Так или иначе, было видно, отныне у нас начинается новая жизнь, что бы там ни случилось. Мы теперь были обязаны перемениться, что б ни случилось, стать другими, чем раньше, и это было очень странное и какое-то очень грустное чувство. Я приготовила завтрак, хороший, питательный, потому что нам предстояла поездка, яичницу с беконом для нас обоих; после завтрака очень старательно приоделась в свой светло-коричневый костюм, под него надела чистое белье, да и не совсем чистое, только новое, которое никогда раньше не надевала. Говард тоже надел все чистое, очень начищенные коричневые ботинки и самый лучший костюм. Было такое чувство, будто мы идем жениться в бюро бракосочетаний. Я надела шубу из крашеного опоссума, очень тщательно подмалевалась, мы, наверно, казались очень симпатичной супружеской парой, когда шли к автобусу. А когда мы шли к автобусу, Говард вдруг сказал:
– К черту! Зачем мы это делаем? Я вызову по телефону такси.
Автобусная остановка была прямо немножечко за телефонной будкой, и, наверно, при виде телефонной будки эта мысль и втемяшилась Говарду в голову. Так или иначе, он отправил меня обратно домой дожидаться, а потом вернулся, а потом прибыл один из служащих «Гринфилда», чтобы доставить нас на вокзал.
Говард определенно сегодня был в бесшабашном расположении духа, или в слишком самоуверенном, потому что, когда мы вошли в кассовый зал вокзала на Лондон-роуд, опять сказал: «К черту!» – и потом взял для нас первый класс. Я никогда раньше не ездила первым классом, по крайней мере, билета не покупала; пробиралась по примеру всех прочих в отделение первого класса с билетом второго, но только при очень коротких поездках, когда по поезду не ходил контролер, да и делала это не часто. Поезд немножечко был переполнен сегодня, в Лондон ехала целая куча деловых людей, и в отделении, куда мы вошли, сидели четверо очень старых, благополучного вида мужчин, которые читали «Таймс», но не настолько внимательно, чтоб по старинке не оглядеть меня с самой макушки до пят. В отделении стоял запашок вроде того, что бывает на пантомиме в День подарков,[10] портвейный и сигарный; носы у тех мужчин были сплошь покрыты пятнышками и синими сосудиками, а вены на руках, державших газеты, за милю бросались в глаза. Эти старые богатые мужчины ехали в Лондон взглянуть, как идут дела на бирже, или еще что-нибудь, или подать заявку на оформление права собственности, или что-нибудь типа того. Говард мне купил очень шикарный журнал «Вог», сообразив, что тут не место для женских журналов за пять пенсов, а себе купил «Таймс». Поэтому в одном отделении «Таймс» было пять штук, и никто не просил: «Дочитаете „По родной стране“, передайте, и можете читать мои „Курьезы“. Говард тоже читал „Таймс“ как следует, хмурясь, и мне тогда пришлось напомнить себе, что, в конце концов, Говард учился в грамматической школе; пусть даже у него действительно были фотографические мозги, он кое-что знал, интересовался вещами, о которых никогда со мной не говорил. Хмурился он над статьей про Стравинского, или про кого-то с похожей фамилией, пока поезд вылетал из грязного города в чистую сельскую местность и мчался к Лондону.
Мы очень мило позавтракали в вагоне-ресторане первого класса, невзирая на очень сильный стоявший там запах брюссельской капусты. Заказали мясной суп, потом телячьи котлеты с томатным пюре и мороженым горошком, потом пудинг по-министерски. Вдобавок взяли полбутылки под названием «Медок», а когда принесли кофе, выпили также и бренди. Я после этого стала немножечко сонной; когда вернулись в отделение, все решили, по их словам, чуть-чуть всхрапнуть, только бедному машинисту нельзя было спать, доставляя нас в Лондон. Один старик-собственник в отделении храпел по-настоящему громко. Я вздремнула, несмотря на это, а когда проснулась, то было темно, и Говард сказал, что как раз подъезжаем к Юстону. Я немножечко удивилась, когда Говард сказал мне вдобавок, что мы еще не доехали до конца. Нам надо было добраться до Чаринг-Кросс, там сесть в поезд до какого-то пригорода или чего-то такого, за Лондоном, так как тот самый телецентр там и был.
Когда мы со временем добрались, телецентр оказался действительно очень большим и очень современным, рядом стояла целая куча фургонов и автомобилей. Мужчина в больших стеклянных дверях, похоже, узнал Говарда и мило мне улыбнулся. Потом Говард, зная дорогу так, будто он тут работал, повел меня по коридорам, и в конце концов мы пришли типа в гостиную с очень толстыми коврами и с пепельницами вроде больших стеклянных колес, а потом нам дали чаю. Было очень уютно, и все были очень милыми. Вскоре пришла пора Говарду идти гримироваться, а потом я почувствовала старое сердцебиение. Но все были очень милыми. И очень хорошо одетыми.
