– И что теперь? – подает голос Лили.
Назира задумывается. Потом осторожно продолжает:
– Как только они накажут гражданских и полностью заглушат малейшие проблески надежды на восстание, то настроят каждого против вас. Пообещают щедрое вознаграждение за ваши головы или, что еще хуже, пригрозят, что убьют близких того, кто на вас не донесет. Да, ты права, – обращается она к Лили. – Солдаты и гражданские были верны Элле, а теперь, когда она с Уорнером исчезла, они почувствуют себя брошенными. У них нет причины доверять вам, остальным. – Пауза. – Я бы сказала, у вас не больше суток, прежде чем они придут за вашими головами.
Камнем упала тишина. На секунду я даже подумал, что все перестали дышать.
– Твою ж мать! – не выдерживает Иан, обхватывая голову руками.
– Самое лучшее для вас – немедленно перебраться, – решительно заявляет Назира. – Не знаю, смогу ли вам помочь в этом секторе. Действуйте по вашему усмотрению.
– Тогда что ты здесь делаешь? – раздраженно интересуюсь я. Сейчас я понимаю Назиру немного лучше – по крайней мере, она старалась помочь, что, впрочем, не отменяет того факта, что чувствую я себя дерьмово. Пока не знаю, как к ней относиться. – Ты заявилась сюда только для того, чтобы сказать нам, что мы все скоро умрем, так, что ли? – Я качаю головой. – Потрясная помощь, спасибо.
– Кенджи. – Касл наконец прерывает свое молчание. – Прекрати нападать на нашу гостью. – Его голос звучит спокойно, твердо. Я пропускаю мимо ушей его слова. – Назира действительно пыталась со мной поговорить, предупредить меня, с тех пор как она здесь. А что касается наших дел… – Он обращается ко всем: – Дайте мне немного времени. У меня есть друзья. В сопротивлении мы не одиноки, как вы хорошо знаете. Не нужно паниковать, во всяком случае пока.
– Пока? – недоверчиво спрашивает Иан.
– Пока, – отвечает Касл. – Назира, а что твой брат? Ты смогла его убедить?
Назира глубоко вдыхает, немного расслабляет плечи.
– Хайдер знает, – объясняет она нам, остальным. – Он тоже вспомнил Эллу, хотя его воспоминания не такие сильные, как мои. Он еще не разобрался, что с ним происходило, до прошлого вечера, когда я решила ему все рассказать.
– Стоп, погоди! – просит Иан. – Ты ему доверяешь?
– Вполне, – отвечает Назира. – Кроме того, я считаю, у него есть право знать; он тоже был знаком с Эллой и Эммелиной. Он поверил, хоть и не до конца. Мне трудно предугадать, как он поступит, но то, что он был потрясен, узнав это, хороший знак. Я попросила его кое-что разузнать: как к другим детям Верховных главнокомандующих возвращается память. И он обещал помочь. Вот теперь все.
– Кстати, а где другие дети? – хмурится Уинстон. – Не знаешь, они еще здесь?
Лицо Назиры мрачнеет.
– Думаю, все дети вскоре после симпозиума отправились по домам. Хайдер к настоящему моменту должен быть на пути в Азию. Я постаралась убедить родителей в том, что осталась здесь провести дополнительную разведку, правда, не думаю, что они купились. Уверена, скоро получу от них весточку. Я разберусь.
– Э-э… Погоди… – Я смотрю то на Назиру, то на Касла. – Ты остаешься с нами?
– На самом деле это не мой план.
– О! Хорошо. Это хорошо.
Назира удивленно взирает на меня.
– Ты знаешь, о чем я.
– Не думаю, что знаю, – отрицает она раздраженно. – В любом случае, хоть и не мое решение остаться, я считаю, что, наверное, должна.
Я широко раскрываю глаза.
– Почему?
– Потому, – отвечает она. – Мои родители лгали мне с самого детства: украли мои воспоминания, переписали мою историю. Я хочу знать – почему. Кроме того… – Назира глубоко вдыхает, – я догадываюсь, где сейчас Элла и Уорнер, и хочу помочь.
Уорнер
– Проклятие!
Я слышу едва сдерживаемый гнев в его голосе, потом звук удара чем-то тяжелым обо что-то твердое. Отец снова чертыхается.
Я замираю возле двери.
Потом, нетерпеливо…
– Чего тебе?
Он практически рычит. Я подавляю порыв страха. Делаю безучастное лицо. Избавляюсь от эмоций. Потом осторожно вхожу в его офис.
Отец сидит за письменным столом, я вижу только спинку кресла и недопитый стакан виски в его левой руке. Все бумаги в беспорядке. Замечаю на полу пресс-папье, а в стене вмятину.
Что-то пошло не так.
– Ты хотел меня видеть, – говорю я.
– Что? – Он, сидя в кресле, всем корпусом разворачивается ко мне. – Видеть тебя? Зачем?
Молчу. Я уже научился никогда ему не напоминать, если он что-то забыл.
Наконец он вздыхает.
– Да, правильно. – Молчание. – Мы обсудим это позже.
– Позже? – На сей раз я с усилием сдерживаю свои чувства. – Ты сказал, дашь ответ сегодня…
– Не до того сейчас.
В моей груди вскипает гнев. Я не выдерживаю.
