– Эммелина, – шепчу я.
Умираю
Горячие слезы текут из глаз, тяжесть последних недель наваливается на меня.
– Что они с тобой сделали? – Я не узнаю свой голос. – Как они могли с тобой так поступить?
Глухой металлический стук. Два раза.
Я поднимаю взгляд.
Эммелина подплывает поближе. Прижимает свою перепончатую ладонь к преграде между нами, и я поднимаю свою, наспех вытерев глаза. Я тоже прижимаю ладонь к стеклу, и каким-то чудом чувствую ее касание. Нежное. Теплое. Сильное.
А потом судорожный вздох…
Чувства накатывают на меня, волна за волной, эмоции бесконечны, как время. Воспоминания, желания, хрупкие надежды и тайные мечты. От силы чувств у меня кружится голова; я резко наклоняюсь вперед, стискиваю зубы, упираюсь лбом в преграду между нами. В моей голове появляются картинки, точно кадры из старого фильма.
Жизнь Эммелины.
Она хочет, чтобы я знала. Будто меня втянуло в нее, будто она поместила меня в свое тело, погрузила в свой разум. Свои воспоминания.
Я вижу ее молодой, потом молоденькой, потом девочкой восьми-девяти лет. Она энергичная, бунтующая. С трудом поддается контролю. Ее разум сильный, она не может с ним справиться и не знает, что делать со своими способностями. Они душат ее и причиняют страдания. В отличие от меня, ее держат дома, здесь, в этой самой лаборатории, тестируют и тестируют под руководством собственных родителей. Ее гнев пронзает меня насквозь.
Теперь я понимаю, забвение – это роскошь, которая у меня была.
У нее – нет.
Макс и Иви – и даже Андерсон – не раз пытались стереть ей память, однако Эммелина не поддавалась. Ее разум так силен, что она в состоянии убедить свой рассудок отменить воздействие химического препарата, предназначенного стереть ее воспоминания. Что бы ни делали Макс и Иви, Эммелина их никогда не забывала.
Она видела, как ее собственные родители ополчились против нее.
Выворачивали наизнанку.
Эммелина рассказала мне все, не произнеся ни слова. Говорить она больше не может, потеряла четыре чувства из пяти.
Сначала зрение.
Годом позже – обоняние и осязание, оба сразу. В конце концов она потеряла и способность говорить. Язык и зубы разрушились. Голосовые связки атрофировались. Рот запечатали навсегда.
Слышать она еще может. Но уже плохо.
Картинки сменяют одна другую, вот Эммелина постарше, чуть более сломлена. Огонь исчез из ее глаз. А потом, когда она поняла, что за участь ей уготовили – что от нее хотели, тогда в отчаянии…
Дикий ужас бьет меня под колени.
Я падаю, ударяюсь коленными чашечками об пол. Сила ее чувств рвет меня на части. Рыдания сотрясают мое тело, каждая моя клеточка дрожит. Я чувствую все. Ее боль, ее бесконечную боль.
Ее отчаяние от невозможности прервать собственные страдания.
Она желает с этим покончить.
Конец, говорит она слово, резкое и грубое.
С усилием мне удается поднять голову и взглянуть на нее.
– Так это была ты? – шепчу я. – Ты вернула мне воспоминания?
Да
– Как? Зачем?
Она показывает.
Я выпрямляю спину, когда в голове начинает крутиться кино. Вижу Макса и Иви, слышу их разговор, искаженный, будто я внутри стеклянной тюрьмы. Они годами пытались сделать Эммелину сильной, пытались усовершенствовать ее телекинетические способности. Хотели развить ее мастерство. Чтобы она могла осуществлять контроль над разумом.
Контроль над разумом других людей.
И получили обратный результат.
Чем больше они экспериментировали над Эммелиной – чем дальше они продвигались, тем сильнее и в то же время слабее она становилась. Ее тело еще выдерживало физические манипуляции, однако разум не справлялся. Они ее улучшали, и они ее губили.
Она потеряла волю к жизни. К борьбе.
Она больше не контролировала собственное тело; даже ее способностями управляли Иви и Макс. Эммелина превратилась в марионетку. И чем апатичнее она становилась, тем больше они разочаровывались. Иви и Макс считали, что Эммелина растет послушной.
А она деградировала.
И потом…
Следующая сцена. Эммелина улавливает спор. Иви и Макс обсуждают меня. Давно Эммелина не слышала, чтобы они упоминали меня; она и не знала, что я жива. Она узнает, что я дала отпор. Что я сопротивляюсь, что пыталась убить Верховного главнокомандующего.
В первый раз за все эти годы Эммелина обрела надежду.
Я громко вздыхаю. Отхожу назад.
У нее нет глаз, но я чувствую – она смотрит на меня. Ждет моей реакции. Я чувствую неуверенность, тревогу, и я подавлена.
В конце концов я поняла.
Эммелина собрала последние силы, чтобы связаться со мной – и не только со мной, но и со всеми другими детьми Верховных главнокомандующих.
Она показывает мне, внутри моей головы, как она воспользовалась результатами последней попытки Макса и Иви расширить ее возможности. Прежде ей не удавалось выйти на связь с человеком лично, однако Иви и Макс стали ненасытными. В Эммелине они заложили основу для своей гибели.
