Завершающим рывком выдергиваю из ее груди сердце.
Иви глухо падает на пол, ее глаза остекленели. Я держу в руках сердце своей матери, наблюдаю, как оно умирает, и слышу знакомый голос.
Спасибо
Спасибо
Спасибо
Уорнер
Только покинув место преступления, я осознаю, что и понятия не имею, где нахожусь. Вышел из комнаты, где убил своего отца, стою посреди коридора и гадаю, куда двигаться дальше. Почти голый. Босой. Далек от идеала.
Тем не менее надо уходить.
Если только.
И двух шагов не успеваю сделать, как ощущаю знакомый укол в шею. Я чувствую – несмотря на то что активно сопротивляюсь, – чувствую, как чужеродное химическое вещество внедряется в мое тело. Рано или поздно оно меня свалит с ног.
Зрение туманится.
Я борюсь, пытаюсь удержать равновесие, однако тело слабеет. За две недели недоедания, из-за сильного истощения и постоянного воздействия яда я исчерпал все свои ресурсы. Адреналин, весь, до последней капли, меня покинул.
Вот и все.
Я падаю, и воспоминания поглощают меня.
Я судорожно делаю вдох, возвращаясь в сознание, набираю в легкие воздуха до отказа, сажусь так быстро, что кружится голова.
К моим конечностям и вискам тянутся провода, аккуратно присосавшиеся пластиковыми щупальцами к рукам и ногам, к обнаженной груди. Я резко срываю их, вызывая переполох у ближайших мониторов. Выдергиваю из руки иглу и бросаю ее на пол, на несколько секунд зажимаю рану, чтобы не кровоточила. Поднимаюсь на ноги, оборачиваюсь вокруг оси, оценивая обстановку, но удержать равновесие не получается.
Могу только догадываться, кто стрелял в меня транквилизатором; впрочем, паники нет. Убийство отца вселило в меня сверхъестественное спокойствие. Радоваться этому неправильно, ужасно, однако убить отца – означало преодолеть свой самый большой страх. Убив его, я почувствовал, что мне все по плечу.
Я свободен.
Мне надо сосредоточиться, понять, где я и что случилось. Надо разработать план нападения, план побега, план спасения Эллы, но мой рассудок будто осаждают со всех сторон.
Воспоминаний с каждой минутой становится все больше и больше.
Я не знаю, сколько еще могу воспринять. Не знаю, как долго будет длиться этот шквал и сколько еще мне предстоит узнать, эмоциональные открытия терзают мне душу.
Шесть месяцев назад я знал, что любил Эллу. Я знал, что отношусь к ней так, как ни к кому другому. Это чувство новое и дорогое, и нежное.
Важное.
Кроме того, каждый день – каждую минуту – за последние две недели меня бомбардировали такие воспоминания, о существовании которых я и не подозревал. События прошлых лет, связанные с нею. Ее смех, запах ее волос, блеск ее глаз, когда она в первый раз мне улыбнулась. То ощущение, когда держал ее за руку, когда все было новым и незнакомым…
Три года назад.
Как такое возможно, что я касался ее три года назад? Как мы вообще могли тогда знать, что можем быть вместе? Что она может касаться меня, не причиняя мне боли? Как могло так случиться, что все эти воспоминания были выдернуты из моей головы?
Я не представлял, как много я потерял. Но не представлял также, как много мне было чего терять.
Сильная тупая боль укоренилась во мне, принеся с собой всю тяжесть лет. Разлучиться с Джульеттой – Эллой – и раньше было невыносимо, а сейчас я, кажется, этого не переживу.
Эмоции душат меня.
Мне надо видеть ее. Держать ее. Привязать ее к себе. Не поверю ни единому слову отца, пока не увижу ее, не поговорю с ней сам.
Не могу сдаться. Нет.
К черту все, что произошло между нами там, на базе. Кажется, те события случились в другой жизни, с другими людьми. Как только я ее найду и спасу, я исправлю все, что было между нами. Чувство такое, будто внутри меня что-то умершее медленно возвращается к жизни – будто мои надежды и мечты воскресают, будто раны на сердце потихоньку затягиваются. Я ее найду. А когда найду, то сделаю все, чтобы вместе с ней, бок о бок, идти целую вечность.
Я глубоко вдыхаю.
И поднимаюсь на ноги.
Собираюсь с духом, ожидая знакомую острую боль из-за сломанных ребер, однако бок не болит. Осторожно ощупываю свой торс; синяки тоже исчезли. Трогаю лицо и с удивлением отмечаю, что кожа гладкая, чисто выбритая. Касаюсь волос и понимаю, что они стали прежней длины – до того, как я их обрезал.
Удивительно.
Я похож сам на себя. Как же приятно! Единственное, что огорчает, – на мне лишь халат, под которым я совершенно голый.
Как-то не по себе оттого, что я не одет.
Я хочу свою одежду. Хочу нормальные брюки. Хочу…
И тут, будто кто-то прочитал мои мысли, замечаю на ближайшем столе чистую одежду. Одежду, похоже, моего размера.
Беру свитер. Рассматриваю его.
Действительно, моя одежда. Я ее знаю. Я ее узнал. Вот мои инициалы – АУА – монограмма на манжете свитера. Это не случайно. Кто-то принес сюда мою одежду. Из моего же гардероба.
Меня ждали.
Я быстро одеваюсь, мысленно благодаря за чистую одежду, невзирая на обстоятельства. Уже почти застегнул ботинки, когда кто-то входит.
