Когда появляется Назира, будто сотканная из воздуха, я не единственный, кто злится. Ладно, наверное я единственный, кто злится.
Тем не менее каждый выглядит удивленным.
Все смотрят на нее, друг на друга, а потом все они – все – поворачиваются ко мне.
– Брат, ты знал об этом? – спрашивает Иан.
Я сердито молчу.
Невидимость – моя фишка. Моя, черт возьми.
Никто и не просил меня, чтобы я поделился этим хоть с кем-нибудь. Тем более с таким как Назира, лживым, манипулирующим…
Великолепным. Великолепным человеком.
Черт!
Я отворачиваюсь, пялюсь на стенку. Я не могу больше отвлекаться на Назиру. Она знает, что я запал на нее – моя страсть, по всей видимости, заметна любому в радиусе десяти миль, если верить Каслу, – и Назира, ясное дело, использует мой идиотизм в своих целях.
Умно. Хорошая тактика.
Что, впрочем, означает также, что мне следует быть во всеоружии, когда она рядом. Больше не пялиться. Больше не грезить о ней днями напролет. Больше не думать о том, как она, лукаво улыбаясь, смотрит на меня. Или как она смеется, или как в тот вечер кричала на меня за то, что я удивился, увидев ее без шарфа, закрывающего волосы. И кстати…
С чего я вдруг решил, что знаю о ней все?
Назира вынудила меня спросить, как она может безнаказанно покрывать голову и явно нарушать закон – она же дочь Верховного главнокомандующего, – а потом еще имела наглость вогнать меня в краску, показав свои волосы.
Я по-прежнему смущаюсь.
Она и теперь не прячет волосы, однако никто, кажется, этого не замечает. Может, они уже видели ее с непокрытой головой? Может, все, не только я, уже болтали с ней, уже слышали ее историю о том, что она время от времени носит на голове шарф, чисто символически?
Нарушает закон, когда папочка не видит.
– Кенджи! – Назира говорит так резко, что вынуждает меня посмотреть на нее, вопреки моему окончательному и бесповоротному решению пялиться в стенку. Две секунды – глаза в глаза – и мое сердце сдается.
Эти губы. Эти глаза.
– Ну? – Скрещиваю руки на груди.
Она явно удивлена, похоже, не ожидала, что я разозлюсь, а мне плевать. Она должна знать, что я в гневе. Я хочу, чтобы она знала: невидимость – это мое. Да, я – мелочный, и плевать. Плюс я ей не доверяю. Как так получилось, что дети Верховных главнокомандующих – все как на подбор красавчики? Как будто специально. В пробирках, что ли, выращивали.
Я трясу головой, пытаясь выбросить из нее все мысли.
Назира заботливо предлагает:
– Думаю, тебе лучше сесть.
– Мне и так хорошо.
Она хмурится. Видно, что огорчена, но прежде чем я осознаю свою вину, пожимает плечами. Отворачивается.
То, о чем она потом рассказала, буквально раскололо меня надвое.
Джульетта
Я сижу на оранжевом стуле в тускло освещенном коридоре. Стул сделан из дешевого пластика, его края шероховаты, не отшлифованы. Пол покрыт блестящим линолеумом, который то и дело липнет к подошвам моих туфель. Я осознаю, что дышу очень громко, и ничего не могу поделать. Сижу, подсунув под себя ладони, и качаю ногами.
Вдруг появляется какой-то мальчик. Он двигается очень тихо, я замечаю его только тогда, когда он останавливается прямо передо мной. Он прислоняется к стене напротив, смотрит куда-то вдаль.
Я рассматриваю его.
Похоже, мой ровесник, но одет в костюм, как взрослый. В его облике есть что-то странное: он настолько бледен и напряжен, что, кажется, вот-вот умрет.
– Привет. – Я улыбаюсь мальчику. – Не хочешь присесть?
Тот в ответ не улыбается. Даже не смотрит на меня.
– Предпочитаю стоять, – тихо отвечает он.
– Ладно.
Мы оба замолкаем.
Наконец он говорит:
– Ты нервничаешь.
Я киваю. Мои глаза, наверное, немного красные от слез, однако я надеялась, что никто не заметит.
– Ты здесь, чтобы тоже получить новую семью?
– Нет.
– А-а. – Я отворачиваюсь. Перестаю качать ногой. Чувствую, что моя нижняя губа начинает дрожать, и сильно ее прикусываю. – Тогда зачем ты здесь?
Мальчик пожимает плечами. Замечаю его быстрый взгляд на три свободных стула рядом со мной, однако он и не пытается сесть.
– Отец заставил меня прийти.
– Он заставил тебя прийти сюда?
– Да.
– Зачем?
Мальчик пялится на свои ботинки, хмурится.
– Не знаю.
– А почему ты не в школе?
Вместо ответа он спрашивает:
– Ты откуда?
– В смысле?
Мальчик наконец поднимает взгляд, в первый раз смотрит прямо на меня. У него такие необычные глаза. Светлые, чисто зеленые.
– У тебя акцент, – поясняет он.
– А, ну да. – Я гляжу в пол. – Я родилась в Новой Зеландии. Я там жила, потом мои мама и папа умерли.
– Прости.
Я киваю. Вновь качаю ногами. Хочу еще спросить его о чем-то, и вдруг наконец-то открывается дверь. Выходит высокий мужчина в темно-синем костюме. Он несет портфель.
Мистер Андерсон, мой опекун.