– Что может быть важнее твоей умирающей жены?
Отец не реагирует. Спокойно поднимает бумаги, кладет на стол и произносит:
– Пошел вон.
Я не двигаюсь.
– Мне надо знать, что будет. Я не хочу переезжать с тобой в столицу – я хочу остаться здесь, с мамой…
– Черт возьми! – Отец с грохотом ставит на стол стакан. – Ты сам-то себя слышишь? – Он с отвращением глядит на меня. – Ведешь себя ненормально. Ты уже взрослый. Никогда бы не подумал, что парень шестнадцати лет будет так привязан к мамочке.
Гнев горячей волной плещется во мне, я ненавижу себя за это. Ненавижу своего отца, из-за него – и себя. Тихо выговариваю:
– Я не привязан.
Андерсон качает головой.
– Жалкое отродье.
Гнев еще сильнее охватывает меня, я гашу его. С усилием заставляю свой голос звучать беспристрастно.
– Я только хочу знать, что происходит.
Андерсон встает, засовывает руки в карманы, глядит в окно на город, лежащий внизу.
Картина безрадостная.
Автострады теперь как музеи под открытым небом, заполненные скелетами брошенных автомобилей. Горы мусора шеренгой тянутся к горизонту. Улицы забиты мертвыми птицами, изредка с неба падают еще. Вдалеке полыхают пожары, сильный ветер раздувает их пламя. Толстое одеяло смога накрыло город, а если появляются облака, то тоже серые, темные от дождя. Все меньше и меньше остается мест, пригодных для жизни, и некоторые районы пришлось покинуть. К слову, из прибрежных районов уже всех эвакуировали, улицы затопило водой, дома постепенно разрушаются.
Офис отца, наоборот, выглядит как настоящий рай. Все здесь новенькое, дерево еще издает аромат, каждая поверхность блестит. Оздоровление пришло к власти четыре месяца назад, и мой отец в настоящее время – правитель и командующий одного из вновь созданных секторов.
Сектора номер 45.
Внезапный порыв ветра бьет в окно, по комнате пробегает дрожь. Свет мигает. Отец даже не вздрогнул. Мир может катиться ко всем чертям, Оздоровлению будет только лучше. Их планы осуществились быстрее, чем они ожидали. Кандидатуру моего отца обсуждают для дальнейшего продвижения на пост Верховного главнокомандующего Северной Америки. Нет числа его успехам. Кажется, однако, его это не радует. В последнее время он сам не свой.
Наконец он отвечает:
– Я не знаю, что будет. Даже не знаю, утвердят ли мою кандидатуру.
Не могу скрыть удивление.
– Почему?
Андерсон невесело улыбается окну.
– Работа по воспитанию детишек пошла наперекосяк.
– Не понимаю.
– Я и не надеялся, что поймешь.
– Так что… мы не переезжаем? Не перебираемся в столицу?
Андерсон разворачивается ко мне.
– Да не волнуйся ты так. Я же сказал, пока не знаю. Сначала надо решить одну проблему.
Я негромко спрашиваю:
– Что за проблема?
Андерсон смеется, в уголках его глаз собираются морщинки, и на какое-то мгновение он выглядит добродушным.
– Ну, хотя бы та, что твоя девушка испортила мне весь день. Как обычно.
– Моя кто? – Я недоумеваю. – Пап, Лена не моя девушка. Меня не волнует, что она там понарассказывала…
– Другая, – вздыхает Андерсон.
Он не смотрит на меня. Хватает со стола папку, резко ее открывает и углубляется в чтение.
Я не успеваю задать следующий вопрос.
Раздается стук в дверь. По сигналу отца в комнату входит Делалье. Кажется, он не ожидал увидеть меня тут, поэтому ничего не говорит.
– Ну? – Отец выказывает свое нетерпение. – Она здесь?
– Д-да, сэр. – Делалье откашливается, указывает взглядом на меня. – Мне доставить ее сюда или вы встретитесь с ней в другом месте?
– Доставь сюда.
Делалье медлит.
– Вы уверены, сэр?
Я смотрю поочередно то на отца, то на Делалье. Что-то не так.
Отец переводит на меня взгляд.
– Я сказал – сюда!
Делалье кивает и исчезает.
Голова как камень, тяжелая и тупая, глаза словно залиты цементом. Я возвращаюсь в сознание только на несколько секунд. Чувствую запах металла, вкус металла. Хорошо знакомый грохот усиливается, стихает, вновь усиливается.
Сапоги, тяжелые, возле моей головы.
Голоса… звучат приглушенно, будто в тысяче световых лет отсюда. Не могу шевельнуться. Будто меня закопали живьем, бросили умирать. Слабый оранжевый свет вспыхивает в глазах на секунду… через секунду…
Нет.
Ничего.
Проходят дни. Столетия. Единственное, что я осознаю: меня пичкают успокоительным. Постоянно. Я высушен, обезвожен до последней капли. Убил бы за глоток воды. Я бы убил.
Когда меня перебрасывают, я совсем не ощущаю своего тела. Жестко приземляюсь на холодный пол, боль рикошетом отдает во всем теле, пока мне чужом. Я знаю, вскоре боль целиком захватит меня. Как только успокоительное перестанет действовать, я останусь наедине с ломотой в костях и засухой во рту.