– Макс, – называю я, не поднимая головы. Осторожно наступаю на иглу, которую прежде бросил на пол. – Как дела?
Он громко хохочет.
– Как ты догадался?
– По шагам.
Он затихает.
– Даже не трудись отрицать. – Я выпрямляюсь, зажимая в руке шприц, и улыбаюсь, встречаясь с ним взглядом. – Последние две недели я слушал звук твоих тяжелых шагов.
Макс распахивает глаза.
– Я поражен.
– Признателен за бритье, – добавляю я, касаясь своего лица.
Он снова смеется, на сей раз тише.
– Ты был очень близок к смерти, когда я принес тебя сюда. Представь себе мое удивление, когда я нашел тебя, почти голого, сильно обезвоженного, истощенного, умирающего от голода. У тебя были сломаны три ребра. И на руках кровь отца.
– Три сломанных ребра? Я думал, два.
– Три, – повторяет Макс и кивает. – И еще ты умудрился повредить Парису сонную артерию. Отличная работа.
Я смотрю ему в глаза. Чему это он так радуется?
А потом догадываюсь.
– Он жив, да?
Макс расплывается в улыбке.
– Жив-живехонек, да. Несмотря на твою лучшую попытку убить его.
– Это невозможно.
– Ты, кажется, расстроен, – замечает Макс.
– Так и есть. То, что он выжил, наносит урон моему мастерству.
Макс никак не может справиться со смехом.
– Я и не знал, что ты способен так меня развеселить.
– Я вовсе не шучу.
Макс так и не может стереть улыбку с лица.
– Ты не скажешь мне, как он выжил? Так и будешь меня дразнить? – говорю я.
– Я жду жену, – отвечает он.
– Понятно. Она будет тебе суфлировать?
Макс приподнимает брови.
– Следи за языком, Аарон.
– Мои извинения. Уйди, пожалуйста, с дороги.
– Как я уже сказал, я жду жену. Она хочет тебе что-то поведать.
Я рассматриваю Макса, рассматриваю так близко, как никогда раньше, во всяком случае насколько я помню. У него темно-каштановые волосы, смуглая кожа и яркие зеленовато-голубые глаза. Для своего возраста выглядит хорошо. При других обстоятельствах я бы сказал, что лицо у него приятное, дружелюбное. Однако сейчас, зная, что он отец Эллы… Не могу поверить, как же раньше я не замечал: у нее его глаза.
Слышу звук шагов, приближающихся к двери. Ожидаю увидеть Иви, верховную Соммерс, но тут…
– Макс, как думаешь, сколько времени это займет преж…
Мой отец. Его голос.
Я едва могу поверить.
Он, увидев меня, замирает в дверях, прижимает к горлу окровавленное полотенце.
– Идиот, – бросает он мне.
Ответить я не успеваю.
Взвывает сирена, и Макс вдруг мрачнеет. Переводит взгляд на монитор на стене, потом смотрит на моего отца.
– Иди, – говорит Андерсон, – я за ним пригляжу.
Макс, прежде чем исчезнуть, пронзает меня взглядом.
– Итак, – говорю я, указывая головой на лицо отца, на его исцеленную рану. – Объяснишь?
Отец не сводит с меня глаз.
Я спокойно наблюдаю, как он свободной рукой вытаскивает из кармана носовой платок, вытирает оставшуюся на губах кровь и, сложив платок, кладет его снова в карман.
Между нами что-то не так.
Я это чувствую. Чувствую, что его отношение ко мне изменилось. Минуту, не меньше, я собираю воедино различные эмоциональные сигналы, и, когда наконец понимаю, в чем дело, мне становится очень больно.
Уважение.
В первый раз за всю мою жизнь отец смотрит на меня вроде как с уважением. Я пытался его убить, а он на меня не злится, наоборот, доволен. Вероятно, даже потрясен.
– Хорошая работа, – спокойно хвалит он. – Сильный бросок. Уверенный.
Так странно принимать от него комплимент, поэтому я молчу.
Отец вздыхает.
– Одна из причин, почему я хотел, чтобы целители-двойняшки находились под моим надзором, – наконец объясняет он, – такова: Иви должна была их изучить. Выделить их ДНК и соединить с моей. Исцеляющая сила, бесспорно, весьма полезная штука.
Дрожь пробегает по моей спине.
– Но они были у меня не так долго, как того требовалось, – продолжает он. – Мне удалось взять лишь несколько образцов крови. Иви что смогла, то и сделала за такой короткий срок.
Я моргаю. Стараюсь держать под контролем выражение лица.
– Значит, у тебя теперь есть исцеляющая сила?
– Еще не в полном объеме, работа в процессе. – Отец сжимает челюсти. – Но даже этого достаточно, чтобы выдержать ранение в голову и выжить. – Он горько усмехается. – А вот нога заново отрасти не смогла.
– Какое несчастье, – лгу я.
Прикидываю вес шприца, зажатого в руке. Чем он поможет? Легкий, непрочный, им не оглушить. Если только хорошо прицелиться и воткнуть в болевую точку, это даст небольшой выигрыш во времени. Может, один точный удар в глаз.
– Процесс Слияния, – внезапно говорит отец.
Я удивленно смотрю на него.
– Ты готов, Аарон. – У него уверенный взгляд. – Ты готов для настоящего испытания. В тебе есть необходимый огонь. Кураж. Я вижу его в твоих глазах.