Глава 8
И когда я наконец познакомилась с Лэдди О'Нилом, то тоже нашла его очень милым, по-настоящему очаровательным, он все что-то жевал, освежая дыхание. У него были очень милые манеры. Роковой час все время приближался и приближался, и меня отвели в так называемую аудиторию, усадили на место в самом первом ряду. Заходили люди, жаждавшие посмотреть это шоу, а я за всю жизнь никогда не пойму, зачем кому-то приходит желание проделывать долгий путь, какой кое-кто из них проделал, просто ради получасового шоу, в котором они лично не заинтересованы. Я имею в виду, вполне можно смотреть его в собственном доме, если ты лично не заинтересован, но ехать в такую даль – совсем другое дело. И по-настоящему, если подумать, шоу было не очень-то интересное. Тем временем все эти люди входили, а стрелки на часах замерли. Там были экраны мониторов на потолке, и мы видели, как они сплошь вспыхивают огнями, а мужчины у камер катались вокруг и поднимались в воздух, а потом опять опускались. Тогда я увидела, что во всем этом было что-то волнующее, гораздо более волнующее, чем само шоу, если не считать, разумеется, моей личной заинтересованности, и т. д., и т. п.
Потом Лэдди О'Нил пришел нас подбодрить, отпустил несколько шуток, попросил хлопать в нужных местах, а потом мы ждали и видели на мониторах рекламу перед шоу, потом наступила тишина, потом заиграли, как музыка, буквы БКИФ, то есть «Британская Компания и Филиал», что бы это ни значило, потом появилось название шоу, потом мы все хлопали, пока тот парень наигрывал на электронном органе, и шоу началось. Сидевшая от меня справа женщина все время хрипло дышала, и от нее сильно пахло перечной мятой. Слева от меня была маленькая девочка лет девяти-десяти, как казалось, ничейная. Первая часть шоу прошла, как обычно; хлопали весьма глупым людям, которые знали дважды два – четыре, и даже тут им нужна была помощь, а одного старика приветствовали за то, что ему восемьдесят восемь и он ни про что ничего не знал. А потом пришлось смотреть на старуху-поденщицу, фонтан юмора кокни, как было объявлено, хотя мне это просто казалось откровенным хамством. Она для смеха вытащила изо рта вставные челюсти и исполнила «Выше колени, мамаша Браун» вместе с бедным Лэдди О'Нилом, который прикидывался, будто ему это нравится больше всего в своей жизни. А потом пришла пора рекламной паузы. Похоже, все в студии слышали, что я жена Говарда, и люди мне вежливо улыбались, как бы жалея меня. Одна старушка пихнула меня сзади в спину и говорит:
– Вам надо бы там быть с ним вместе, тут уж столько раз выступали женатые пары.
А какой-то мужчина с ней рядом, наверное муж, говорит:
– Не мели ерунду, в той в стеклянной кабинке поместится только один, что ж ей, как чокнутой, просто стоять и ничего не делать?
Меня затошнило по-настоящему, когда занавес снова открылся, а сзади типа занавески с надписью поперек «1000 фунтов». Две девушки, они по-настоящему назывались ведущими, вышли с Говардом, пошло громкое хлопанье и приветственный крик, но я ничего не могла, только сглатывала большой комок, который все поднимался по новой после того, который я сглотнула. Ну, со мной тех двух девушек познакомили перед началом шоу, обе были очень милыми на самом деле, вполне хорошо образованными, а то, что они улыбались и надевали сетчатые чулки, было на самом деле игрой, они делали это за деньги, потому что, сказали, в актерской профессии все забито, оказывается, очень трудно получать в пьесах хорошие роли. Звали их Вики и Морин. Говард выглядел, как всегда, симпатично и очень уверенно, слегка поклонился с небольшой усмешкой в благодарность за аплодисменты. Потом его поставили в стеклянную кабину со светом внутри, и там были большие часы на стене. Ему пришлось надеть наушники, Лэдди О'Нил приготовил свой микрофон и сказал:
– Вы меня хорошо слышите, Говард?
И Говард сказал, хорошо. Тогда Вики принесла в конверте вопросы за тысячу фунтов. Был очень напряженный момент, когда Лэдди разорвал конверт, и, только посмотрел на бумажку, по лицу было видно, он знает: вопросы очень трудные. Потом пошла обычная белиберда про отведенное на ответы время, первый ответ будет признан действительным ответом Говарда, никакой второй попытки, думайте очень старательно, прежде чем отвечать. И Лэдди сразу прочитал три вопроса, и спросил Говарда, понял ли он, и Говард сказал, что понял. Но, конечно, для меня, как и для всей прочей публики, эти вопросы просто не имели никакого смысла. А потом Лэдди стал задавать каждый вопрос отдельно, а часы начали тикать, а Говард отвечал на каждый вопрос старательно и очень четко. Может, вы сейчас как бы хотите спросить, откуда я знаю все эти вопросы, а также ответы, просто помню, или еще что-нибудь, но факт тот, что была копия всех вопросов, которые Говарду задавали, как бы наподобие сувенира, и я эту копию сохранила. Бедный, бедный Говард.
Вопрос № 1 был такой:
– Средневековая литература. Кто авторы следующих произведений? «Исповедь влюбленного»; «Завещание Крессиды»; «Видение о Петре Пахаре».
И Говард ответил:
– Джон Гауэр; Роберт Хенрисон, Уильям Ленгленд.
Конечно, это было правильно, начались очень бурные аплодисменты, но мне просто на миг пришло в голову, причем как если бы это думал сам Говард, а вовсе не