Французские короли издревле, с XII века по конец XVIII, короновались в Реймском соборе. Свою коронационную присягу они произносили, возлагая руку на какую-то очень толстую, очень древнюю святую книгу, написанную на непонятном языке. Что же за инкунабула то была? Оказалось, что старинная, на пергаменте, книга эта — Евангелие на славянском языке. Откуда и как она туда попала? Ответ на этот вопрос, выражаясь высоким слогом, скрыт в туманной дали веков. И мнения ученых мужей разделяются. Одни считают, что книга была приобретена кардиналом Карлом Лотарингским в Константинополе и затем подарена Реймскому кафедральному собору. Другие с уверенностью полагают, что Евангелие было привезено с собой супругой неграмотного короля Франции Генриха I — дочерью образованнейшего человека своего времени, знавшего пять языков, киевского князя Ярослава.
Если держаться первой версии, то остается неясным, как книга попала в Константинополь: все же город этот был столицей греческого, а не славянского государства. Так что всего-то скорее ближе к истине киевское «происхождение» Евангелия.
А если так, то почему бы не задуматься над подобными «курьезами» поглядывающим на нас свысока просвещенным соседям? Почему бы не задаться им и таким вопросом: откуда у этих варваров взялось удивительное и по сей день удивляющее самых строгих знатоков высокой поэзии — гениальное «Слово о полку Игореве»?
А ведь, наверное, надо и то класть в расчет, что, пытаясь представить ту или иную эпоху, мы, как правило, за отправную точку берем памятники, от нее оставшиеся, и редко задумываемся над тем, что до нас дошла то ли пятая, то ли десятая, а может, всего лишь сотая часть их. Многие памятники культуры остались не потому, что их хранили и сохранили, а потому, что по каким-то причинам их не удалось уничтожить, и они уцелели, как уцелела та же киевская София…
Разве кто-нибудь специально берег и сберег-таки нам «Слово о полку»? Ничего похожего. Каким-то чудом сохранившийся единственный список «Слова» был найден совершенно случайно. Да и его уже давным-давно нет, сгорел в очередном военном пожаре…
Список оказался единственным. Но есть ли у нас хоть какие-то основания считать «Слово» единственным гениальным памятником литературы, созданным в Киевской Руси?! Пусть кто-нибудь попытается представить Казбек или Эльбрус в степи. Невозможно! Такие колоссы должны обязательно опираться на мощную горную гряду. На пустом голом месте «Слово» возникнуть не могло. И разве не великая тайна — что было рядом, какой горный хребет культуры с вершинами, уходящими в заоблачные выси, простирался, ветвясь по удельным княжествам Киевской Руси!
У Древней Греции нет таких белых пятен, хотя она и старше Киевской Руси чуть ли не на два тысячелетия. Гомер оставил нечто вроде энциклопедии жизни своих соотечественников, и нам во всех подробностях известно, и что они ели-пили, и как воевали, и чему поклонялись. Кроме «Илиады» и «Одиссеи» осталось и еще много столь же великих памятников культуры древних греков. И вот само создание этой великой культуры не таким уж и великим по численности народом — не великая ли тайна?!
Любой школьник на это бойко ответит: ну какая еще там тайна! Был же рабовладельческий строй, на каждого грека приходилось то ли десять, то ли двадцать рабов. Рабы работали, а самим-то грекам что делать? Вот они и занимались науками, литературой, развлекались театральными зрелищами, спортивными состязаниями… Примерно так мы пишем в наших учебниках. А наверное, стоило бы задуматься над тем, что ведь были и другие древние цивилизации — Египет, Вавилон, да мало ли! — и строились те же пирамиды не фараонами, а рабами, однако эти цивилизации сегодня представляют лишь исторический, чисто научный интерес. Ну, скажем, ученые задаются вопросом: как, каким образом затаскивались на такую высоту такие тяжелые, многотонные гранитные глыбы — ведь подъемных кранов в Древнем Египте не было… А многое ли перешло от тех времен потомкам древних египтян или, тем паче, другим народам? Много ли понастроено тех же пирамид в Европе или какой другой части света?
Искусство древних греков мы зовем классическим, то есть образцовым. И оно оказалось образцом не только для последующих поколений самих греков, но и всех или почти всех стран Европы, оно легло краеугольными камнями в фундамент всей европейской культуры, оставшись кое в чем, например в скульптуре, образцом, непревзойденным и по сей день. Если многие древние цивилизации давно представляют лишь музейную, пусть и очень высокую, ценность, наследие древних греков остается живым и до наших дней. Мы его видим не в музеях — в повседневной жизни.
Пройдись любым городом — обязательно увидишь украшающие здания колонны. Они пришли из Древней Греции. И что интересно: как дали греки три образца колонн, так все они и дошли до нас, ни одна в этой дальней дороге не затерялась. И ни одной новой колонны человечество не прибавило.
Ты пришел в театр: он изобретен древними греками, как и все жанры драматургии — драма, трагедия, комедия.