Эммелина считает: мы – последняя надежда для мира. Она хочет, чтобы мы восстали, боролись, спасли человечество. Она потихоньку возвращает нам понимание, возвращает то, что украли родители. Она хочет, чтобы мы знали правду.
Помоги, молит она.
– Да, – шепчу я. – Обещаю. Но сперва я заберу тебя отсюда.
Ярость, дикая и обжигающая, пронзает мне сердце, сбивает с толку. Гнев Эммелины – такой бешеный и пугающий, и оглушительное
НЕТ
взрывается в моей голове.
Я в растерянности.
– Что ты имеешь в виду? Я должна тебе помочь выбраться отсюда. Мы сбежим вместе. У меня есть друзья – целители, – они могут восстановить т…
НЕТ
И потом, в мгновение ока…
Она рисует в моей голове такую мрачную картину, что я пугаюсь: уж не заболела ли я?
– Нет, – мой голос дрожит. – Не буду этого делать. Я не собираюсь тебя убивать.
Гнев, обжигающий, беспощадный, атакует мой мозг. Картинка за картинкой мелькают в голове: ее неудачные попытки самоубийства, ее неспособность обратить свою силу против себя же самой, бесчисленное множество защитных устройств, которые Макс и Иви понатыкали везде для собственной уверенности, что Эммелина не сможет покончить с собой, и которые она так и не смогла взломать…
– Эммелина, прошу тебя…
ПОМОГИ
– Должен быть другой способ, – шепчу я в отчаянии. – Не может не быть. Ты не должна умирать. Мы сможем пройти через это вместе.
Она ладонью стучит по стеклу. Ее истощенное тело колотит дрожь.
Уже
умираю
Я подхожу, прижимаю ладони к ее тюрьме.
– Нет, не так, только не это, – бормочу я бессвязно. – Должен быть другой способ. Пожалуйста. Мне нужна сестра. Я хочу, чтобы ты жила.
Гнев, горячий и дикий, еще больше нарастает во мне и потом…
укол страха.
Эммелина в своей тюрьме непреклонна.
Давай
Я оглядываюсь, собираясь с духом. Адреналин разгоняет кровь.
Подожди
Эммелина обхватывает себя руками, лицо застывает в напряжении. Я могу чувствовать ее мысли прямо внутри себя, будто они стали моими собственными.
А потом, неожиданно…
Мои кандалы раскрываются. С сильным грохотом падают на пол.
– Как? – удивляюсь я, потирая ноющие запястья и лодыжки. – Как ты…
Давай
Киваю.
– Что бы сегодня ни случилось, – шепчу, – я вернусь за тобой. Это еще не конец. Слышишь? Эммелина, я не дам тебе умереть здесь.
В первый раз она успокаивается.
Нечто нежное заполняет мне разум, ощущение такое необычное, что у меня щиплет в глазах.
Я борюсь со слезами.
Шаги.
Страх оставляет меня. Чувствую себя невероятно спокойно. Я сейчас сильнее, чем когда-либо. Сила в скелете. Сила в разуме. И сейчас, когда оковы пали, мои способности вернулись, и знакомое чувство заполняет меня всю; это как воссоединиться со старым другом.
Я встречаюсь взглядом с Иви, когда та входит в дверь.
С пистолетом, направленным на меня. Не пистолетом, а чем-то похожим на него. Я не знаю, чем он заряжен.
– Что ты здесь делаешь? – почти спокойно спрашивает она. – Что ты сделала?
Качаю головой.
Я больше не могу, не испытывая слепую ярость, смотреть на ее лицо. Я даже имя ее не могу произнести без дикого животного желания растерзать ее голыми руками. Иви Соммерс – самое отвратительное человеческое существо. Предатель гуманизма. Настоящая психопатка.
– Что ты сделала? – снова спрашивает она, однако теперь ее голос дрожит от страха.
От паники. Пистолет трясется в ее руке. Ее взгляд, дикий, сумасшедший, мечется между мной и Эммелиной, еще запертой в своей тюрьме позади меня.
А потом…
Я вижу это.
Я вижу тот момент, когда она замечает: я уже без наручников.
Иви бледнеет.
– Я ничего и не сделала, – вкрадчиво говорю я. – Пока.
Пистолет с грохотом падает на пол.
В отличие от Париса, моя мать неглупа. Она понимает, что не стоит и пытаться стрелять в меня. Она же меня создала. Она знает, на что я способна. И знает – я вижу по ее глазам, – она знает, что сейчас я ее убью, и осознает, что сделать уже ничего не сможет.
Хотя пытается.
– Элла, – неуверенно начинает она. – Все, что мы делали, – все, что мы сделали, – для вашего блага. Мы пытались спасти мир. Ты должна понять.
Я делаю шаг вперед.
– Я действительно понимаю.
– Я просто хотела усовершенствовать этот мир, – говорит она. – Разве ты не хочешь улучшить этот мир?
– Да, – отвечаю я. – Хочу.
Иви слегка улыбается. Тихий вздох вырывается из ее груди.
Вздох облегчения.
Я делаю два быстрых скользящих шага и бью ее в грудь, ребра хрустят под моими костяшками. Ее глаза распахиваются, она, задыхаясь, недоуменно смотрит на меня застывшим взглядом. Она кашляет, и кровь, горячая, маслянистая, брызжет мне в лицо. Я отворачиваюсь и сплевываю ее кровь изо рта, а когда поворачиваюсь обратно, ее глаза уже закатились.