеич приблизился и что-то шепнул ему на ухо.
– Ах, извините! – менеджер всплеснул руками. – Он уходит в отпуск прямо сейчас!
Петра Сергеича как ветром сдуло.
– Следующей попросим выступить Ульяну Борисовну, – продолжил тот. – Жители района хорошо ее знают. Очень, очень много благодарностей. Она сама жена и мать. Доктор высшей категории, кандидат наук – поприветствуем Ульяну Борисовну.
Ульяна Борисовна – немолодая женщина с лошадиным лицом и розой в прическе – взяла сразу два бубна. Они соударились. По залу растекся громовой раскат. В паузе Ульяна Борисовна задышала по нарастающей. Ее дыхание быстро утяжелилось и сделалось шумным, зловещим, сулящим многие неприятности. Бубны дрогнули вновь. Нарос и звон. Ульяна Борисовна выпучила глаза. Очевидно, этот музыкальный фрагмент соответствовал постановке диагноза. Дальше началось лечение. Бубны запели вразнобой, что было поначалу невыносимо, но пару минут спустя наступила гармония, которая завершилась победным грохотом. Ульяна Борисовна коротко звякнула напоследок, намекая на неизбежность повторного курса, потому что болезнь ей попалась тяжелая и хроническая. Зоркий менеджер подметил, как в зале переглянулись и согласно кивнули – запишутся.
– Тихон Иванович, – пригласил менеджер. – Вы следующий. Обнадежьте наших гостей. Явите им все могущество современной медицины.
Толстый, наголо бритый Тихон Иванович ограничился одним бубном. Он сунул его под халат и затолкал за ремень. Затем приступил к движению. Плавность его поворотов и приседаний оказалась полной неожиданностью. Сюрпризом была и скорость. Тихон Иванович выделывал на подиуме нечто неописуемое для человека своей комплекции. Бубен сотрясался вместе с телесами, выдавая порой вполне осмысленные композиции, и некоторые даже распознавали в них отрывки из произведений великих мастеров. Под конец Тихон Иванович исполнил фуэте, и обезумевший бубен бесповоротно покорил публику.
Остальные врачи выступили еще лучше. Гости размякли. Сидя в сладостном предвкушении терапии, они поглаживали больные суставы. Болезни в оторопи съежились, готовые позорно отступить.
– Дорогие гости, наша общая программа подошла к концу. Всех, кто не записался по скидке на полную, я убедительно и с сожалением прошу покинуть зал. Пока же вы его покидаете, я заранее приглашу на сцену нашего главного врача. Об этом человеке пишут, что он творит поистине чудеса…
Дверца вновь распахнулась, и в проем протиснулся седовласый господин, похожий на кучерявого льва. Ему предшествовал огромный, повешенный на живот барабан с парой железных тарелок и бубенцами по окружности. В руке главный врач сжимал внушительную колотушку, обмотанную тряпьем. Тем временем гости, поскупившиеся на полную программу, униженно плелись к выходу. Они с голодной тоской оглядывались на подиум. Вскоре они все вышли и двери за ними закрылись. Изгои расслышали слова менеджера, которого тоже распирало от гордого предвкушения:
– Настоящий Бубновый Туз!
Ушедших обступили администраторы помельче.
– Не торопитесь, дорогие гости! К кому вы предпочитаете записаться? К Ульяне Борисовне? А может быть, к Тихону Иванычу?
За дверью между тем разгорелся настоящий праздник. Ритмично заухал барабан. Для тех, кто ушел, все это оказалось недоступным. Разговоры о пенсиях и пособиях возобновились с утроенной силой.
Но записались все, завистливо поглядывая на дверь под рокот барабана. Пусть не к главному врачу – хотя бы к Ульяне Борисовне. Нашлись даже такие, кто согласился дождаться Петра Сергеича.
Кавычки
Огромный редактор едва помещался за обшарпанным столом, но и литератор не подкачал: румяный богатырь, пускай и не первой молодости. Оба налысо бритые, оба со свернутыми носами.
В руках у редактора сжимался от страха бумажный листок. Он был обычного печатного формата, но в этих лапах казался вырванным из блокнота для нужд, далеких от письменных.
– Вот ваш рассказ! – прогремел редактор. – Давайте его разберем. Давайте попробуем его улучшить!
Автор криво, нехотя улыбнулся:
– Очень даже неожиданно. Обычно сразу в помойку…
– Это же конкурс. Мы учимся! Итак. Берем первую фразу. «Хирург сидел в своем кресле-качалке». Дальше у вас начинаются всякие глупости: вызов на работу, кого-то спасают и прочее… Мы этого касаться не будем. Достаточно затравки. Подумайте и скажите: вас ничто не смущает?
– Да вроде нет. Не считая вас лично.
– А напрасно. Вот это ваше «своем». Давайте над ним поработаем. Почему вам так важно подчеркнуть, что он сидит в своем кресле?
Литератор пожал крутыми плечами.
– Ну, вычеркните.
– Зачем так безжалостно? Тогда и все можно вычеркнуть, и закончить нашу беседу… Давайте пофантазируем. Не намекает ли этот акцент на существование какого-то чужого кресла? Как вы считаете?
– Может, и намекает. Наверно.
– Тогда и поставим чужое кресло. Получится так: «Хирург сидел в чужом кресле-каталке». Согласитесь, что появилась интрига?
– Соглашусь. Но…
– Никаких «но», – перебил редактор. – Мы пишем новую историю с почти девственного листа. Вы сами убедитесь, что она будет куда интереснее. Перейдем к хирургу. Как вы смотрите на то, чтобы написать этого хирурга с большой буквы и закавычить?
Автор наградил его тяжелым взглядом.
– Это еще зачем?
– Затем, что он никакой не хирург, а опасный преступник, находящийся в розыске. Что мы имеем? «”Хирург” сидел в чужом кресле-качалке». Вам не кажется, что это кресло рвется на первый план?
– Да, есть немного. И это напрягает.