Ты открыл книгу: все жанры литературы — проза, поэзия, басня, ода, эпиграмма и т. д. — дали нам греки.
Они словно бы зрили сквозь тысячелетия. И разве не чудо — дать образцы, которые бы оказались «подходящими» и для многих будущих поколений, и для многих народов?! Какими же универсальными, какими гениальными должны быть эти образцы! Какая мощь человеческого духа в них заложена, если они пробили толщу времени то ли в двадцать, то ли в тридцать веков!
Школьник или студент с завидной легкостью объясняют это чудо. Я, историк, с объяснением затрудняюсь…
Викентий Викентьевич опять поглядел в иллюминатор. Под крылом самолета тянулись прерывистые цепи странно плоских сверху гор. Стюардесса сказала, что самолет летит уже над Грецией. Ого! Может быть, вон та гора Парнас, а та — Олимп? Ведь обе они, насколько известно, находятся близко друг от друга и обе — в Северной Греции…
Это, конечно, хорошо, что можно позавтракать в Москве, а обедать в Афинах. Но и уж очень резок, крут переход из одного состояния в другое. Умом легко объяснить себе: расстояние от одной столицы до другой такое-то, самолет летит с такой-то скоростью, и, значит, через столько-то часов будешь на месте. Но человек по всяк день не привык перемещаться на такие большие расстояния. А тут еще и перелет в другую страну. Да в такую страну, что вместе с перемещением в пространстве происходит и перемещение во времени. Прилетаешь в Грецию конца двадцатого века, но ведь это одновременно и земля той великой цивилизации, которую именуют Древней Грецией. И ты еще не готов, не успел, за малым временем, подготовить себя к такому перемещению, не успел полностью переключить свои мысли и чувства и настроить их на нужную волну.
Вот уже зажглось световое табло «пристегнуть ремни!». А вот и объявляется, что самолет совершает посадку в Афинском аэропорту…
Местом проведения симпозиума были определены Салоники, а местом сбора делегатов — Афины. В этом был свой резон. Кому не обидно, приехав в Грецию, побывать лишь в каком-то одном городе? Тем более что на сей раз приехали сюда не бизнесмены и не спортсмены (этим, наверное, достаточно было одной Олимпии), а историки. Историкам интересны самые разные места священной земли Эллады. Потому и решено было показать делегатам хотя бы такие знаменитые древности, как Микены, Спарта, Коринф, Дельфы, затем провезти их автобусом из Афин в Салоники, чтобы они имели возможность увидеть по дороге еще и Фермопилы и, хоть издали, известные на весь мир Парнас и Олимп.
В детстве нам приходится слышать сказки, действие которых происходит чаще всего в некотором царстве — тридесятом государстве, в волшебных садах с чудесными плодами или в Окияне на острове Буяне. И каково же было бы наше состояние, если бы нам потом показали наяву и тридесятое царство, и тот остров Буян?!
Нечто подобное ожившей сказке слышал и видел сейчас Викентий Викентьевич.
С первых же часов пребывания в Греции у него постоянно на слуху были имена сказочных героев и названия сказочных мест: Эгей, Афина, Геракл, Ахилл, Агамемнон, Саламин, Аттика, Пелопоннес… И звучали они для Викентия Викентьевича сладчайшей музыкой.
Теперь он жил как бы в двух временных состояниях: в нынешнем и том давнем, которое отделено от нас тысячелетиями.
Вот он идет современными Афинами, идет мимо зданий, какие можно видеть в любом европейском городе, мимо него несутся машины и автобусы — тоже обычные для любого города.
Но вот он дошел до подножия Акрополийского холма и начинает подниматься на него по широким ступеням Пропилеи. Он поднимается к вершине Акрополя, увенчанной Парфеноном, а вместе с тем и как бы возносится на вершину истории и искусства древних греков. И с высоты двадцати пяти веков ему хорошо и далеко видно!
…Когда уже ехали из Афин в Салоники, у Фермопильского ущелья была остановка. На берегу моря, куда выходит знаменитое ущелье, воздвигнута мраморная статуя, а на постаменте выбиты слова:
Путник, пойди и скажи нашим гражданам в Спарте,
Что мы полегли здесь, свой долг выполняя.
Но кроме этого памятника да асфальтированной, идущей берегом дороги ничто больше не мешало Викентию Викентьевичу из XX века нового летосчисления видеть V век старого. Видеть, как в этом ущелье горстка неустрашимых спартанцев во главе со своим царем Леонидом сдерживает натиск в десятки раз превосходящих числом персов. Звенят щиты, слышен треск ломающихся копий, сражение длится и час, и три часа, а враг не может одолеть отважных героев, хотя их всего-то несколько сотен… И недаром на все последующие века не только для новых поколений греков, но и для многих других народов Европы Фермопилы станут символом стойкости, вдохновляющим примером мужества.
Так можно ли после этого говорить, что Древняя Греция опочила, отошла в область преданий, что она была и еще давным-давно быльем поросла?!
— Можно ли говорить, что античность — это нечто музейное?