Он широко мне улыбается.
– Все устроено. Твоя новая семья умирает от желания встретиться с тобой. Еще пара дел, и можем идти, это не займет много вр…
Больше не могу сдерживаться.
Начинаю рыдать, заливая слезами новое платье, которое он мне купил. Рыдания сотрясают мое тело, слезы капают на оранжевый стул, на липкий пол.
Мистер Андерсон ставит свой портфель и смеется.
– Дорогая, не надо плакать. Сегодня великий день! Ты должна быть счастлива!
Не могу говорить.
Я будто приклеилась… приклеилась к стулу. Похоже, мои легкие тоже склеились. Я прекращаю плакать и начинаю икать, слезы тихо катятся по щекам.
– Я хочу… Я хочу д-домой…
– Ты идешь домой, – отвечает он, все еще улыбаясь. – В этом все и дело.
И вдруг…
– Папа.
Я поднимаю взгляд, услышав его голос. Такой тихий и серьезный. Это мальчик с зелеными глазами. Мистер Андерсон – его отец, догадываюсь я.
– Она боится. – И, хотя мальчик говорит своему отцу, он смотрит на меня. – Она действительно боится.
– Боится? – Мистер Андерсон переводит взгляд с меня на своего сына и обратно. – Чего здесь бояться-то?
Я тру лицо. Хочу остановить слезы, но не получается.
– Как тебя зовут? – спрашивает мальчик.
Он смотрит на меня, и на сей раз я тоже смотрю на него. Что-то есть в его глазах, то, что дает мне ощущение безопасности.
– Это Джульетта, – сообщает мистер Андерсон и оглядывает меня. – Несчастная, – вздыхает он, – как и ее тезка.
Кенджи
Назира права. Лучше бы мне было сесть.
Я смотрю на свои руки, наблюдаю, как дрожь овладевает пальцами. Почти теряю рассудок, судорожно сжимаю пачку фотографий. Фотографии. Фотографии, которые Назира передала нам после того, как заявила: Джульетта совсем не та, кого мы знаем.
Я не перестаю пялиться на фотки.
Смуглая и светлая девочки бегут по полю, обе улыбаются во весь рот, длинные волосы развеваются на ветру, в руках – корзинки, полные клубники.
Назира и Эммелина на клубничной поляне, написано на обороте.
Маленькая Назира стоит между двумя светлыми девочками, все трое хохочут так, что вот-вот упадут.
Элла, Назира, Эммелина, на обороте.
Крупным планом маленькая девочка улыбается прямо в камеру, у нее огромные голубовато-зеленые глаза, каштановые волосы обрамляют лицо.
Элла в рождественское утро, надпись на обороте.
– Элла Соммерс, – сообщает Назира.
Она говорит, что ее настоящее имя – Элла Соммерс, она – сестра Эммелины и дочь Максимилиана и Иви Соммерс.
– Что-то пошло не так, – говорит Назира.
– Что-то произошло, – говорит она.
Шесть недель назад она проснулась и поняла, что вспомнила Джульетту, то есть Эллу…
– Я вспомнила ее. Вроде как сначала забыла, а потом вспомнила. А когда я вспомнила Эллу, я вспомнила и Эммелину. Вспомнила, как мы вместе росли, наши родители всегда дружили. Я вспомнила, только не понимала: что тут не так? Подумала, мне, наверное, все приснилось. В самом деле, воспоминания возвращались медленно, некоторое время я думала, что это галлюцинации.
Назира говорит, галлюцинации, как она их назвала, были такими невероятно шокирующими, что она стала докапываться до сути, разыскивать информацию.
– Я узнала то же, что и вы: двух девочек, Эллу и Эммелину, передали Оздоровлению, потом Эллу забрали из-под их опеки, назвали ее другим именем. Переместили. Удочерили. Но вот то, что вы не знали: родители, отдавшие своих дочерей, – тоже члены Оздоровления. Они – доктора и ученые. И Элла, девушка, которую вы знали как Джульетту, дочь Иви Соммерс, действующего Верховного главнокомандующего Океании. Мы вместе выросли. Она, как и все мы, создана, чтобы служить Оздоровлению.
Иан громко чертыхается. Адам даже не замечает этого, так он ошеломлен.
– Невозможно, – качает головой Адам. – Джульетта… Та девочка, с которой я ходил в школу? Она была… – Он вновь качает головой. – Я знал Джульетту много лет. Она не похожа ни на тебя, ни на Уорнера. Она была тихой, застенчивой девочкой. Всегда такая милая. Боялась кому-либо причинить боль. Все, что она хотела, – чтобы люди ее приняли. Пыталась помочь тому малышу в продуктовом магазине. Все закончилось плохо, она влипла во всю эту грязь, и я хотел спасти ее. – Он выглядит так, будто потерял рассудок. – Старался спасти ее. Хотел защитить. Я хотел… – Адам замолкает. Собирается с духом. – Она не была похожа на вас. – Он смотрит в пол. – До тех пор, пока не стала проводить все время с Уорнером. После того как встретила его, она просто… я не знаю, что произошло… мало-помалу утрачивала себя. – Адам говорит очень тихо. – В итоге стала какой-то другой. – Он поднимает взгляд. – Но Джульетта не создана быть такой, как ты. Как Уорнер. Ну и что, что она – дочь Верховного главнокомандующего? Она не рождена быть убийцей. Кроме того… – Он резко вдыхает. – Если бы она была из Океании, то говорила бы с акцентом.